Ученик - Алексей Сережкин

Рефлекторно напрягшиеся для бега ноги все еще дрожали от напряжения, но именно этим они как-то встряхнули его и привели в чувство.

«Убежать? Да легко. Я легко могу убежать. У них же тут наверняка были какие-то свои дела. Ну вмешался я, да, но ведь глупо играть в героя в такой ситуации».

Мысли его были не совсем такими. Едва ли они складывались в мозгу в конкретные предложения, скорей это были обрывки — оправдания своей слабости. Его мысли крутились вокруг чего-то важного и нужного, но никак не могли выцепить, выловить это важное из хаоса удобных и дающих хоть какую-то надежду на лучшее мыслей.

«Ну, убегу. Может, я и не попадусь им больше никогда. Или накостыляют слегка, если поймают. Но я же ничего не сделал. Ну, толкнул немного этого первоклассника, подумаешь».

Он машинально поднял руку, поднявшуюся с трудом, будто весила несколько тонн, и потер щеку, которая все еще горела. Щека отозвалась радостным покалыванием, и маленькие иголочки проскочили через кончики пальцев и разбежались по телу, наполнив его теплой и мягкой волной.

Он вспомнил презрение в ее взгляде и те несправедливые и больно ударившие его слова, которые она произнесла, гордо задрав подбородок, глядя на него сверху вниз. Он вспомнил беспомощный взгляд Артема, его глаза с крупными катящимися по щекам слезами, которые мальчик даже не пытался вытереть.

— Нет, Артем, — прошептал он. — Тебя больше не будут отлавливать и затаскивать в школьный двор из-за того, что у тебя такие лихие «защитнички», как я. Накостыляют? Пускай костыляют. Не впервой.

— Разок я уже схлопотал по морде от твоей старшей сестренки. Начало положено. Переживем и этот злосчастный день. Верно, Артем?

Он обращался к давно ушедшему со двора мальчику, как если бы тот продолжал стоять рядом и с надеждой и доверчивостью смотрел на него, и слезы больше не текли по лицу маленького первоклассника.

Он стиснул зубы и повернулся грудью к скамейке и Сиплому, стоявшему и ухмылявшемуся прямо ему в лицо.

— Я не озираюсь, — ответил он наконец на вопрос Сиплого. — Просто осмотрелся, нет ли кого ненужного. А то вдруг помешают, нехорошо получится.

Он прилагал все свои силы к тому, чтобы его голос звучал спокойно и немножко с ленцой, пытаясь скрыть то, насколько ему было страшно. Но голос все же предательски дрогнул и Сиплый весело заржал.

— Мальчуган перепугался. Ну не пугайся. Мы справедливые, — и внезапно Сиплый нахмурился. Его напускная веселость испарилась в течение секунды, сменившись выражением злой сосредоточенности. Глаза сузились и превратились в щелки, на щеках заиграли желваки.

— Пойдем, побазарим? — продолжил Сиплый и, схватив его за рукав, мягко, но настойчиво потянул в сторону скамейки.

Он стоял и не двигался, несмотря на натяжение рукава. Горькое чувство обреченности наполнило его, тело бил легкий озноб, и он ничего не мог с этим поделать.

Парни неподалеку с интересом наблюдали за ним и о чем-то переговаривались.

Олеся вдруг попыталась подняться, но Ахмет, не обращая внимания на нее, дернул ее за рукав, усаживая обратно на скамейку. И Ахмет тоже внимательно наблюдал за ним.

Четкого и ясного выражения лиц не было видно, вот когда он поблагодарил собственную близорукость.

Сиплый продолжал настойчиво тянуть его за рукав, и в этот момент он выдохнул. И в это самое мгновение Олеся, усаженная рывком Ахмета на скамейку, вдруг скользнула по нему взглядом.

Он не был уверен, но ему показалось, что и на ее лице он прочел презрение. Презрение и равнодушие.

Щеку больно кольнуло еще раз, и он подвигал челюстями. Ощущение анестезии не проходило.

«Ну и к лучшему», — подумал он и стиснул зубы. «Презирайте, презирайте. За что меня уважать-то?»

В это мгновение что-то сверкнуло в его мозгу, и вдруг перед ним предстал этот самый школьный двор, но не тусклый и мрачный, как сегодня, а солнечный и яркий, залитый светом в отсверкивающей зелени листвы. Он увидел и Корейца, спокойно сидящего на корточках неподалеку и грызущего неизменную соломинку. И внимательно и серьезно, без улыбки, смотрящего на него своими слегка раскосыми глазами, будто ожидая чего-то.

«В голове, брат. Все только в голове», — прилетело откуда-то воспоминание и испарилось, не оставив даже следа.

Кореец словно хотел сказать ему что-то важное, напомнить о чем-то, о чем он почему-то забыл, но молчал. И только продолжал смотреть, и выражение его глаз тоже было непонятным.

И вдруг почему-то, непонятно почему, ноги перестали быть ватными. Он развернул плечи и глубоко вдохнул, расправив грудь, задержав воздух насколько можно. «Помни, главное, это дыхание».

— Помню, — прошептал он в никуда.

И резко дернул рукой. Рукав вырвался из руки Сиплого со звуком рвущейся материи.

— Руки. Руки убери, я сказал, — он опять не узнал свой собственный голос. Он не знал, насколько громко прозвучала эта фраза. Он только увидел, как удивленно изменилось лицо Сиплого и как привстали парни, сидящие на корточках рядом со скамейкой.

Реакцию синеглазого первоклассника он не увидел, да это было и неважно.

И он сделал первый шаг.

И после этого он ощутил, как исчезла дрожь и озноб.

Он шел и смотрел на скамейку, не отводя глаз, и в горле перекатывался комок. И лишь хаотичные картинки мелькали перед его глазами тогда, когда он шел. Он шел, и вдруг ему показалось, что мягкая трава внезапно исчезла.

Он шел и чувствовал, как обломки разбитых им кирпичей, которых конечно же не могло быть тут и сейчас, на земле, звонко хрустят и крошатся у него под ногами.

Боль, обида, ненависть, злость на самого себя. Он шел и его голова освобождалась от мыслей, от страха, от всего, давая путь и дорогу всепоглощающей и беспощадной пустоте, которую он впустил ее в себя и перестал думать о том, что будет и хотел только одного, чтобы то, что неизбежно произойдет, наконец произошло и все закончилось. Зубы были стиснуты настолько сильно, что казалось, их будет невозможно разжать даже для того, чтобы произнести хоть слово.

«Сиплый» остался стоять там же, где стоял, удивленно посмотрев ему вслед.

Он не обратил на это ни малейшего внимания. Краешком глаза он увидел, как выражение безразличия на лице Олеси внезапно сменилось каким-то другим выражением, которое он не понял. Она даже привстала со скамейки, но потом вдруг сама села обратно и опять склонила голову. Пушистые волосы вновь полностью скрыли ее лицо.

Он смотрел на Ахмета и шел. Он не видел больше ничего и ни на что не обращал внимания. Другие парни, Сиплый, самая красивая девушка школы, сидящая в каких-то метрах от него, унеслись куда-то далеко, на километры отсюда. Они просто перестали существовать.