Дурная слава - Фридрих Незнанский
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Читаю и понимаю, что или они не проводили вскрытия вообще, или это фальшивка. Дело в том, что во время войны дед получил осколочное ранение в легкое. И осколок так и сидел там всю его жизнь, поскольку находился слишком близко к легочной артерии и вынимать его было опасно. Не обнаружить осколок на вскрытии было невозможно, он просматривался даже на рентгеновских снимках. Я сам видел, дед мне как-то показывал. Довольно внушительная штука, сидит в соединительнотканной оболочке как в капсуле.
Но в результатах вскрытия ни слова об этом, легкие в соответствии с возрастной нормой. Спрашиваю, где проводили вскрытие? Оказывается, у них договор на этот вид услуг с врачом-патологоанатомом одной из муниципальных больниц. Мол, все вопросы туда. В этот момент появляется заведующая лабораторией, и я вижу ту даму, что стояла на пороге нашей квартиры. Дама, узнав меня, покрылась пятнами и начала с места в карьер говорить о завещании. Она решила, что я пришел по этому поводу, и на повышенных тонах вводит нас в курс дела: все имущество Бобровниковых завещано клинике. В этот момент в разговор вступает Шварц, выражает недоумение по поводу услышанного и демонстрирует завещание деда. Но Стрельцов вытаскивает из стола свой экземпляр, написанный дедом за день до смерти. И действительно, согласно этому документу, все имущество стариков завещано клинике «Престиж».
А поскольку оно написано позже, бумага, что хранится у Шварца, теряет силу. В общем, какой-то водевиль, трагифарс. Дело ведь не в квартире, как вы понимаете. В конце концов, и у меня, и у Даши есть жилье. Но квартира, картины, антиквариат, ордена и медали деда, драгоценности бабушки — все это могло стать причиной насильственной смерти стариков, вот о чем я думаю. Мое подозрение усилилось после встречи с Ковригиной, тем самым врачом-лаборантом, которая, со слов Стрельцова, повинна в смерти бабушки. И оказалось, что Ковригина вносила в компьютер совсем другие цифры, она показала мне компьютерную распечатку, которую сохранила. Следовательно, ее результат был кем-то исправлен.
Признаюсь, я все-таки проник в квартиру на следующий день, получив с помощью Шварца запасные ключи от соседей. В квартире никого не было, но вещи перерыты, в них явно копались… Должен сказать, это само по себе очень тяжело видеть.
— Из вещей, ценностей ничего не пропало? — спросил Турецкий.
— На первый взгляд — нет. То есть крупные ценности: картины и антиквариат — это на месте, так сказал Аркадий Семеныч, который бывал у деда достаточно часто. Ордена и медали деда тоже на месте. Но в шкатулках, где бабушка хранила драгоценности, нет части сапфирового гарнитура.
— А конкретнее?
— Нет сережек и кольца. Сохранился браслет. Тоже довольно странно. Во-первых, бабушка очень дорожила этим гарнитуром, она унаследовала его от своей матери. Трудно представить, чтобы она решилась его продать. Но, учитывая беду, в которую попала Даша, может, все-таки и продала для оплаты, скажем, услуг адвоката. Но почему оставила браслет, который носила гораздо реже, чем кольцо и серьги? И это свидетельство о смерти деда: выраженный атеросклероз сосудов мозга. При таком диагнозе он должен был быть полным маразматиком. А он работал до последних дней. Письма писал…
— Да, я одно его письмо читал, очень толковое, четкое письмо, — вставил Меркулов. — Академик обращался ко мне за помощью. Просил содействовать изменению меры пресечения для вашей сестры.
— А когда это было?
— Точно не помню, сразу после Нового года.
— Пятого января, — напомнил Турецкий. — Помнишь, я к тебе пришел с материалами на… Короче, письмо было написано, пятого января.
— А умер он девятого. И напоминаю, со слов Шварца перед самой смертью с дедом произошли стремительные перемены: он перестал узнавать старого друга, стал как будто невменяем. А всего, за три дня до этого писал вполне вразумительные письма, так?
Меркулов кивнул.
— Встает вопрос: почему врачи не обратили внимания на резкое ухудшение его состояния, не изменили куре лечения? Да и гибель бабушки от комы…
Это в стационаре, где под рукой и инсулин, и медперсонал… Вот я и думаю: не уморили ли их в этом заведении под громким названием «Престиж»? Уж очень запаниковал господин Стрельцов, словно кошка на раскаленной крыше, будто земля под Ним загорелась.
— Как… как называется клиника? — вскричал Турецкий.
— «Престиж».
— Где она расположена?
Бобровников назвал адрес.
— Точно! Возле Московского вокзала! Я-то думаю, почему мне эта фамилия знакома! Слышу Стрельцов, и что-то в голове отзванивается. Теперь понятно! Ничего себе…
— А поподробнее? — сухо попросил Меркулов.
— Так это та клиника, где ранили Грязнова, — это раз!
— Во время облавы на убийц питерского спортсмена?
— Ну да!
— А что «два»?
— А два… Помните, Константин Дмитриевич, вы меня озадачили сбором информации на одного чиновника…
— Ну… помню, — покосившись сначала на Бобровникова, затем на Александра, ответил Меркулов, давая понять, что данный разговор не для посторонних ушей.
— Сначала озадачили, потом, как. обычно у нас бывает, приказали убрать информацию в дальний ящик, до лучших времен. Это так, к слову, — торопливо добавил Турецкий, взглянув на густые брови начальника, которые рассерженно поползли вверх. — Что я хочу сказать… Чиновник этот когда-то уже вкладывал немалые деньги, причем не свои, в одну столичную частную клинику. Тогда клиника слишком на виду оказалась: все же столица, опять-таки Генпрокуратура глаза мозолит, пришлось пристроить заведение в другие руки. А нынче тот же вариант в городе на Неве повторился. Частная клиника, вложение огромных средств. Как говорится, и в гостях, и замужем: с одной стороны, недалеко от собственного контролирующего ока, с другой — культурный центр страны, Северная Венеция, туристическая Мекка, так сказать. Так что прибыль намечалась большая. А тут происшествие с бандитами, шумный газетный скандал и, как следствие, срочная продажа контрольного пакета акций бывшему медицинскому, а ныне генеральному директору, господину Стрельцову.
— Это за что же? За какие заслуги такой подарок? — вынужден был включиться в обсуждение вопроса Константин Дмитриевич. — То есть понятно, что в условиях текущего момента, так сказать, он должен был акции сбросить. Но кто такой Стрельцов? Кум, сват, брат?
— Именно. Брат. Двоюродный.
— Вона как! — озадаченно произнес Меркулов.
Обсуждение вопроса осложнялось. Не раскрывать же фамилию чиновника.
— Это вы о господине Муравьеве? — вдруг спросил Игорь Андреевич.
— Во! Наш человек, схватывает на лету, — одобрил Турецкий. — Ну что ты, Костя, бровями шевелишь? Наверняка полковник Бобровников знает ситуацию вокруг Муравьева не хуже нас. Учитывая, что его ближайшая родственница жертвою пала, так сказать…
— Я действительно кое-какой информацией располагаю, но не всей. В частности, о том, что Стрельцов и Муравьев — родственники, не знал. Но это обстоятельство ничего не проясняет в том вопросе, с которым я пришел, скорее наоборот, — задумчиво произнес Игорь. — Я исходил из того, что клиника делает какой-то черный бизнес на своих клиентах, опасался, что моих стариков попросту уморили. Но если они находятся под патронатом чиновника столь высокого ранга, зачем им криминал?
— Логично. Но криминал тем не менее имеет место, — возразил Турецкий. — Или имел, судя по тому, что в данном лечебном учреждении устроили лежбище отпетые уголовники, убийцы.
— Кстати, в связи с поимкой преступников в стенах клиники Гоголев там никаких следственных действий не проводит? — поинтересовался Меркулов.
— А мы сейчас узнаем! Позвоним начальнику Питерского угрозыска, то бишь генерал-полковнику Гоголеву, и узнаем. Или нет, лучше сначала Грязнову. А то Вячеслав обидчив с годами становится, как… Ладно, не будем сравнивать, — набирая телефонный номер, оборвал себя Турецкий.
Бобровников смотрел на баловня Генпрокуратуры, и ему казалось, что он уже лет десять знаком с Турецким. Так легко и просто было с ним разговаривать, да наверняка и работать. И Меркулов производил чрезвычайно приятное впечатление. Хорошая команда! Есть и пока неведомый Грязнов, чей звучный бас из телефонной трубки заполнил комнату:
— Грязнов слушает!
— Привет, Слава!
— Саня? Здорово! Как делищи?
— Работаем. Скажи, Друг мой Слава, все ли тихо в том лечебном учреждении, где ты получил последнее боевое ранение? Гоголев не заинтересовался, почему братки полюбили именно эту больницу? Он там никаким расследованием не занимается?
На другом конце провода повисла тишина.
— Алло! Вячеслав Иванович! Ты меня слышишь?
— Слышу, — озадаченно откликнулся Грязнов.
— И что не отвечаешь?
— Думаю.