Украина в огне - Глеб Бобров

Наш камазистый водила, развалившись вместе с остальными на ребристоре БМПэшки, откровенно подзуживает пытающегося на полном серьезе что-то доказать Кузнецова. Кинжалом непорочности пристроившийся меж ними Салам, исподволь зыркая на горячо возражающего Антошу, явно из последних сил душит саркастическую улыбку. Сверху — с башни — мне назойливо маячит сеть широких шрамов через весь его бритый затылок да дурацкий обрывок нижней половины правого уха вместе с мочкой, зачем-то оставленный врачами, по кускам собиравшими в госпиталях его изрядно подряпанный «татарский башка». Жихарь, вытянув ноги вдоль брони, грызет травинку, тяжелым взглядом давит в сияющую небесную синь и до обычных, ничего у нас не значащих диспутов не опускается.

Сзади башни на десантах сгурьбились мои «мышата» — бывшее Сутоганское пополнение. Отстояли ребятки свое — в секторе Салимуллина, с граниками. Трое выживших во главе со старшим Лешкой Гридницким прибились ко мне и теперь по преданности к командиру составляют конкуренцию старым афганцам. Молодые, мелкие, какие-то моторные, неуловимо подвижные, что ли. Похожи — как братья, да и вроде все из одного шахтного поселка, от Вахрушевских окраин. Лица востренькие, прыщавые, словно из плохо промешанной ржаной муки с полбой, нездоровые… Точно — мышата. Но только на вид: дойдет до дела — гасите свет. Солдатских навыков, знаний — кот наплакал, зато упертой ярости, готовности зубами рвать — только успевай поводья придерживать. Вот точно такие, поди, в Отечественную, бросаясь со связками под танки, — стальной вал «Барбароссы» остановили. Один в один! Забери разгрузку и оружие, помой, причеши — вылитые пэтэушники, а никакие не бойцы. Сейчас прижухли, сидят молча — слушают. Вообще — не из балакучих детишки.

Наша новенькая БМП-2 стоит на примыкающей к трассе многополосной объездной, меж Острой Могилой и Хрящеватым, у самого въезда в город. Вторую броню, в виде подарка, получили от Шурпалыча сразу после «зимнестояния». Хороший довесок к нашему БТРу.

Мимо нас, с Краснодонского конгломерата, идут пропыленные добровольческие отряды. «Добровольческие» — фича Кравеца, не иначе. Очередная пропагандистская замануха. Все добровольцы ушли на фронт в первые месяцы войны. Кто осилил ровно год боев — от лета до лета, сидят у меня на броне либо рядом с Гирманом — через дорогу от нас, на Прокопыном бэтээре. Да костяками подразделений в войсках и отрядах… Идущие в колоннах мимо нас — последние лихорадочные гребенки перед неминуемым штурмом Луганска. Как говорит Колодий: «Шо було»…

К августу фашики окончательно осознали себя застрявшей в чужой жопе шишкой. Точно по присказке: влезли хорошо, выходить — шершаво. После Сутоганской бойни и потерь в длительной тягомотине прошедшей зимы и ЦУР, и их младоевропейские покровители, и даже легионеры с сичовиками — всем скопом — с удовольствием бы остановились, да вот только уже — никак нельзя, отдача заморит. У нас наверху больше нет ни левых, ни правых, ни центристов — никого. Сплошной требующий победы монолит. Несмотря на скромный титул «Секретаря», возглавивший после трагической гибели Скудельникова Военный Совет Кравец проводит жесткую линию тотальной войны — до последнего солдата, городка, пяди земли. Подобные установки при Бессмертных считались бы неким фантастическим, запредельным радикализмом и были бы просто невозможны. Ну да за год многое изменилось. Массированные БШУ по спальным районам и ковровые зачистки сел бронетанковыми частями кардинально меняют восприятие действительности.

К лету доползли камрады до подступов к городу. Представляю, как у их политбомонда остатки волосни на высоколобковых черепушках шевелятся от предвкушения очередных разборок с избирателями по поводу потерь. Не бздеть, друзья! Городские руины — это вам не чисто поле. Повеселимся… По-семейному — полной мишпухой — три комбрига, плюс Опанасенко и Военсовет в полном составе. Есть где разгуляться и нам да и вам — счеты свести. Бонусом — ваши любимчики: Гирманы, Деркуловы, Воропаевы, прочие титулованные мировыми СМИ кандидаты на Нюрнбергский эшафот — все здесь собрались напоследок оттянуться.

Мои — готовы, тут и сомневаться не в чем. Да вот сам я — на каком-то изломе. Внешне вроде все нормально. В семье — тоже…

Малая поступила в Воронежский государственный университет, причем на бюджет… Ох, грызут меня смутные сомнения, что не иначе Стас, будучи в Москве, в неформальной обстановке озвучил мою давнишнюю мысль о том, что ликвидировать Хохлостан — это Временное Государственное Недоразумение — можно и без военных потуг. Тут ведь как всегда в пиаре: «Хочешь достичь цели — стреляй в детей». И здесь: предоставьте любым окраинским абитуриентам высококачественное бесплатное образование — да в престижных вузах, да с хорошими стипендиями, да с последующим трудоустройством, да с внятной юридической миграционной политикой и приемлемым соцпакетом — и все! Выгоды гарантированного будущего своим детям тотально перевесят любые шаманские завывания с трибун и майданов. Ну, естественно, неплохо бы и фронтон подбелить — в виде привлекательности и уровня жизни самой России… Двадцать-тридцать лет, и от «нэзалэжных» идей останутся одни воспоминания, а «мова» станет академическим приколом любителей истории. Да и потом: зачем решать острые демографические проблемы за счет мусульман Кавказа и Средней Азии, если под боком миллионы оболваненных, затурканных русских — православных славян! Россия — богатая страна, вы можете себе это позволить… Вот где инвестиции державного уровня!

Глашка выбрала факультет журналистики. Дура… Лучше бы по стезе Мамсика пошла. Иногда, по свободе, треплемся по телефону. Редко, правда… Пытаюсь себя ограничивать; не в смысле «отвыкать», а так — дистанцироваться, чтобы не расслабляло.

Условия ей нравятся. Блок малороссийских студентов на территории кампуса — под отдельной охраной. Кравец позаботился: в Ростове, где Кирьян поступил, — то же самое. По слухам, аналогичные правила в Белгороде и других столицах приграничных областей.

Фамилию менять не стала. Говорит, иногда спрашивают про отцовство, но не достают. Посоветовал ей на возможные задрочки начинать в ответ настырно грузить наследственными проблемами плода любви фронтового мясника и клинического патологоанатома. Она, смеясь, отвечает — «уже». Мол, рассказываю всем, что у меня папка питается сырым мясом, бреется штык-ножом и подтирается наждачной бумагой! Языкатая! Родственники, однако…

Алену сдернула в Ростов подруга. Светка организовала какой-то хитрый фонд, с претенциозным названием «Матери Малороссии» и логотипом, разработанным, не иначе, бывшим дизайнером ателье похоронных услуг. Мотается теперь по миру — бабло на войну собирает. Мамсика же Стасова жена пристроила в областную клиническую больницу по специальности — «холодным» хирургом. Адрес получился — только старых коллег по контре смешить: бла-бла-бла, улица Благодатная. Морг. Получатель — Деркулова.

Меня же, несмотря на все видимое благополучие, — колбасит. И ничего я с этим поделать не могу. Ну да то — длинная песня…

Политические споры на ребристоре брони затухли — становится жарко. Народ под тенью машины на травке растянулся. Прошлое лето было просто убийственным — за сорок зашкаливало. Нынешнее же со старта вообще решило выжечь свихнувшийся в военном угаре край. Ну и правильно — давно пора… На планете от этих мандавошек — одни проблемы. Итог эволюции, блядь — бандерлог законченный. Алена на сей счет шутит, дескать, вершина пищевой цепи не человек, а аскариды… Те — хоть беззлобные. Мы же всю историю кромсаем друг друга, и краев привычному безумию не видно. Да и наши, славяне, ничем не лучше других баранов — от седой древности и по сей день: пока своим же, по-родственному, кровя пускаем — приходят татаро-монголы и на бубен последние шкуры спускают…

К полудню отдельные отряды и группы укрупняются до сплошной колонны. Проходит ополчение. Лица усталые, прожаренные. Молодые, старые — какие хочешь. Взгляды воткнуты в парящий маревом, плывущий под ногами асфальт. Одеты — кто во что горазд. Поголовно — старые «АКМы». До сих пор не могу привыкнуть к идиотской нелепице — оружие, подсумки и амуниция — поверх гражданских тряпок: пиджаков и запузыренных в коленях спортивных штанов со штрипками. Тяжелого стрелкового вооружения нет совсем. И правильно — вояки из них, все равно что с говна — пуля. Ну да какие есть…

Рядом, на башне, сидит Леха Гридницкий — хвастается новым ножом. Подарок от Жихаря. У меня точно такой же. Юра еще по осени срубил пакет рессор с какой-то брошенной допотопной «вольвы» и, разжившись толстым обрезком латунного прута, теперь, слямзив, при случае, бутылку самопального брандахлыста, летит к своим алкашам в рембат. Всех, кого мог, одарил. Интересный у него ножичек получается. Простой, что школьная линейка, но, при всей своей беспонтовости, совершенно конкретное, убойное пырялово. Внешне — обычная уркаганская финка, но если держать правильно — брюшком рукояти в пальцы, а спинкой в ладонь, то клинок оказывается развернут лезвием вверх. Взводный говорит, что в точности воспроизводит совершенно легендарный в годы Великой Отечественной нож разведчика. Сама идея этого ножа логична до совершенства. В моей, очень немаленькой, лапе сидит, как влитой. С проходом в ноги и вообще со сближением у меня, бывшего призера всесоюзных юниорских турниров по вольняшке, проблем никогда не было. Скорость, правда, уже не та, но и я им не элиту бронекавалерии порю, а жратву в основном нарезаю да пробки на бутылках сковыриваю.