Победа Элинор - Мэри Брэддон

— Он был в Индии, милый дядюшка, несколько лет. Вы помните, как он был несчастен: тот плантатор, к которому он должен был поступить, обанкротился, прежде чем Ланцелот доехал до Калькутты, так что мой бедный сын не мог даже воспользоваться единственным рекомендательным письмом, которое он взял с собой в незнакомую страну, следовательно, он должен был сам позаботиться о средствах к жизни. Климат был ему вреден, дядюшка Морис, и вообще он был там очень несчастлив. Он выносил так долго, как только мог, жизнь, несвойственную для него, а потом бросил все, чтобы воротиться в Англию. Вы не должны сердиться на моего бедного сына, милый дядюшка Морис.

Старик как будто оживился. Он беспрестанно кивал головой, пока племянница говорила с ним, а теперь на его лице проглядывало разумное выражение.

— Я не сержусь на него, — сказал он, — его была воля ехать и воротиться. Я сделал для него все, что мог, но, разумеется, он имел полное право выбирать себе карьеру, и теперь имеет. Я не требую, чтобы он повиновался мне.

Мистрис Дэррелль побледнела. Эти слова, как будто выражали отсутствие всякого интереса к участи ее сына. Она предпочла бы, чтобы дядя сердился и негодовал на возвращение молодого человека.

— Но Ланцелот желает угодить вам во всем, милый дядюшка, — умоляла вдова, — Он будет очень, очень огорчен, если он прогневал вас.

— Он очень добр, — отвечал старик, — он меня не прогневал. Он имеет полное право поступать, как знает! Я сделал для него все, что мог — я сделал все, что мог, но он совершенно свободен. Обе сестры с торжеством переглянулись. В этом состязании за милостивое расположение богача, по-видимому, ни Эллен Дэррелль, ни ее сын не приобретали никаких выгод.

Ланцелот наклонился над креслом старика.

— Я очень рад, что, по возвращении моем, нашел вас живым и здоровым, сэр, — сказал он почтительно.

Старик поднял глаза и пристально взглянул на красивое лицо, наклонившееся к нему.

— Ты очень добр, племянник, — сказал он, — я иногда думаю, что все желают моей смерти, потому что после меня останутся кое-какие деньги. Тяжело думать, что каждое дыхание наше неприятно тем, кто живет с нами — очень тяжело!

— Дядюшка! — закричали незамужние племянницы с ужасом, — когда это вам вообразилось!

Старик покачал головой и слабая улыбка мелькнула на его трепещущих губах.

— Вы очень добры ко мне, милые мои, — сказал он, — очень добры, но больным приходят в голову странные фантазии. Я иногда думаю, думаю, что я живу слишком долго для себя, и для других. Но это все равно, это все равно. Это кто такие? — спросил он совсем другим тоном.

— Это мои друзья, дядюшка, — отвечала мистрис Дэррелль, — а один из них ваш друг. Вы знаете мистера Монктона?

— Монктона! О, да-да! Монктон, нотариус, пробормотал старик. — А эта девушка кто такая? — вдруг вскричал он.

Голос и обращение его внезапно изменились, будто какое-то великое удивление гальванизировало его к новой жизни.

— Кто эта девушка? — продолжал он. — С белокурыми волосами, которая смотрит в эту сторону? Скажите мне, кто она, Эллен Дэррелль.

Он указывал на Элинор Вэн. Она стояла несколько поодаль от Джильберта Монктона и Лоры, она сняла свою широкую соломенную шляпку и повесила ее на руку, а ее каштановые волосы развевались от теплого летнего ветерка. Забыв о предосторожностях, в сильном желании посмотреть на самого дорогого друга ее отца, она подвинулась на несколько шагов вперед своих спутников и смотрела на группу, окружавшую кресло старика.

— Кто она, Эллен Дэррелль? — повторил де-Креспиньи.

Мистрис Дэррелль почти испугал нетерпеливый тон старика.

— Эта молодая девушка учительница музыки другой молодой девушки, которая воспитывается у меня, дядюшка Морис, — отвечала она— Что в ней привлекает ваше внимание?

Глаза старика наполнились слезами, которые медленно потекли по его поблекшим щекам.

— Когда Джордж Вэн и я были студентами в Модлине, — отвечал Морис де-Креспиньи, — друг мой был живым изображением этой девушки.

Мистрис Дэррелль обернулась и поглядела на Элинор, как будто хотела уничтожить эту девушку за то, что она осмеливалась походить на Джорджа Вэна.

— Мне кажется, ваши глаза обманывают вас, милый дядюшка, — сказала вдова, — я знала довольно хорошо Джорджа Вэна и в этой мисс Винсент никогда не находила с ним никакого сходства.

Морис де-Креспиньи покачал головой.

— Мои глаза не обманывают меня, — сказал он, — Это моя память иногда бывает слаба, а мое зрение еще довольно хорошо. Когда ты знала Джорджа Вэна, у него были седые волосы и красота его поблекла, а когда я познакомился с ним, он был молод, как эта девушка, и походил на нее. Бедный Джордж! Бедный Джордж!

Три сестры переглянулись. Какая бы вражда ни существовала между мистрис Дэррелль и ее незамужними сестрами, они все три были совершенно согласны в одном, то есть, что воспоминание о Джордже Вэне и его семействе следует во что бы то ни стало изгладить из головы Мориса де-Креспиньи.

Старик уже несколько лет не говорил о своем друге и старые девы, его племянницы, с торжеством думали, что все воспоминания о молодости их дяди помрачились и потускнели от старости. Но теперь, при виде белокурой восемнадцатилетней девушки, старые воспоминания воротились со всей своей силой. Внезапная вспышка чувства, как громовой удар, поразила сестер и они лишились того обыкновенного инстинкта самосохранения, того всегдашнего присутствия духа, которое в другое время побудило бы их тотчас увести старика подальше от этой светло-русой девушки, которая имела дерзость походить на Джорджа Вэна.

Сестры никогда не слыхали о рождении младшей дочери мистера Вэна. Много лет уже сношения мистрис Дэррелль и Гортензии Баннистер ограничивались письмами, и вдова маклера не считала необходимым формально уведомлять свою приятельницу о рождении своей младшей сестры.

— Скажите этой девушке, чтобы она подошла сюда, — вскричал Морис де-Креспиньи, указывая дрожащей рукой на Элинор. — Пусть она подойдет сюда: я хочу посмотреть на нее.

Мистрис Дэррелль сочла неблагоразумным противиться желаниям дяди.

— Мисс Винсент, — резко позвала она девушку, — пожалуйста, подите сюда: дядя мой желает говорить с вами.

Элинор Вэн испугал зов вдовы, но она поспешно подошла к креслу старика. Ей очень хотелось посмотреть на друга своего покойного отца и она встала возле старика. Морис де-Креспиньи взял ее за руку.

— Да, — сказал он, — да-да! — Это почти то же лицо — почти то же. Бог благословит вас, моя милая! Я помолодел пятидесятые годами, глядя на вас. Вы похожи на друга, который был очень дорог для меня — очень дорог. Бог да благословит вас!