Черный орден - Роллинс Джеймс
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
— На вас Колокол не действует, — пробормотал он.
Гюнтер отвернулся.
Пейнтер тщательно обдумал услышанное. Значит, Гюнтер помогает не для того, чтобы сохранить собственную жизнь. Но тогда зачем?
Пейнтер внезапно вспомнил, с какой нежной преданностью смотрела на Гюнтера Анна за обедом. У гиганта есть другая веская причина, чтобы служить делу, не обращая внимания на презрение окружающих.
— Вы любите Анну, — проговорил Пейнтер.
— Конечно люблю, — ответил Гюнтер. — Ведь она моя сестра.
В кабинете Анны Лиза стояла перед негатоскопом, на котором врачи обычно просматривают рентгеновские снимки. Девушка прикрепила на него две пленки, испещренные темными полосками. Хромосомные карты она отыскала в материалах исследований мутаций, вызванных Колоколом. Карты показывали ДНК зародышей амниот [29]до и после облучения. На снимках ДНК после облучения измененные участки хромосом были обведены кружками. Рядом имелись пояснительные подписи на немецком языке.
Переводившая их Анна отошла за новыми книгами.
Лиза провела пальцем по карте мутаций, ища совпадения. Она уже прочла о некоторых результатах опытов. Их нельзя было объяснить мутациями.
Не находя ответа, Лиза вернулась к обеденному столу, заваленному книгами и связками рукописей с результатами проводимых десятилетиями экспериментов на людях.
В камине треснуло полено. Лиза с трудом удерживалась от желания бросить в огонь научные труды. Несмотря на то что Анны рядом не было, этого делать нельзя. Лиза сама приехала в Непал, чтобы заниматься наукой. Она тоже исследователь.
Как Анна. Нет, не совсем так, как Анна.
Лиза отодвинула в сторону научную монографию «Тератогенез бластодермы эмбрионов». Документ рассказывал об изучении абортированных уродцев — плодов воздействия радиации Колокола. То, что на пленках с хромосомами выглядело всего лишь темными полосками, на фотографиях в книге демонстрировалось во всех подробностях: лишенные конечностей одноглазые эмбрионы, мертворожденные младенцы с водянкой головного мозга…
Нет, она совсем не такая, как Анна.
Стуча по ступенькам каблуками, Анна спустилась в кабинет по железной лестнице, неся под мышкой очередную стопку книг. Кажется, немцы действительно ничего не скрывают. Да и зачем? Ведь сейчас их главная цель — найти способ лечения квантовой болезни. Анна считала все усилия напрасными. И все же, хотя она была уверена в том, что за последние десятилетия опробовали все возможные пути, ее не пришлось долго уговаривать поработать вместе.
Лиза заметила, как дрожат руки женщины. А ведь на первый взгляд признаки паралича совсем не заметны. Анна постоянно тайком потирала ладони. Остальные обитатели замка страдали открыто. Напряжение, скопившееся в воздухе, казалось, можно было пощупать рукой. Лиза недавно лично стала свидетельницей громкой ссоры и драки. Прошел слух, что за последние несколько часов в замке произошли два самоубийства. С утратой Колокола — надежды на исцеление — все стало расползаться по швам. Неужели безумие охватит обитателей замка раньше, чем они с Пейнтером найдут решение?
Главное — не сдаваться, пусть даже ради победы ей приходится работать с нацистами. Лиза кивнула подошедшей женщине:
— Что ж, кажется, я поняла общую картину. Но мне не дают покоя ваши слова.
Уронив книги на стол, Анна села.
— Какие именно?
— Вы говорили, что Колокол контролирует эволюцию. — Лиза указала на книги, лежащие на столе. — А здесь я вижу только мутагенную радиацию, на которой вы строите вашу евгеническую программу. Создание улучшенного образца человеческой особи при помощи генетических манипуляций. Не польстили ли вы себе, когда произнесли слово «эволюция»?
Анна нисколько не обиделась.
— А что для вас понятие эволюции, доктор Каммингс?
— Общепринятое дарвиновское определение, разумеется.
— И каково же оно?
Лиза нахмурилась.
— Ступенчатый процесс биологических изменений… при котором одноклеточные организмы распространились и усложнились, создав современное разнообразие живых существ.
— И Господь совсем не принимал в нем участия?
Вопрос застал Лизу врасплох.
— Вы имеете в виду креационизм? [30]
Анна пожала плечами.
— Скорее в сознательное творение.
— Неужели вы всерьез? Сейчас вы, пожалуй, заявите, что эволюция — всего лишь теория.
— Не говорите глупостей. Я не дилетант, считающий теорию не более чем озарением. Нет фактов — нет и теории. Все должно подкрепляться доказательствами.
— Так значит, вы принимаете дарвиновскую теорию эволюции?
— Разумеется.
— Почему же…
— Одно не обязательно исключает другое.
Лиза вопросительно подняла бровь.
— Акт творения совместно с эволюцией?
Анна кивнула.
— Однако вернемся немного назад. Я не хочу, чтобы между нами возникло недопонимание. Для начала давайте отбросим принципы тех креационистов, которые считают, что Земля плоская, и тех, кто буквально понимает слова Библии о том, что нашей планете в лучшем случае десять тысяч лет. Перейдем к главным аргументам ученых, защищающих идею акта творения.
Лиза только головой покачала: бывшая нацистка проповедует принципы лженауки. Что же будет дальше?
Анна прочистила горло.
— Я честно признаюсь, что большая часть доводов в пользу акта творения ошибочна. Они противоречат Второму закону термодинамики, их статистические модели не выдерживают критики. Список можно продолжать долго. Однако наука не всегда способна дать ответ на наши вопросы.
Лиза кивнула. Ее и саму всегда удивляло соседство лженауки с эволюционизмом. Она задумалась об этом впервые еще на уроках биологии в старших классах. В этой трясине не всякий кандидат наук разберется, не то что школьник.
— Как уже сказано, — продолжала Анна, — у последователей акта сознательного творения есть один аргумент, который действительно заслуживает внимания.
— Какой именно?
— Случайный характер мутаций. Одна лишь возможность мутаций не произвела бы так много положительных изменений за изучаемый отрезок времени. Много ли врожденных дефектов вам известно, которые привели бы к положительным модификациям?
Лиза и прежде слышала подобные аргументы: «Жизнь развивалась слишком быстро, случайностью это не объяснить».
— Эволюция — процесс не случайный, — возразила Лиза. — Естественный отбор уничтожает тех, кто подвергся нездоровым изменениям. Лишь более совершенные организмы способны передавать гены по наследству.
— То есть выживают наиболее приспособленные?
— Или достаточно приспособленные. Изменения в итоге не всегда дают совершенство. Даже заметное улучшение свойств — уже преимущество. А через несколько сотен миллионов лет небольшие преимущества превращаются в то биоразнообразие, которое мы наблюдаем сегодня.
— За сотни миллионов лет? Да, хорошо иметь в своем распоряжении столь значительный отрезок времени. А что вы скажете о скачках эволюции, когда за ограниченное время происходили огромные изменения?
— Полагаю, вы говорите о кембрийском периоде? — уточнила Лиза.
Кембрийский период действительно был одним из самых сильных аргументов сторонников креационизма. Период продолжался сравнительно недолго, всего около пятнадцати миллионов лет. [31]Однако в течение этого времени произошла вспышка увеличения численности новых форм жизни: множество видов губок, моллюсков, медуз и трилобитов словно упали с небес.
— Нет. Изучение окаменевших остатков дает немало подтверждений тому, что «внезапное возникновение» беспозвоночных не было столь уж неожиданным. Еще в докембрийском периоде существовало предостаточно губок и червеобразных многоклеточных. Разнообразие форм жизни в этот период можно объяснить появлением в генетическом коде генов Хокса.
— Гены Хокса?..
— Группы из четырех-шести генов появились в генетическом коде перед началом кембрийского периода. Считается, что они контролируют эмбриональное развитие, определяют правую и левую половины основных частей тела. Дрозофилы, лягушки, люди — все имеют одни и те же гены Хокса. Вы можете изъять ген Хокса у дрозофилы, внедрить его в ДНК лягушки, и он будет отлично функционировать. Эти гены — фундаментальные «включатели» развития эмбрионов. Малейшее изменение в генах Хокса создает совершенно новые формы организмов.