Дон-Аминадо - (А. П. Шполянский) Дон-Аминадо

«О ты, что в горести напрасно»

На Бога рошцешь, эмигрант!

Но возноси благодаренья

И не жалей хороших слов

За то, что в час столпотворенья,

Кровосмешенья языков

Ты сам во столп не обратился,

Не изничтожился в тоске,

Но вдруг от страха объяснился

На столь французском языке.

Что все французы испытали

Внезапный приступ тошноты,

И сразу в обморок упали —

И им воспользовался ты!..

1927–1933

А. А. АЛЕХИНУ

Свет с Востока, занимайся.

Разгорайся много крат,

«Гром победы, раздавайся»,

Раздавайся, русский мат!..

В самом лучшем смысле слова,

В смысле шахматной игры…

От конца и до другого

Опрокидывай миры!

По беспроволочной сети

Всяких кабелей морских

Поздравленья шлите, дети,

В выражениях простых!..

Рвите кабель, рвите даму,

Телеграфную мамзель.

Сердце, душу, телеграмму,

Не задумываясь, прямо —

Шлите прямо в Грандотель.

Буэнос. Отель. Алеше.

Очень срочно. Восемь слов.

«Бьем от радости в ладоши.

Без различия полов».

А потом вторую шлите

За себя и за семью:

«Ах, Алеша, берегите

И здоровье, и ладью!»

Третью, пятую, шестую

Жарьте прямо напролет:

«Обнимаю и целую

Шах и мат, и патриот».

Главным образом вносите

В текст побольше простоты,

Вообще переходите

Все с Алехиным на «ты»!

«Гой еси ты, русский сокол,

В Буэносе и в Айре!

Вот спасибо, что нацокал

Капабланке по туре!..

Десять лет судьба стояла

К нам обратной стороной.

Той, что, мягко выражаясь,

Называется спиной».

И во тьму десятилетья

Ты пришел и стал блистать!

Так возможно ль междометья.

Восклицанья удержать?!

Стань, чтоб мог к груди прижаться

Замечательный твой миф.

Заключить тебя в объятья.

Невзирая на тариф!..

Все мы пешки, пешеходы,

Ты ж орел — ив облаках!

Как же нам чрез многи воды.

Несмотря на все расходы.

Не воскликнуть наше — ах!..

1927

ЛЮБОВЬ ПО ЭПОХАМ

ШЕСТИДЕСЯТЫЕ ГОДЫ

Опуститься на скамью

И в аллее, где фиалки,

На песке писать — люблю —

Наконечником от палки.

Слушать пенье соловья.

Замирать от муки сладкой

И, дыханье затая,

Поиграть ее перчаткой.

А когда начнут вокруг

Все сильней сгущаться тени.

Со скамьи сорваться вдруг.

Опуститься на колени,

Мелкой дрожью задрожать.

Так, чтоб зубы застучали,

И к губам своим прижать…

Кончик шарфа или шали.

ВОСЬМИДЕСЯТЫЕ ГОДЫ

Прийти в гости. Сесть на диван.

Покурить. А после куренья

Встать и сказать: «Жизнь — это обман…

С моей точки зренья!»

Потом, постояв, опять сесть.

Грузно, чтоб пружина заныла.

И вдруг взять и наизусть прочесть

«Я не помню, когда это было…».

Потом со вздохом сказать: «Н-да…»,

Схватить пальто, стать одеваться

И на глупый женский вопрос: «Куда?»

Грубо ответить: «Домой!.. Стреляться!..»

1905-й

Никаких фиалок. Никакой скамьи.

Ни пасторали, ни драмы.

Отрицание любви. Отрицание семьи.

Отрицание папы и мамы.

Она безвольно шепчет: «Твоя».

А он отвечает зловеще:

«Я утверждаю свое — я!..»

И тому подобные вещи.

Утвердив, он зевает. Пьет чай.

И молча глядит в пространство.

Потом он говорит: «Катя, прощай…

Потому что любовь — мещанство».

ЭВАКУАЦИЯ

Наша жизнь подобна буре.

Все смешалось в вихре адском.

Мы сошлися при Петлюре.

Разошлись при Скоропадском.

Но, ревниво помня даты

Роковой любовной страсти.

Мы ли, друг мой, виноваты

В этих быстрых сменах власти?..

ЭМИГРАЦИЯ

Чужое небо. Изгнание.

Борьба за существование.

Гнешь спину, хмуришь бровь.

Какая тут, к черту, любовь?!.

1928

НАША МАЛЕНЬКАЯ ЖИЗНЬ

Черт толкает человека

Испытать свою удачу

И отправиться к знакомым!..

В воскресенье!., И на дачу!!

Мылит щеки он с какой-то

Дрожью, прямо сладострастной.

Ибо черт его толкает

Бриться бритвой безопасной.

Окровавленный, как туша,

Скажем вежливо, баранья.

Он завязывает галстук.

Тоже морщась от страданья.

Ибо где же вы видали.

Чтоб охваченный экстазом

Человек спешил на поезд

И возился с самовязом?

Наконец, напудрив личность

Желтой жениною пудрой.

Все, что следует, приемлет

Он с покорностию мудрой:

Час езды по подземелью.

Пять законных пересадок.

Словом, весь не нами в мире

Установленный порядок.

Чуден путь от Сен-Лазара

По зигзагам рельс гудящих,

В допотопном третьем классе,

В отделенье для курящих…

Чуден плебс, когда он дышит

Перегаром литров многих

И подруг своих щекочет.

Некрасивых, но нестрогих.

А в окно мелькают трубы.

Уголь, фабрики, заводы —

Вообще, сплошное лоно

Изумительной природы!..

После долгой, жуткой тряски

И размяв насилу кости.

Человек с крахмальной грудью

Наконец приехал в гости.