Две вдовы Маленького Принца (СИ) - Калько Анастасия

- Мальчик мой бедный...

- А где же Стас?

- Не знаю. Его звали.

- На дачу поехал. Полы надо циклевать...

- Самое время сейчас, ежа ему налево!

- Иночка, тише, не надо...

- Господи, прости... Не буду, Алиса.

- Как же ты, братик-кролик?..

- Молодой человек, вы что тут снимаете?

- А что такого? Нельзя, что ли?

- Так любопытно чужое горе?!

- Нет, я не понял, это что, запрещено?

- Ваймэ! Я тэбэ сэйчас объясню! Пирши шевеци, бичо! Шакалёнок!

Парень в капюшоне спешно ретировался от негодующего Вахтанга. На бегу он едва не выронил телефон.

В сумке у Наташи заорала ее трубка. В эту неделю Навицкая поставила себе рингтон - песню Земфиры "Похоронила".

Навицкая гневно шлепнула по сумке, оборвав певицу на полуслове. Потом достала телефон, чтобы отключить звук на время панихиды...

- Я тебя похоронила

Поздно ночью за рекою, - снова запел телефон.

Наташа покосилась на людей. Вроде еще в собор не заходят. Она отошла на пару шагов и нажала на кнопку ответа.

Звонила Лиза и, судя по ее настойчивости, причина была уважительной. "Что ещё могло случиться?" - подумала Наташа.

- Да, Лиза? Только коротко. Отпевание сейчас начнется...

- Наталья Викторовна, - торопливо заговорила няня Младшенького, - простите, что беспокою в такой момент, но тут... Тут такое...

- Не тяни кота за пончикряки, говори по существу, - потребовала Наташа.

- Пришли полиция и следователь с ордером на обыск, - ответила Елизавета, - Виктор Анатольевич им сказал, что не он ответственный квартиросъёмщик, нужно спросить у вас, согласны ли вы, и следователь настоял, чтобы вам позвонили немедленно...

- И что, к черт... - вспомнив, что стоит у собора, Наташа сбавила тон, - что мне, бежать обратно, чтобы давать согласие? Я на панихиде, ты им это сказала?!

- Сказала, но следователь настаивает... Что нам делать?

- Пошли их всех в задницу, - прошипела Наташа, - скажи: пусть поищут, раз с ордером пришли... Я Димочку давно знаю, он по-хорошему не отстанет, хоть благим матом его крой. Потом разберусь, какого дья... какого фига им надо. Понятно?

- Да, Наталья Викторовна.

Ей со ступенек замахали руками.

- И не звоните мне, пока сама не позвоню, - скороговоркой сказала Наташа на ходу. - Что бы ни случилось! Я не на тусовке и не в маникюрном салоне!

- У вас неприятности, Наталья Викторовна? - участливо посмотрел на нее Евсеев. - Может, я мог бы вам помочь?

- Спасибо, Павел Леонидович, - "Не хватало мне еще рассказывать кому-то, что ко мне домой пришла полиция с обыском..." - Да, неприятности... Такие же, как у всех тут.

Пришла Соня. Она была в таком же глубоком трауре, как Наташа. Ее поддерживала под руку Катя из театральной бухгалтерии.

- А кто из них вдова? - спросила старушка, торгующая у входа платками

- Никто, - Елена Прокофьевна вздохнула, - не успел... Вот, возьмите деньги, поставьте свечку за упокой новопреставленного Вячеслава...

- Или обе - вдовы... - непривычно тихо сказал Коташвили, снимая шапку на входе. - "Что любили тебя, мальчоночка, пуще славы и пуще солнышка"... Эх, Славка, Славка...

У входа Наташа замешкалась в дверях, увидев в глубине собора на возвышении синюю домовину. "Нет... Не может быть, что Слава - там. Он же звонил мне в четверг... Я везла ему подарки. Так торопилась потому, что он очень просил меня вернуться пораньше. Он ждал меня. Нет! Не может вот так уйти человек, которого любят. Это неправильно... Нет..."

В "горячих точках" Наташа прославилась железными нервами. Ничто не могло выбить ее из колеи. Даже когда самые крепкие парни бледнели, начинали отчаянно материться и плакать или, зажимая рот, зеленели и убегали в кусты, Наташа не теряла самообладания. Притчей во языцех стала история о том, как на склад боеприпасов прокрался шахид... Наташа была единственной, кто не сбежал из медсанчасти, помогая врачу составлять протокол опознания погибших. Выйдя из санчасти, она в полной тишине под взглядами сослуживцев залпом выпила банку спрайта, вытерла окровавленные руки о форму, достала сигареты и громко спросила: "Зажигалка у кого-нибудь есть? Свою где-то посеяла!".

А потом, когда цинковые гробы заносили в вертолет, один солдат-первогодок, студент, надевший сапоги после "хвостов" на сессии, затрясся и зарыдал и сел на землю, повторяя "Мама, мамочка, не могу больше!", Наташа рванула его за шиворот, пнула берцем под зад и заорала: "Вставай, д...мо! Мамочка тебе дома будет! Слюнтяй! Что, уже обделался?! Вставай, баба плаксивая, а то пристрелю!" "Да пошла ты! Сама баба!" - заорал в ответ парень и с удвоенным рвением схватился за "цинок". "Молодец, солдат", - кивнула ему Наташа. "Ну у тебя и нервы", - сказал ей потом комбат Мелешко, когда они, сняв головные уборы, провожали взглядом вертолеты.

А сейчас Наташа пожалела, что некому дать ей пинка и наорать, чтобы ноги снова нормально зашевелились и перестали запинаться, как у пьяного в стельку. "На поминках напьюсь, - тупо подумала она, уже увидев на фоне белого шелка знакомый и в то же время чужой профиль, густые русые волосы, черный костюм с галстуком... "Зачем его так одели?.. Он не любил костюмы и никогда их не носил...", - надерусь до потери рефлексов, чтобы хоть пару дней не вспоминать, не думать, а только цитрамон пить..."

Они с Соней стояли друг против друга у изголовья. Их разделял синий гроб. Соня тоже была похожа на грустного мима около Елисеева, и тоже без всякого грима. Машинально Наташа скользила взглядом по другим пришедшим на прощание. Инесса пришла в черном брючном костюме. Алиса - в синем пальто и черном платке. У Аглаи из-под черного пуховика выбился лиловый шарф...

Их взгляды встретились. Соня все прощала Наташе. И Навицкая ответила ей тем же.

"Там человек, он должен жить, шутить, смеяться и любить", - вспомнились слова из Славиной песни, которую он написал в мае... А она опоздала. Не смогла спасти, предотвратить...

Евсеев стоял рядом, воздев глаза к потолку и шевеля губами. Свечка в его руке слегка потрескивала. Его охранникам тоже дали свечи. Парни, больше привыкшие к пистолетам, держали их неловко, капая воском на ботинки и брюки. Елена Прокофьевна тихо плакала. Слишком много горя на нее обрушилось за полгода. Сначала брат, теперь - племянник...