Эгипет - Джон Краули

— Сэнди очень много знал.

Они шли через длинную полутемную столовую комнату, и Бони говорил на ходу.

— Чего он только не знал. Ему доставляло удовольствие выводить в своих книгах такие детали, которые каждый здравомыслящий человек непременно должен был принять за выдуманные, тогда как на самом деле выдумки там не было ни на грош. Ему вообще нравилось, чтобы в книге вещи — настоящие, вещи — жили бок о бок с придуманными; ну, вот, например, было у него настоящее серебряное блюдо тех самых времен, о которых он писал, и он описывал его в числе прочих выдуманных блюд: одно настоящее, и спрятать его среди нескольких выдуманных — это было ему по вкусу. Или алмаз, или кинжал. А если в руки ему попадалась вещь, которая когда-то и впрямь принадлежала одному из его персонажей, то-то было радости. Такие вещи он мог разглядывать часами… Чтобы находить такие вещи, тоже нужен талант.

Они вышли в гостиную. Бони не стал включать свет; в темных коврах и в сгрудившейся кучками массивной мебели затаились сумерки.

Он подошел к надранному из разных сортов дерева комоду, на верхней полке которого стояли фотографии в серебряных рамках: лица были незнакомые, лица из былых времен.

— Доктор Ди был реальным историческим лицом, — сказал Бони, пытаясь неверной старческой рукой отомкнуть замок ящика. — Таким же реальным, как сам Шекспир. И действительно держал у себя магические кристаллы, в которых можно было провидеть иные миры, и зеркала, и драгоценные камни. А потом, через несколько лет после той истории, которую читаешь ты, действительно появился человек, обладавший способностью видеть сквозь магические кристаллы: он видел ангелов и говорил с ними.

Н-да. Медиум. И все это — самая настоящая правда.

Он дернул ящик на себя, и тот наконец открылся.

У Роузи появилось какое-то странное чувство. Все — правда. Как будто актеры на сцене перестали играть роли — и тут вдруг оказалось, что они те самые персонажи, которых разыгрывали в театре, — и повернулись к публике лицом. Она стояла и смотрела, как Бони достает из ящика какой-то предмет, завернутый в мягкий бархатный мешочек.

— Один из кристаллов, которыми пользовался Доктор Ди, — сказал Бони, — нечто вроде полированного зеркала из обсидиана, и он сейчас в Британском музее. Мы с Санди одно время строили планы, как бы нам его оттуда выкрасть. Были и другие, ныне утраченные, насколько мне известно. А вот тот самый, про который ты читала в книжке.

Он ослабил завязку на бархатном кисете и вытряхнул на ладонь шар из дымчатого кварца, цвета кротовой шкурки, безупречный, как маленькая планета, как серый влажный вечер. Он поднял шар повыше, чтобы Роузи смогла в него заглянуть.

— В кристалле были ангелы, — сказал он. — Десятки ангелов. Доктор Ди говорил с ними. И все их имена начинались на А.

Глава третья

Девять хоров ангелов заполняют собой вселенную, и каждый сцеплен с тем, что выше, и тем, что ниже, подобно шестерням колоссального механизма; от этой пронизывающей Творение взаимосвязи рождаются Различие, Распределение, Это, То, Иное. Огромные Серафимы распростерлись подле трона Господня; в протяженности своей они достигают области, где их касаются руки Херувимов, могучих, оружных и о многия крылья, которые стоят выше Престолов, а те, в свою очередь, попирают твердь небесную с великим множеством звезд, и, когда они движутся, проворачивается твердь небесная, как бегущая дорожка. Господства суть оси этого огромного колеса, нисходящие через посредство Властей, которые движут планетами, солнцем и луной и которые (с точки зрения доктора Ди) в то же время сами являются этими планетами; а из этих сфер простираются, пронизывая землю, Силы, кости земли, благодаря которым она может жить и трудиться. На земле Начала надзирают за империями и народами, Архангелы — за Церковью; и, наконец, Ангелы, неисчислимые мириады Ангелов, за каждой живой душой, может быть даже за каждым живым существом, вплоть до совсем ничтожных, которые кишат в каждой ложке навозной жижи, если посмотреть на нее сквозь достаточно сильную линзу.

Ангелы, связанные бесконечной последовательностью, как петли в плотно сплетенной ткани, рука к руке, уста к ушам, глаза к глазам к глазам к глазам, вечно снующие по восходящим и нисходящим потокам мельчайших мирских дел, с тихим шелковым шуршанием крыльев, которое можно услышать, если только вести себя достаточно тихо и если выбрать самые тихие места на земле — или вслушаться в закрученные спиралью глубины морской раковины.

Они здесь, они рядом, и если бы Бог отозвал их из мира, мир не только остановился бы и умер, но, вероятнее всего, просто-напросто исчез бы, с одним-единственным тихим вздохом.

И доктор Ди, он знал наверное, что они где-то рядом и можно их увидеть — тех, кто на секунду отвлекся от трудов и дал себе роздых; их можно подкараулить, как знатных придворных, в коридорах и закоулках бытия; а когда они пойдут мимо, их внимание можно привлечь и даже заговорить с ними. Доктор Ди был уверен, что именно так оно и есть; однако же ни разу, ни в одном из бесчисленных стекол, зеркал, кристаллов и солитеров, которые он собирал где только мог и в которые он смотрел, он не увидел даже тени ангела, при том что все необходимые условия для контакта были тщательнейшим образом соблюдены. Порой, застыв как проклятый и до одури вперяя взгляд в сумеречные глубины камня, он ловил словно бы отзвук отдаленных высоких голосов, как если бы где-то далеко-далеко мыши устроили свой мышиный праздник, — и смех, неуловимо тихий смех. Но самих по себе ангелов он не видел ни разу.

В том, что касалось духовных практик, он владел всеми доступными человеку техниками, или мог бы овладеть, если бы захотел.

В царстве Стихий ему были подвластны медицина, потом, естественно, арифметика; не только геометрия, но вместе с ней и Геометрия Проективная, и Музыка, и Стратаритметрия; он прекрасно умел изготовлять зеркала и играть со светом, он в совершенстве овладел Катоптрикой, а также разнообразными навыками в области тени, отражений прямых и обратных и проекций. Он постиг «Стеганографию» аббата Тритемия [68] (юношей он переписал весь этот толстенный том от руки) и обладал всеми необходимыми умениями, в том что касалось кодов, шифров, стенографии, передачи сигналов на расстоянии и так далее, — до тех пор, покуда речь шла о мире дольнем; старый лис Тритемий знал еще и как вызывать ангелов при посредстве магического кристалла, и сам писал на их языке, или по крайней мере утверждал, что умеет писать, однако весь свод его рекомендаций в этой области не помог доктору Ди продвинуться ни на дюйм. Он научился умениями своими удивлять соседей — и время от времени действительно устраивал для них своего рода показательные выступления, — а также собратьев-ученых и саму королеву: мастерил для представления в Оксфорде Юпитерова орла, который действительно мог летать, или излечивал рану при посредстве того самого оружия, которым она была нанесена; случалось ему удивлять и самого себя, как в тот раз, когда он доэкспериментировался со смешиванием летучих эфирных масел и выпустил на волю целую свору крохотных элементалей, которые преследовали его повсюду, как стая разъяренных ос, и кричали, и вопили у него за спиной, пока он не вынужден был избрать единственный оставшийся ему способ спасения — прыгнуть в Темзу.

Во всем, что касалось мира горнего, он был образован еще того лучше. Он создавал армиллярные сферы вместе с Меркатором, он получал от Тихо Браге восторженные письма относительно своей «Propcedeumata aphoristica», где он умудрился рассчитать двадцать пять тысяч возможных констелляций, воздействующих на человеческую жизнь, — цифра, что и говорить, устрашающая, а потому со временем доктор Ди вовсе прекратил составлять гороскопы. Впрочем, королеве он отказать, естественно, не смог; именно он, задействовав все свои умения и навыки, вычислил подходящий день для коронации Ее Величества; весь день дождь лил как из ведра (этого он не предусмотрел), зато никто и никогда не скажет, что день был выбран неудачный. Он составил гороскоп и на Короля Испанского (на печени и легких тяжким грузом возлежит Сатурн, сей муж будет велик, но никогда не будет счастлив), а король Испании в знак благодарности прислал ему черное зеркало из полированного обсидиана, привезенное за тысячи и тысячи миль из Мексики, — перед этой переливчатой, завораживающей поверхностью, по мнению Джона Ди, ангелы просто не могли не задержаться ненадолго, но ни единой духовной сущности он в этом зеркале так и не углядел, хотя за прошедшие долгие годы много раз снимал с него чехол и вглядывался в зыбкую черную бездну.

Он был высок, долог в кости, и лицо у него было длинное, а глаза — круглые, как будто вечно удивленные, и выглядели они еще более круглыми, чем были в действительности, благодаря очкам, которые он сам себе выточил; борода у него была острая и поседела, белее молока, когда ему не стукнуло еще и шестидесяти. Он был человек страстный, забывчивый, беспокойный и добрый; уверенный в том, что он все делает правильно; он верил в то, что человек может достичь запредельного знания — несравнимого с тем, что заключают в себе все тома и все рукописи его библиотеки, самой большой во всей Англии — запредельного знания, которое Бог поместил в ангелов своих, как в священные сосуды, что знания этого можно вкусить, причаститься ему, а если подобное произойдет, тогда ни человек, который отпил из ангельских сосудов, ни мир вокруг него уже не смогут быть прежними.