Ад и Рай Евы (СИ) - "Госпожа Энн"

— Кстати, — абсолютно некстати, если не считать наглого подслушивания мыслей, начал Ян. — Помнишь того репера, что у нас выступал в ту ночь? Несчастный случай, асфиксия рвотными массами. Жаль, что ты пропустила такое зрелище, уверен, тебе бы понравилось.

Я вздрогнула и снова закрыла глаза. Смерть — его верный товарищ. Но мне она не грозит, к счастью или к сожалению.

— Мы отошли от темы. Договор. Вы нарушили его, так что я, в свою очередь, отказываюсь сопровождать вас.

Руки на плечах сжались сильнее, но пока не до боли. Он меня не отпустит, я это знала, но всё равно надеялась поменять правила игры, чтобы хоть что-то выиграть.

— Не хочу тебя огорчать, но тебя никто и не спрашивает. Теперь всё будет только так, как я захочу, разве ты забыла?

— Тогда завтра вам лучше появиться на открытии с Алисой, потому что я не собираюсь больше быть послушной девочкой.

Я попыталась встать, но он не дал мне этого сделать, наклонился к самому уху:

— Я решил все твои проблемы, сделал для тебя многое, но ты всё равно недовольна. Чего же тебе не хватает, моё капризное неразумное дитя?

— Я не просила вас об этом. И ничего такого не хотела, когда приезжала сюда. Макс обещал мне, что вы никогда не причините мне вред, но вы только этим и занимаетесь.

Он отпустил меня так же резко, как и подошёл, но в этом движении читалась ярость.

— Я делаю всё, чтобы ты была счастлива, — его голос сочился ядом обиды. Удивительно, что я смогла так его задеть. — Посмотри мне в глаза и скажи, чего тебе не хватает?

Это было невыносимо больно. Его взгляд и так выворачивал меня наизнанку, но в тот момент я готова была умереть, лишь бы только не смотреть ему в глаза. Поэтому вместе со словами полились и слёзы:

— Я хочу быть свободной: звонить маме, когда захочу, свободно перемещаться по городу, общаться со своими друзьями…

«И с Максом», — мысль подлой пружинкой всё же выстрелила, но я постаралась запихнуть её подальше, на самый край сознания. С ним было всё сложно, Ян ревновал, и это ставило Макса под удар. И я ничего не могла поделать, чтобы защитить его, кроме как отойти в сторону.

— Это всё?

Я молчала, его тон заставил меня почувствовать вину и стыд.

— Я понял.

Ян стремительно вышел, но дверью не хлопнул. А я осталась снова одна в этой надоевшей мне комнате и лежала на кровати, рыдая, до самого вечера.

И только когда я, вдоволь наплакавшись, пошла в ванную, чтобы умыться, увидела на полочке кое-что невероятное: мой телефон и ключи от этой квартиры. Но на телефоне лежало то самое кольцо, как бы намекая, что за всё придётся платить. Что ж, в тот раз я надела его сама, почти добровольно.

Сколько дней я не звонила маме? Знает ли она о смерти Кристины? Что ей сказать? Впервые мне было так тяжело позвонить ей. Сколько лет мы провели вместе, неразлучные, всегда поддерживающие друг друга, чтобы ни произошло, и сейчас мне было стыдно за то, кем я стала. Всего за один месяц! Эта мысль настолько меня потрясла, что я ещё долго сидела, тупо глядя в окно, пока не поняла, что солнце садится и скоро будет слишком поздно, чтобы звонить.

— Привет, прости, что так поздно, только приехала с работы, — торопливо начала я, чтобы мама не успела понять, насколько мне тяжело.

— Ой, доченька! Я так рада, что ты позвонила! Я уже не хотела тебя лишний раз беспокоить! Много работы?

— Да, что-то накопилось столько всего, что даже в выходные пришлось работать сутками. Совсем с ног валюсь.

— Ну, хоть бы это всё было не зря.

Конечно, не зря. Перед всей этой историей с клубом и Кристиной я отправила ей тысячу долларов, пришлось наврать, что это премия за крупный проект, которую выдавали всем, кто в нём участвовал. Мама была в приятном шоке, хоть и отнеслась к такой сумме с подозрением. Слишком большие для нас деньги. И, кстати, что там с моими деньгами теперь? Есть ли они у меня вообще? Или всё заработанное действительно потом и кровью теперь исчезло? Всё зависит от Яна, только от него. Это было настолько несправедливо, что я стиснула зубы, чтобы не заплакать. Мама не должна ни о чём догадаться.

— Как у тебя дела? Как себя чувствуешь? Сейчас такая жара, постарайся меньше бывать на солнце.

Пока мама привычными для меня фразами описывала свои обычные дни, я мучилась из-за того, что больше не могу быть с ней откровенной. Рассказать о Кристине, о Яне, о том, что я четыре дня просидела взаперти только потому, что осмелилась ему перечить. И это ещё очень мягкое наказание. Я могла оказаться в подвале его особняка, и никто никогда бы меня не нашёл. Или нашли бы, но на берегу Днепра.

— Ой, я совсем забыла спросить! Мне тут соседка принесла журнал, спросила, не ты ли на обложке? Я ответила, что не ты, но девушка была очень похожа.

Я окаменела и не сразу нашлась, что сказать.

— А ты хотела бы, чтобы это была я?

Мама задумалась. Конечно, она хотела бы видеть меня роскошной принцессой, но такая картинка её смущала и пугала.

— Ну не знаю, там ещё был такой серьёзный мужчина! Красивый, но взгляд у него был таким не то чтобы злым, скорее жестоким. Я бы не хотела, чтобы ты общалась с такими людьми.

— Это был мой начальник, самый главный. И он попросил меня его сопровождать, потому что вынужден скрывать отношения со своей девушкой. Так что на фото была я.

В тот момент я надеялась, что это было хотя бы не слишком откровенное фото. Но всё равно, мне стало немного легче от этого признания. В моей жизни стало чуть меньше лжи. Мама на какое-то время замолчала, и я начала переживать, что ей стало плохо.

— Ты там сама на себя не похожа. Такая, будто всю жизнь крутишься в этом мире, — с какой-то обидой в голосе наконец сказала она.

— Да, пришлось делать вид. Ну и визажисты постарались.

— И всё-таки мне бы не хотелось, чтобы ты ходила по таким местам.

— Мам, это всего лишь часть работы. И мне за это выдали ещё одну премию, за потраченное время. Ты же помнишь, что здесь каждый лишний час работы щедро компенсируют.

Мама была недовольна этим, и мои объяснения не помогли, я поняла это по её молчанию.

— Зато я уже успела отнести документы в университет, поступила на бюджет, так что всё будет хорошо. С общагой всё будет понятно ближе к сентябрю.

— Ты ещё приедешь домой? — С надеждой спросила она.

— Я не знаю, посмотрю, как там будут обстоять дела с транспортом. Если что — пришлёшь мне вещи почтой, а я приеду позже, в сентябре, например.

В этот момент я едва не расплакалась. У меня было ужасное предчувствие, что маму я увижу не скоро, а, может, уже никогда. Почему тогда мне так показалось? Я не знаю. Наверное, дало о себе знать это длительное заточение, такое детское наказание, которое, однако, оказалось слишком болезненным и быстро указало моё место. Меня вдруг ослепило воспоминание, как Ян стоял передо мной на коленях. Тогда я была покорной и влюблённой, ослеплённой его красотой и харизмой. Вот, чего он хочет. Когда я себя так веду, он готов ради меня на всё, но стоит мне только проявить недовольство, начать фыркать или ослушаться его, как меняется и он. Становится таким жестоким! Вот в чём ключ, всё зависит от моего поведения и настроения. Значит, тогда я вела себя настолько отвратительно, что спровоцировала его на такое наказание? Я сама была виновата?

Я так запуталась, что прослушала, что говорила мама. Оказалось, ничего такого. Обычные «мамские» переживания и наставления. Но сейчас они не имели для меня ценности. Сможет ли она объяснить мне, как себя вести с таким опасным человеком? Едва ли. Сомневаюсь, что она хотя бы раз встречала настолько роскошного и одновременно жестокого мужчину.

Разговор не клеился, и через какое-то время я с облегчением его закончила. Почему всё стало таким сложным? Почему, разговаривая с мамой, я чувствовала только стыд и вину? И это она ещё не знала о тех страстных вечерах и ночах с Яном. Она была бы очень разочарована тем, в кого я превратилась.

Что со мной произошло? Это влияние Яна? Или он прав, и я всегда была такой, но только сейчас позволила проявиться своей истинной сущности? Это была уже даже не капризная принцесса, а настоящая злая ведьма. Я не хотела такой быть. Обрадовала ли меня такая омерзительная смерть того репера? Да. И этот ответ меня окончательно добил. Ян всё же заступился за меня, хоть и запоздало. И слишком жестоко. Но по-другому он, по-моему, не умел. Смерть — вот его решение всех проблем.