Пария - Грэхэм Мастертон

Охваченный недобрым предчувствием, я вышел из машины и подошел к двери. Разболтанный ставень постукивал на ветру: крючок выскочил из петли в стене во время ненастья. Ставень так и будет стучать так всю ночь, если я не принесу лестницу и не закреплю его. Я открыл входную дверь и вошел в дом. В нем ничего не изменилось. Тот же холод, та же вонь гнили и та же атмосфера заброшенности и ужаса.

Прежде всего нужно было растопить камин в гостиной. Когда языки пламени стали лизать поленья, я налил себе выпить и, все еще не снимая плаща, вошел в кухню, проверить, что у меня есть на ужин. Конечно, я мог съесть бифштекс Солсбери, или курицу в соусе, или консервированное мясо, подогрев его. Но мне почему-то не хотелось ни на первого, ни на второго, ни на третьего. По чему я действительно тосковал, так это по жаркому с красным перцем, приготовленному Джейн, жгучему от перца и густому от фасоли по испанским рецептам. Мне стало жаль и Джейн, и самого себя. Мигающий призрак, три ночи кряду навещавший меня, почти изгладился из памяти, успев стереть в моем мозгу образ любимого лица Джейн, так что когда я пытался вспомнить ее, мне с ужасом приходила на память эта ужасающая электрическая маска.

— Джейн, — прошептал я сам для себя, а может, даже немного и для нее. Ведь Данте писал: „Нет ничего грустнее, чем вспоминать о счастливых временах во время бедствия“. Меня выучил этому фрагменту мой бывший шеф из „Мидвестерн Кемикал Билдинг“.

— Джон, — раздался в ответ чей-то шепот.

Она была здесь, в этом доме. Я знал, что она здесь. Ветер, который вздыхал в камине, балки потолка и оштукатуренные стены были пропитаны ее присутствием. Никакие экзорсисты не могли изгнать ее отсюда, поскольку она стала частью дома и — каким-то удивительным образом — частью меня самого. Инстинктивно я знал, что пусть даже я уеду подальше отсюда, в Сент-Луис, или дальше, или вообще на Западное побережье, Джейн всегда будет со мной. Она будет шептать мне и уговаривать, чтобы я ее любил, она будет втягивать меня все глубже в призрачный мир электрического чистилища, пока наконец моя жизнь не станет невыносимой. Я любил ее, когда она умерла, но я знал, что если она и дальше будет меня мучить, то я в конце концов ее возненавижу. Может, именно это и сгубило миссис Саймонс. Она не захотела потакать прихотям своего умершего мужа, и тот ее убил. Как долго это продлится, пока меня не настигнет такой же конец?

Я подумал, что, наверно, мертвые ревнуют живых. Брак Чарли Манци распался, поскольку появился дух его сына. Джордж Маркхем все больше беспокоился о своем умершем брате. Моя связь с Джилли была под угрозой, пока я не отошлю дух Джейн на покой. Один черт знает, сколько осиротевших жителей Салема и Грейнитхед открыло, что умершие родные ревниво защищают свои права и не позволяют иметь чувственные связи с другими людьми.

Прошлой ночью я думал, встречу ли я после смерти Джейн. Что она шептала мне сегодня утром, когда я бултыхался в воде? „Не оставляй меня“. Как будто хотела, чтобы я тоже умер и чтобы мы снова были вместе. Я задумался, не то же ли случилось и с миссис Гулт? Может быть, ее позвала умершая мать? Чувствовала ли она, что сможет быть счастлива только тогда, когда совершит самоубийство и присоединится к своей матери в мерцающем мире духов?

Может, я проявляю склонность к поспешным выводам, так же, как Эдвард. Но я начал подозревать, что все эти сверхъестественные явления имели одну цель: вызвать у осиротевших людей нелюбовь к реальному, материальному миру, убедить их в том, что лишь после смерти они смогут найти счастье и покой. Совсем так, будто мертвые изгоняли из жизни живых, в то время как живые должны изгонять мертвых. И хотя я не знал, имело ли это что-то общее с „Дэвидом Дарком“, я пришел к выводу, что Эдвард прав и что тут действуют могучие зловещие силы.

Я допил виски и вернулся в гостиную, чтобы налить себе еще порцию. Часы в холле заскрежетали, а потом пробили шесть вечера. Было позже, чем я думал: после четырех часов время для меня будто ускорилось. Огонь в камине трещал и гудел. Я подложил еще пару поленьев.

Лишь тогда я случайно посмотрел на картину с „Дэвидом Дарком“, которую Эдвард оставил прислоненной к креслу. Картина выглядела немного иначе, хоть я и не мог сказать, что в ней изменилось. Я поднял ее и внимательно изучил в свете лампы. Она казалась мне более темной, более хмурой, как будто в ней не хватало солнца. И я был уверен, что когда рассматривал ее раньше, то не видел этого угрожающего скопления туч с правой стороны.

Может, эта картина действовала как спиритическая лакмусовая бумага? Когда в воздухе висела опасность, она темнела и приобретала грозный вид. Даже нарисованные волны вздымались выше, а нарисованные деревья гнулись ниже под напором невидимого ветра.

Я положил картину на пол. Сегодня ночью, подумал я, наступит что-то вроде конфронтации: я и Бедфорды с одной стороны встанем лицом к лицу с духами Грейнитхед. Порыв дождя ударил в оконное стекло. Я оцепенел, замерзший, несмотря на огонь в камине, и молился от всей души, чтобы наконец закончился этот гротескный, кошмарный сон наяву.

19

Весь вечер я надеялся, что Бедфорды не придут. Наконец часы пробили половину двенадцатого, и через пару минут я услышал шум гравия на подъездной дороге. Я пошел открывать дверь. Да, это были они. Серый блестящий лимузин, изыскано покачиваясь, как раз припарковывался за моим подержанным „торнадо“.

Я вытащил зонтик для гольфа из железной стойки в коридоре. Держа его в руке, я поспешил к садовой калитке, чтобы прикрыть миссис Бедфорд от дождя. На ней был темный жакет из норки, и, видимо, сегодня после полудня она побывала у парикмахера, поскольку ее обесцвеченные волосы вздымались надо лбом бело-голубой волной. Небольшая черная шляпка как бы просто лежала сверху волос. Она подставила мне правую щеку для поцелуя, и когда я послушно нагнулся, то почувствовал тяжелый запах итальянских духов, такой крепкий, что, наверно, эти духи можно было использовать вместо топлива для городских автобусов.

Констанс Бедфорд, несомненно, была красивой женщиной. Однако она была подозрительной несносной снобкой, о чем свидетельствовали узкие щели глаз и морщины вокруг опущенных книзу углов губ. Я посмотрел на Уолтера поверх ее плеча. Видя напряжение на его лице, я догадался, что он просил Констанс следить за своим поведением. Он отчаянно хотел увидеть Джейн и понимал, что в обмен на эту привилегию Констанс должна проявить хоть малую толику сердечности.

Констанс вошла в холл и огляделась.

— Вижу, что ты в последнее время мало что делал дома, — заметила она. Она слегка сморщила нос, как будто до нее донесся какой-то неприятный запах.