Указка - Алексей Кошкин

— Я больна, но могу стрелять!

Юнче откинула одеяло, и все увидели, что она одета и вооружена.

— Как жаль, что нет Суховича! — звонко крикнула Юнче, наводя на них револьверы. — Не шевелитесь, я хочу подождать — может, он придет…

Капитан почесал в затылке.

— Да, прошляпил я тебя, — протянул он. — Думаю, вы умная барышня. Сейчас здесь будет двадцать человек, они растерзают тебя — буквально! — растерзают, если с нами случится неприятность.

А прозревший, но до сих пор не веривший своим глазам Аслани, как только появились револьверы, понял, что дело плохо. Не ему соревноваться с ней в реакции, он это отлично знал… А Юнче вообще никогда не угрожала револьвером: если уж прицелилась, то выстрелы будут обязательно. И сейчас ей нужна лишь небольшая пауза, чтобы прислушаться к звукам снаружи… Или она правда хочет убить именно Суховича?.. Нет, но что это делает капитан Рвако? Кажется, он собирается выхватить револьвер.

И когда у Юнче вдруг сузились зрачки, Аслани рванулся к двери. Он толкнул на Юнче капитана Рвако и вышиб дверь рассыпающимся на куски телом, потом пролетел другую дверь, и рот его жадно стал втягивать живительный воздух. Повеяло запахом машины и раздавленной лопастями рыбы. При виде колес, ровно идущих от старика вперед и вверх, Аслани стошнило прямо на бегу. Он не обратил внимания, сколько раз стреляла Юнче, дело было не в пулях, он уже давно догадался; это был рок, сколько раз не произноси его имя, он все равно один. «Бедная старая сволочь Рвако, прими господь его душу», — подумал он.

Дверь каюты хлопнула. Старик готов был поклясться, что слышит за ней дыхание девчонки, как она задерживает его перед прыжком наружу. Аслани передернуло. Он вскинулся, ткнул воздух стволом револьвера и дважды выстрелил в сторону двери. Удачно?.. Нет, Юнче невредима, она щелкнула замком и, видимо, отбежала в глубину каюты. Пригибаясь под иллюминатором, Аслани отступил между шлюпок, зафиксированных вдоль палубы. Там он столкнулся с генералом Суховичем.

— Черт тебя возьми, старик! — рявкнул тот.

— Там бунт! — взвизгнул Аслани. — Не ходите, вас убьют. Спрячьтесь…

Он затолкал генерала в какую-то щель. Тот вытягивал шею, пытаясь взглянуть через его плечо на корму

— Кто стрелял? Не может быть никакого бунта, среди нас нет самоубийц. Это ваши козни, наверное.

Аслани отдышался.

— Нет, вы и сами знаете, что среди нас есть самоубийца, и я раскаиваюсь, что именно я навязал ее вам, генерал. Но моего злого умысла здесь нет. Я не догадывался…

Сухович пожевал губами:

— Она очень опасна?

— Любой, даже я, сможет раздавить ее. Если подойдет… Но устраивать перестрелку не советую. У нее слава беспощадного солдата. У вас есть пулемет?.. Боже, да ведь пулемет, «льюис» с дисками, в моей каюте! Нужно развернуть пушку!

— Паника, — осадил его Сухович. — «Льюис» слишком тяжелый для девчонки… И я, кстати, вытащил пружину. Мы не воевать собрались, а эмигрировать, и я решил, что пулемет вам не нужен. Спасибо, что напомнили про него — потом все оружие стоит выбросить в море… Спокойно, Аслани, проснулась команда, девушка не справится со всеми.

Подходы к кормовому помещению перекрыли. Генерал отдавал четкие распоряжения. Он запретил штурмовать каюту. Его люди встретили это решение почти что с радостью, потому что кому же охота рисковать жизнью на пороге богатства и давно ожидаемой легкой заграничной жизни? Судьба капитана Рвако служила плохим примером для подражания.

— Погорячился капитан, — вынес вердикт генерал Сухович и пошел проверить оцепление.

— Эта тварь стреляет одновременно в разные стороны и всегда точно, — проворчал Аслани. — До сих пор не знаю, какого она роду, но предки ее редко умирали в своих постелях. А их враги — тем более.

Внезапно он окаменел, и борода его вздыбилась, как от соли, — он вспомнил про отравленные пули, которые сам когда-то приказал сделать. Краем глаза, постоянно точившегося слезой, он посмотрел на запястье. Оно было измазано кровью. Проклятие уходящим поездом пронеслось в небе его сознания, и он схватился за сердце.

Кто-то похлопал его по загривку, и Аслани очнулся. Он стоял рядом с кочегаром, вооруженным винтовкой.

— Ссышь, дедушка? — весело спросил кочегар, скаля червивые зубы. — Ничего, мы с тобой ее еще трахнем сегодня. Слышишь, сучка? — заорал он, обратившись к корме. — Мы с дедушкой тебя поймаем и трахнем!

Ответа не было.

Аслани встряхнулся, смахнул с себя руку отморозка.

— Я просто содрал кожу, — пробормотал он. — Да-да, я вспоминаю… На этих проклятых пароходах так много вещей, которые так и норовят воткнуться тебе в глаз или оторвать ухо! Ступлю ли я когда-нибудь на твердую землю?

Он побрел вслед за генералом Суховичем. Когда тот говорил о золоте и будущей райской жизни, у старого Аслани что-то теплело на уровне груди, и он успокаивался.

Перестрелка пока не начиналась. Правда, выстрелы в каюте были. Целых семь. Аслани фыркнул — он представил, как она с ненавистью стреляет в труп капитана Рвако. Люди запереглядывались. Юнче могла видеть палубу через два иллюминатора, тогда как внутри было темно, и атакующие ее видеть не могли.

— Генерал, — сказал Аслани. — Если решитесь пожертвовать парой людей — она будет наша. Она заслуживает плохой судьбы, предательница. Я проклинаю ее.

Сухович посмотрел на него сверху вниз.

— Если мы возьмем ее живой, то откажемся от мести, — сообщил он. — Мы начинаем красивую жизнь, давайте начнем ее с красивого поступка.

— Вы эстет, — раздраженно сказал Аслани.

— А вы как думали? И подождем некоторое время. Зачем жертвы? Может статься, она упадет без сознания. Сами говорили — она больна?

— Кажется, притворилась. Обманула меня, тварь!

— Во всяком случае, никуда не денется, — подвел итог генерал.

Но досада Аслани уже прошла. Все-таки становится легче, когда избавишься еще от одной привязанности!

Он даже пришел в хорошее расположение духа, засмеялся: старик внезапно понял, что впервые за всю войну ему ничего не грозит, хотя против него лучший стрелок Острова. Вокруг были союзники, и золото было его. Это напоминало старые книги, которые он любил когда-то. Дул свежий ветер, ровно тарахтели стальные колеса и шлепали по воде.

Сухович пригласил его пообедать.

— Мы должны пообедать. Заодно подумаем о нашей скорбной судьбе и препятствиях, которые чинит нам дьявол в продвижении к свету.

— А вы верите в дьявола? — заинтересовался Аслани, когда они присели за низкий разделочный стол, пахнущий луком и мокрой пенькой, и слуга поставил перед ними малиновый борщ.

Сухович весело кивнул и стал хлебать, прерываясь для разговора.

— Постольку, поскольку я верю в бога, я вынужден верить в него во всех его проявлениях. А дьявол, по моему мнению, всего лишь божественная ипостась, далеко не самая главная. Вы знаете, человеческая жизнь похожа на улицу. На прямую широкую улицу. Я знай себе еду на своей машине, а вокруг пешеходы, другие машины, светофоры, дома. Но мне все равно. У меня есть какая-то цель, какой-то определенный дом. Или несколько домов, тогда я навещаю их по очереди. Там у меня любимая, там лежат деньги, там кинотеатр, там починят мою машину, заправят ее горючим. А дьявол тут — его препоны на дорогах, то есть ямы, мусор, туман, пьяные пешеходы… Пьяные и сумасшедшие на этой улице всегда попадают под колеса тех, кто мчится не задумываясь к цели.

— А почему он ипостась бога? — спросил ошарашенный этой речью старик. Он держал перед собой полную ложку борща, которую забыл положить в рот.

Сухович хмыкнул.

— Подумайте! Если мы и наша жизнь-машина, и дорога, и цели-дома, если это все сотворено людьми, то кто же сотворил мусор, то есть препятствия? Тоже люди! Только это были нерадивые и неряшливые люди, бродяги, отрицательные герои моей повести, которые только гадить и умеют! Вот они-то и есть дьявол в моей сказке.

— Тогда их надо задавить, — раздумчиво сказал Аслани.

Сухович подумал:

— Ну… Можно просто не пускать их в свою машину. И вдруг они для чего-нибудь пригодятся? Стекла, например, обтереть, дорогу указать правильную? Все остальные-то спешат к цели…

— Вот нам и моет дьявол стекла и показывает правильную дорогу! — ядовито сказал Аслани.

Генерал согласно кивнул и тяжело задумался, медленно раздирая ломоть хлеба на две бесформенных части. Аслани вспомнил про свой борщ.

Но ему не дали доесть. Прибежал один из тех, кто стерег корму. Он сообщил, что внутри каюты видели огонь. Аслани поперхнулся и вскочил. «Она решила поджечь пароход!» Но он знал, что это очень сложно сделать. В крайнем случае сгорит одна эта проклятая каюта…

Генерал Сухович спокойно поднялся и молча пошел посмотреть, в чем дело. Аслани следовал за ним, щупая револьвер. Он стал припоминать, когда же в последний раз участвовал в перестрелке, не считая сегодняшнего случая с капитаном Рвако. Получалось, что уже несколько месяцев он занимался одной только политикой, почти безвылазно сидя на острове и контролируя передвижения шхун и банд террористов… Чтобы те не создавали лишних проблем для войск федералов. «Ничего, сейчас постреляем. Только я не пойду в первых рядах. Интересно, скольких она еще угробит, если учесть ядовитые пули?» Он прикинул. Получалось, что от одного до четырех из тех, кто ворвется к ней… «Но мы не будем врываться. Мы что-нибудь придумаем. Может, сами сожжем каюту. А что там все-таки было за пламя?»