До основанья, а затем… - Роман Феликсович Путилов
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Поняв, что взаимодействие с местными рабочими дружинами пока не получается, я плюнул и заехав в трактир у Московских ворот, сдал ожидать прибытия сил и средств.
Местные хулиганы, отоспавшись, выходили на свой промысел не раньше обеда. Так как бить ноги, добираясь до центра Санкт-Петербурга пешком, эти ребята не желали, а поймать извозчика в этой рабочей слободке было невозможно, то молодые люди, сбиваясь в стаи по десятку человек, в своих красных кашне, загружались в трамваи маршрутов «Одиннадцатый» и «Шестнадцатый», и, с комфортом и совершенно бесплатно, ехали в центр.
Так было уже много лет, но не сегодня. На перегоне, за Воскресенским Новодевичьим монастырем, между грузовой станцией Растеряево и утилизационной площадкой городской скотобойни путь трамваю перегораживала телега, а вагон окружала толпа людей в военной форме, после чего, под довольные улыбки вагоновожатых и кондукторов, из вагона выводились все дерзкие ребята с красными кашне, и трамвай весело бежал по рельсам дальше.
Выгруженных из вагона безбилетников, заботливо окружив частоколом штыков, отводили в сторонку, обыскивали, связывали и укладывали на землю. Несогласных и не готовых к сотрудничеству успокаивали прикладами. Задержанных грузили в грузовики (один наш, второй был взят в аренду в школе прапорщиков инженерных войск по улице Кирочной).
На случай всяких неприятностей, за кладбищем монастыря у меня прятался дополнительный аргумент — сотворенный в мастерских купца Пыжикова броневик «Борец за свободу».
К моему удивлению, операция прошла успешно. Было задержано и доставлено в подвалы великокняжеского дворца пятьдесят три человека, которых я, как сельдей в бочку, велел запихивать по тесным камерам подвала. Через три часа, ближе к вечеру, я дал команду операцию по изъятию хулиганов завершать, всем задействованным милиционерам возвращаться в расположение, ибо, как мы не таились, но на слободе началась паника и в скором времени стоило ожидать визита каких-то вооруженных сил. Хулиганы конечно тоже были экипированы, два десятка пистолетов и револьверов, ножи, гирьки на кожаных шнурках, какие-то дубинки… Но, когда солдаты, на которых они, привычно, не обращали внимание, внезапно упирают в тебя многочисленные стволы, вся блатная спесь исчезает без следа.
До ночи были допрошены полтора десятка человек. Сломались практически все. А чего вы хотели? Когда тебя, такого красивого, от которого в испуге шарахается половина Санкт-Петербурга, привыкшего к абсолютной безнаказанности, среди бела дня какие-то солдаты с повязками «милиция», выволакивают из трамвая, и прикладами и пинками гонят на обочину, где обыскивают связывают и бросают мордой в весеннюю грязь, а потом, как тушу со скотобойни, закидывают в кузов грузовикаи везут в какое-то узилище, где в темном подвале чьи-то отчаянные крики обрываются оглушительными выстрелами, поневоле станешь вежливым и откровенным, мечтающим лишь об одном — побыстрее попасть под суд, главное, остаться живым, выскользнуть из этого страшного места. Но это было не последнее потрясение для задержанных.
После полуночи, в притихшем подземелье вновь загремели засовы, двери камер приоткрылись чуть-чуть, а в тусклом свете фонарей опять блеснули штыки.
— Чью фамилию выкликну, выходит из камеры спиной вперед и стоит на пороге. — из полумрака раздался чей-то равнодушный голос. Попытка толпой навалится на дверь ожидаемо провалилась — вмурованный в пол стопор не позволил открыть дверь шире, несмотря на все усилия хулиганов, тюремщики уколами штыков отогнали узников от двери, а через пару минут, приоткрыв дверь на мгновение, закинули туда какую-то бомбочку-вонючку, изрыгающую белый дым с резким запахом хлора и просто ушли. Во второй камере, чьи обитатели слышали все, что произошло с их товарищами, все прошло без эксцессов.
Хулиганам опять вязали руки за спиной, вешали на шею белую табличку с порядковым номером и выводили на улицу. В одном из коридоров, мимо которого они проходили, до сих пор пахло порохом и кровью, поэтому люди старались двигаться быстрее, и не злить конвоиров. Тем более, что один из милиционеров, на вопрос молодого парня- «Куда нас сейчас?», шепнул, не разжимая губ: «В тюрьму».
Эта новость, быстрее пожара, облетела короткий, приободрил людей. Тюрьма была привычным и понятным местом, а, в последний год, даже не страшным, особенно, в сравнении с этим жутким подвалом.
Перед строем вышел офицер и обведя задержанных взглядом тухлой рыбы, негромко сказал:
— Конвоируемые, предупреждаю один раз. Беспрекословно выполнять команды конвоя, который имеет приказ стрелять без предупреждения. Шаг в сторону считается побегом, прыжок на месте — провокацией. Направо. Шагом марш.
По набережной реки мойка, мимо мрачных стен морской исправительной тюрьмы, где с пятнадцатого года содержались немецкие военнопленные, через деревянный Храповицкий мост, короткая колонна дошла до безлюдной Английской набережной и остановилась.
Там, под тоскливый вой задержанных, которые решили, что они достигли конечной точки своего путешествия, у задержанных срывались их форсистые кашне, пижонские картузы, карманы выворачивались и все содержимое выбрасывалось на гранит набережной. Затем колонну быстро погнали в сторону Ново-Адмиралтейского острова, где погрузили на старую баржу. Там их по одному, развязав руки, спускали по деревянной лестнице в темный трюм. После того, как последний арестант был низвергнут в темное нутро старого корыта, лестнице подняли, а люк захлопнули. Охреневшие от этих изменений в своей судьбе, хулиганы на ощупь нашли какие-то подобия нар, сбытых из досок и старые одеяла, с набитыми сеном подушками. Через сорок минут, подошедший небольшой рейдовый буксирчик баржу на десяток метров от причала, где она встала на якоря. Охрана запалила печь в небольшой надстройке на корме и начала нести караульную службу.
Честно говоря, вариант с баржей пришел мне в голову от полнейшей безысходности. Передавать их в еле-еле возрождающееся тюремное ведомство было плохой идеей — сообщения о побегах из, наспех восстановленных после февральских погромов, тюрем, постоянно публиковали столичные газеты. Да и на место арестованного хулигана тут-же приходила замена — на рабочих окраинах были сотни неприкаянных молодых людей. Ситуация напоминала мне девяностые годы двадцатого века, молодые люди стремились влиться в ряды братков, только вместо спортивного костюма, кроссовок и кожаной куртки, члены банды щеголяли обязательными фуражками — московками, красными рубахами, высокими сапогами и узеньким длинными чубчиками, спускавшимися на лоб, как поросячий хвостик. И обязательное кашне определенного цвета, в зависимости от
