Фридрих Вильгельм I - Вольфганг Фенор

1 декабря началась бомбардировка Штральзунда. Неделей позже прусские войска стали штурмовать передовые укрепления. В ночь с 20 на 21 декабря Карл XII со свитой из десяти человек отплыл к Швеции на своем единственном фрегате, еще остававшемся в гавани Штральзунда. Три года он продолжал войну с Данией, но на немецкую землю шведский король больше не ступал. В декабре 1718 г., при осаде норвежской крепости Фредериксхалл, 36-летняя, богатая приключениями жизнь шведского короля оборвалась, после чего Швеция навсегда выбыла из ряда великих европейских держав. Это событие имело важнейшее значение для Пруссии: ее дальнейшему развитию не мешало военно-политическое давление с севера.

22 декабря 1715 г. Штральзунд капитулировал. На второй день Рождества Фридрих Вильгельм I во главе своего войска вошел в древний ганзейский город. Но миновало четыре года, прежде чем был заключен мирный договор между Пруссией и Швецией (в январе 1720 г.). Еще через год Швеция заключила мир с Россией.

Северная война длилась двадцать лет. Но прусские войска Фридриха Вильгельма участвовали в ней всего два месяца, с октября по декабрь 1715 г., понеся при этом незначительные потери. Молодой король Пруссии, вняв советам Ильгена, под видом страха перед войной спас от нее свою страну: на прусской земле не прошло ни одного сражения. Больше всех в войне потеряла Швеция. За миллион талеров Ганновер получил от шведов Бремен и Верден. Дания осталась почти ни с чем: она получила от Стокгольма 600 тысяч талеров и могла снова взимать пошлины. Наибольший выигрыш пришелся на долю русского царя Петра I: заплатив шведам два миллиона талеров, он получил Эстонию и Ингерманландию, то есть Прибалтику. Место великой шведской державы заняла Россия.

Фридрих Вильгельм перевел в Стокгольм два миллиона талеров. В результате уже семилетнего режима экономии он с легкостью заплатил эти деньги. За них он получил Штеттин и часть Передней Померании между реками Одер и Пене, а также острова Узедом и Волин, закрывавшие вход в устье Одера. Территория, казалось бы, совсем небольшая — около 4 тысяч квадратных километров (примерно вдвое больше Саарской области), — но прусский король светился от счастья. Пятилетнее ведение войны обошлось ему в шесть с половиной миллионов талеров (в том числе четыре миллиона чисто военных расходов), но не человеческих жизней. Он осуществил несбывшуюся мечту своего предка Великого курфюрста: получить устье Одера. Штеттин действительно мог теперь быть берлинской гаванью, поскольку Шпрее и Одер связывал канал. Экономический, а не геостратегический эффект интересовал Фридриха Вильгельма. С получением Штеттина, радостно писал он во время заключения мира, «мы оказываемся у моря и получаем возможность торговли со всем миром».

24 января 1721 г. праздновался девятый день рождения прусского кронпринца. Отец обнял и поцеловал «Фрицхена», подарил ему голубую униформу и чин младшего лейтенанта прусской пехоты. На следующий день Фридрих Вильгельм в сопровождении князя Леопольда и многочисленных генералов отправился в Штеттин, главный город своей провинции Померании. В охотничьем замке Шёнебек сделали остановку; король и его свита набили в Шорфхайде пятьсот диких кабанов. После въезда в Штеттин состоялся парад городского ополчения, маршировавшего под музыку и с развернутыми знаменами перед новым властителем. Короля-солдата так воодушевил вид грубых и мужественных померанцев, что он бросился угощать их вином и пирожными. На горожан пролился дождь из золотых и серебряных памятных монет на сумму 80 000 талеров. Кульминацией торжеств стали чествования короля со стороны представителей померанских сословий. Через вновь назначенного президента фон Масова король пообещал собранию представителей уважать и защищать все их свободы, привилегии и права. Великий праздник — король каждому пожал руку. Правда, лица померанцев несколько вытянулись в конце праздника, во время торжественной проповеди. Фридрих Вильгельм лично подобрал для нее стих из Библии. И он гласил: «Бойтесь Бога, чтите царя».

Фридрих Вильгельм был безумно рад добыть померанские земли для Пруссии столь малой кровью. Король-солдат ненавидел войну. Высшим достижением короля он считал хорошо заселенную страну, где подданные «смело делают детей». В людях он видел подлинное богатство, на них основывалось настоящее благополучие государства. Но благополучие возможно лишь во времена долгого мира, а гарантировать их должна была «грозная» армия. Эти государственно-политические убеждения короля с 1708 г. подкреплялись его страхом перед Богом. Невероятная, надо сказать, позиция для монарха той эпохи, считавшей войну делом чести короля, — военной славе отдал философскую дань даже духовный лидер Просвещения Вольтер. Но Фридрих Вильгельм был твердо убежден в том, что Бог запрещает неправедные войны, что он потребует от своего наместника на земле отчет за каждого убитого в войнах. В большом завещании, составленном в январе 1722 г., король снова и снова умоляет наследника «не начинать несправедливую войну», напоминает ему об ответственности перед Богом за сохранение мира. Но такая, достойная всяческого уважения позиция Фридриха Вильгельма I во внешней политике вредила ему необычайно. Поскольку он выражал свое мнение на сей счет постоянно и везде, вскоре при европейских дворах заговорили, что бояться короля, щадящего свою страну и армию, не приходится, так как по отношению к прусскому «пацифисту» можно позволить себе почти все.

Но Фридрих Вильгельм и не претендовал на репутацию великого завоевателя. Мнение европейского окружения ничего для него не значило — в первую очередь его заботило собственное государственное хозяйство. Завоеваний надо добиваться в мирной жизни! И тем не менее король вынашивал один проект, чувствуя себя в полном праве выполнить его. Дом Гогенцоллернов имел исторически обоснованные притязания на два рейнских владения: графство Юлих в районе Аахена и герцогство Берг со столицей в Дюссельдорфе. Десятилетние попытки реализовать подобный проект растравляли — и чем дальше, тем больше — душу этого человека. Страстное желание короля присоединить рейнские владения переросло в самый настоящий психоз, и властителям европейских держав, прежде всего императору в Вене, это сильно действовало на нервы.

Германского императора Карла VI, бывшего на три года старше Фридриха Вильгельма и на два года раньше его взошедшего на трон, также терзала навязчивая идея, два десятилетия продержавшая Европу в страхе. Поскольку Карл VI не имел потомства мужского пола — в 1717 г. родилась дочь Карла VI Мария Терезия, позже знаменитая императрица, — его мучил страх, что Габсбурги, давшие миру уже шестнадцать германских императоров, после его смерти потеряют императорскую корону. Трон правителя «Священной Римской империи германской нации» не переходил по наследству. Нового императора курфюрсты германских княжеств избирали, и, согласно Золотой булле, править империей мог только мужчина. Лет десять Карл VI ломал голову над вопросом: как обеспечить императорскую корону будущему мужу своей дочери Марии Терезии, которая однажды должна была стать австрийской эрцгерцогиней и королевой Богемии, а также Венгрии? Наконец он пришел к идее «Прагматической санкции» — священного и нерушимого договора, который должны были подписать крупнейшие государства Европы. Прославленный воин императора, «победитель турок» принц Евгений пожал плечами и сказал, что лучшей гарантией исполнения «санкции» — по сути, всего лишь куска бумаги — будут полная казна и боеспособная армия. Но Карл VI упрямо стоял на своем: гарантий европейских держав габсбургской короне и дальнейшему существованию империи на все времена надо добиваться путем переговоров. Он изводил соседей требованиями признать «Прагматическую санкцию», а правительства иностранных держав только того и ждали: в один прекрасный день хлопоты императора по поводу короны доведут до большой драки и даже до распада империи.

Так начался великий дипломатический маскарад: игры вокруг «Прагматической санкции» с постоянными сменами костюмов, оговорками, заведомо невыполнимыми обещаниями и задними мыслями. Если бы подобная игра не довела до большого несчастья, задним числом она могла бы сойти за отличную комедию.

Шла эпоха договоров и постоянных вступлений в союзы. Нет, вооруженные конфликты вовсе не заменялись каторжной работой дипломатов: никогда войн не было так много, как в XVIII веке и во второй половине XX века, после 1945 г. Но изощренные дипломатические методики изобретались именно тогда. Государственные канцелярии без устали заключали договоры и расторгали их, давали согласие и нарушали слово, вступали, после долгих мелочных торгов, в союзы, но в результате интриг меняли их на другие. Высшей степенью дипломатического искусства считалось умение добиться с помощью альянсов своего и провести партнеров. Дипломатический маскарад продолжался целый век, до Французской революции 1789 г. и начала эпохи фанатичных и жестких идеологий. Монарх, не менявший союзы как перчатки, считался простофилей, набитым дураком. Коалиции непрерывно ковали, сталкивали и разводили: за карточным столом под названием «европейское равновесие» велась затейливая игра.