Тайны советской репатриации - Юрий Арзамаскин

Указанные случаи, однако, были не правилом, а исключением. Если бы английские офицеры прибегали к подобной альтернативе, они избежали бы таких акций, как юденбургские выдачи[200]. Хотя, по мнению П.М. Поляна, и в этих альтернативных случаях ими руководило вовсе не «вырвавшееся наружу природное благородство, а не менее трезвый, как и в случае с казаками, расчёт»{455}.

Насильственные репатриации участников антисоветских формирований продолжались вплоть до середины 1946 г., когда практически все остатки их были организованно переданы советским властям согласно Ялтинским соглашениям от 11 февраля 1945 г. В это время состоялся целый ряд крупных (по 400–500 человек), особо жестоких выдач.

Одна из трагедий разыгралась в альпийском городке Кемптен, что находился юго-западнее Мюнхена, недалеко от австрийской и шведской границ, освобождённом американцами 27 апреля 1945 г.{456} В лагере, разместившемся в бывшем протестантском училище, скопилось значительное число бывших «остовцев», поляков, сербов, эстонцев, латышей, литовцев, но большинство лагерного населения составляли бывшие власовцы и казаки. Американцы начали с расспросов и уговоров всех разъезжаться по домам. Затем в отдельный лагерь перевели всех русских (около 700 человек), которым объявили, что согласно приказу американского командования все те, кто не сможет доказать, что они оставили Россию в 1920 г., будут переданы союзникам, т.е. Советам. Это был фактически смертный приговор для невозвращенцев.

Роковая развязка наступила 12 августа 1945 г. Половина обитателей лагеря, узнав о вывозе русских людей, ночью разбежались, пытаясь укрыться в местных домах, в лесной глуши и ущельях. Оставшиеся собрались в храме. Не успел комендант лагеря генерал Ф. Данилов прочитать последнюю фамилию в списке лиц, подлежащих возвращению в свою страну, как храм огласился воплями и рыданиями{457}. На предложения американского офицера всем, кого зачитали в списке, выйти во двор, никто с места не сдвинулся. Тогда в храм ворвались американские солдаты. Они старались насильно вытолкнуть из храма молящихся людей, хватали их за руки, ноги, тащили за волосы и бороду. Были пущены в ход кулаки, приклады ружей, раздались выстрелы. Упавших били ногами, хватали и выбрасывали через двери и окна. Стоны, крики, истерики, плач детей создали жуткую картину. Всё это продолжалось 40–50 минут{458}. Из 410 человек было увезено от 90 до 100, поскольку в храме находилось около 150 человек, остальные разбежались накануне ночью{459}. И таким образом спаслись…

После Кемптена последовала несравнимая по ужасу с ним кровавая трагедия в Дахау (19 января 1946 г.)[201], массовая выдача советских граждан из лагеря Платтлинг (24 февраля 1946 г.)[202], выдача большой группы военнопленных РОА из лагеря Бад-Айблинга (21 августа 1946 г.)[203] и др.

Как видим, политика и практика западных оккупационных властей в вопросе принудительных репатриаций была весьма противоречивой и непоследовательной. Внутренний конфликт просматривался прежде всего между внешнеполитическим ведомством и военным министерством, но, по сути дела, мало отразился на реальной судьбе большинства репатриируемых. И когда осенью

1945 г. американцы и англичане были готовы к фактическому отказу от Ялтинских соглашений, для самих репатриантов это, в сущности, уже не имело никакого значения, поскольку подавляющее большинство их уже было передано в СССР[204].

Точку в истории коллаборационистских формирований периода Великой Отечественной войны поставили закрытые судебные процессы 29–31 июля 1946 г. над руководителями этих формирований А.А. Власовым, В.Ф. Малышкиным, Г.Н. Жиленковым, Ф.И. Трухиным, С.К. Буняченко, Г.А. Зверевым, В.И. Мальцевым, М.А. Меандровым, Д.Е. Закутным, И.А. Благовещенским, В.Д. Корбуковым и С.Н. Шатовым{460}, а в январе 1947 г. над П.Н. Красновым, А.Г. Шкуро, Т.Н. Домановым, С.Н. Красновым, Султан Келеч-Гиреем (Султан-Гирей Клыч) и Хельмутом фон Паннвицем{461}. Завершились они вынесением смертных приговоров, казнью всех подсудимых[205].

В соответствии с Законом от 20 июля 1934 г. военные и гражданские лица, бежавшие за границу, подвергались смертной казни, а их семьи подлежали заключению на срок до 10 лет. Остальные совершеннолетние члены семьи изменника, совместно с ним проживавшие или находившиеся на его иждивении к моменту совершения им преступления, подлежали ссылке в отдалённые районы Сибири сроком на 5 лет. Но на основании директив Генерального прокурора СССР от 30 мая 1942 г. и от 27 июня 1942 г. о высылке членов семьи изменника наказанию подвергалась не только эта категория, а практически все родственники. Так был репрессирован брат генерала В.Ф. Малышкина — П.Ф. Малышкин, проживавший в Ростовской области. Аналогичное решение было принято и в отношении несовершеннолетней дочери власовского офицера Н.С. Шатова — И.Н. Шатовой. Такая же участь постигла всех членов семьи генерала Г.Н. Жиленкова. 31 июля 1946 г. были арестованы и сосланы в Сибирь на 5 лет проживавшие в Куйбышевской области 66-летняя мать Г.Н. Жиленкова — Ядвига Яковлевна, дочь — Ирина и сын — Георгий 1936 года рождения. Были также арестованы и сосланы в Сибирь проживавшие в Курской области все члены семьи генерала С.К. Буняченко{462}.

Что касается судьбы рядовых участников восточных формирований и «добровольцев», то согласно двум общим директивам начальника Тыла Красной Армии и Уполномоченного СНК СССР по делам репатриации от 18 января 1945 г.{463} все военнопленные офицеры, а также прочие военнопленные и гражданские лица, служившие в составе строевых немецких спецформирований, восточных частей и РОА, полицейские и «прочие подозрительные» подлежали в обязательном порядке направлению в распоряжение НКВД. Они составили так называемый «спецконтингент».

По составу власовцы[206] распределялись на служивших (как правило, рядовыми) в армиях фашистской Германии и её союзников, в восточных воинских формированиях и РОА, в полиции, в органах оккупационной администрации и т.д. К ним причисляли также побывавших в плену советских офицеров, которым за сам факт попадания живым в плен было установлено наказание в виде спецпоселения. Всем было предписано трудоиспользование на угольных шахтах и лесоразработках.

Расселили власовцев широко. Особенно многочисленные контингенты были в Таджикской ССР, Якутской АССР, Красноярском крае, на Крайнем Севере, Пермской, Иркутской, Кемеровской и Магаданской областях. В марте 1949 г. почти половину контингента (47,4%) власовцев составляли русские, ещё 19,8% приходилось на украинцев. Преобладающей социальной группой были рабочие — 94,7%, ещё 4,4% приходилось на служащих. Из общего числа спецпоселенцев-власовцев (112 882 человека) — 83 597 человек ранее служили в Красной Армии (2433 — офицерский состав, 9558 — сержантский, 71 606 — рядовой состав){464}.

Согласно А.А. Шевякову, в распоряжении НКВД на 1 марта 1946 г. было передано 338 107 человек «спецконтингента» (6,5% от 5 229 160 человек учтённых к этому времени репатриантов), из них 283 092 человека являлись власовцами{465}. В течение 1946–1947 гг. на спецпоселение поступило в общей сложности 148 079 власовцев{466}, которым, как изменникам Родины, по законам СССР полагалось одно наказание — расстрел с конфискацией имущества. Однако в связи с победой в Великой Отечественной войне к ним было проявлено большое снисхождение — освобождение от названной уголовной ответственности, замена её на спецпоселение сроком на 6 лет{467}.

Все зачисленные в «спецконтингент» сводились в особые рабочие батальоны НКО и в принудительном порядке направлялись в отдалённые районы страны на постоянную работу на предприятиях лесной и угольной промышленности[207]. Например, нарком угольной промышленности СССР, добившийся выхода Постановления СНК СССР № 3141–950сс от 21 декабря 1945 г. о передаче в постоянные кадры Наркомугля «спецконтингента» репатриантов, закрепил власовцев, легионеров и полицейских, находившихся в ПФЛ НКВД и в рабочих батальонах, в Кузнецком, Кизеловском и Карагандинском угольных бассейнах, в Красноярском крае, Иркутской области и Бурят-Монгольской АССР, сроком на 6 лет для работ в угольной промышленности, с оставлением их на положении спецпоселенцев в указанных районах. Их учёт, административный надзор за ними, согласно приказу НКВД № 0027 от 10 января 1946 г., возлагались на отдел спецпоселений, районные и спецкомендатуры НКВД.

Передача в постоянные кадры промышленности лишала права спецпоселенцев изменять место работы и место жительства, а содержание на оперативном учёте фактически являлось формой лишения свободы. Власовцам разрешался вызов их семей, причём члены семей на учёт спецпоселений не ставились и обеспечивались жильём за счёт предприятий[208]. Взамен паспортов спецпоселенцам-власовцам полагались временные удостоверения с отметкой «без права выезда с места поселения», а взамен воинских билетов выдавались справки установленного образца. За самовольную отлучку или побег с места поселения, согласно Постановлению СНК СССР № 35 от 8 января 1945 г., власовцы несли уголовную, а коменданты спецкомендатур — персональную административную ответственность{468}.