Мы все - осетины - Максим Михайлов

Неприятнее всего в сложившейся ситуации было то, что я, пусть не вольно, но послужил причиной возникшего раздора. А в том, что семена взаимных обид упали на благодатную почву сомневаться уже не приходилось. Ополченцы и добровольцы теперь глядели друг на друга волками, что-то тихо шипя сквозь зубы и тиская в руках готовые к бою автоматы. Атмосфера сгущалась, требовалось срочно ее каким-то образом разрядить. Если в гостиничном холле вспыхнет перестрелка, живым, скорее всего, не уйдет никто. Слишком мало расстояние для двух десятков автоматов, чтобы промазать. А жмущихся к стенам журналистов посечет неизбежными рикошетами. Нет, так не годится, надо что-то предпринимать. Я набрал полную грудь воздуха, собираясь с духом.

— Стыдитесь, мужчины! — гаркнул так, что показалось сейчас выплюну из горла вместе с воздухом легкие.

Зато они аж подпрыгнули от неожиданности. Разом все головы повернулись ко мне, впились мне в лицо горящие обидой и злобой взгляды. Это было хорошо, мне нужна была всего минута, но минута абсолютной тишины, чтобы они все, до самого последнего бойца в этот момент меня слушали.

— О чем вы спорите?! Вашу землю топчет враг, а вы вместо того, чтобы дать ему отпор готовы вцепиться друг другу в глотку! И вы еще русских называете трусливыми женщинами, вы, которые ведете себя хуже базарных баб. Даже они своими куриными мозгами сообразили бы на вашем месте, что сейчас не время для ссор!

— Не учи нас, русак! — тяжело глядя на меня исподлобья просипел коренастый иронец. — Твои соплеменники вообще не пришли на помощь, так что не тебе говорить…

— А почему не мне?! — не дожидаясь пока он закончит фразу, вновь рявкнул во всю силу своих легких я. — Разве ты отвечаешь за всех своих соплеменников? Разве ты президент Алании?! Нет? Тогда почему же ты требуешь ответа у меня? Откуда я знаю, где русская армия? Я-то сам здесь, рядом с тобой! Дай мне автомат и я встану наравне с вами в обороне, или в атаке! И вот тогда, если я тебя брошу и убегу ты сможешь лично меня обвинять в трусости, но не раньше! Понял? Не раньше!

Моя горячность кажется полностью обезоружила коренастого, смотрел он все так же недобро, но уже не находил слов для упреков. Зато седой Аслан с другого конца холла одобрительно кивнул и несколько раз хлопнул в ладоши, словно бы аплодируя мне.

— Мудрые слова, достойные настоящего мужчины, — сказал он оглядываясь на примолкших в своем углу иронцев. — Если ты в самом деле этого хочешь, я дам тебе автомат. Его автомат.

Он кивнул на перемотанного бинтами осетина лежащего на банкетке.

— Алан все равно больше не сможет взять его в руки. Но ему будет приятно знать, что его оружие получил достойный человек.

Иронцы вновь загомонили, что-то бурно обсуждая между собой. Не обращая на них никакого внимания Аслан пристально глянул мне в глаза и поощрительно кивнул.

— Подойди, возьми автомат, если он тебе действительно нужен.

Подчиняясь гипнотическому взгляду его глаз я сделал маленький шаг вперед к той банкетке на которой лежал раненый осетин, потом еще и еще один… Я изначально не предполагал такого поворота событий, но теперь отступать уже было некуда. К тому же я вдруг ощутил, что этот неожиданный ход судьбы правильный. То есть именно такой, какой и должен был произойти в этих обстоятельствах. Да, плевать на правителей и министров, пусть делают что хотят. Ведь Россия это не Ельцин, не Путин и не Медведев. Россия, это каждый из нас на своем месте, и если мы хотим жить в великой стране, именно мы с вами, каждый маленький винтик должны быть великими, настоящими, достойными уважения. Только так, и никак по-другому… Каждый должен чем-то пожертвовать, внести какой-то вклад… Каждый, кто считает себя русским… Не знаю, не могу подобрать слова, они звучат не так, как мысли, кажутся глупыми и выспренними. И пусть по определению любое сказанное слово — ложь, но здесь и сейчас, для этих смотрящих на меня людей, Россия — это я, все русские — это я, и от того, как я поступлю будет зависеть, останется ли Россия в их сознании великой страной, или нет… Плевать на то, что будет потом, плевать, как решат и что будут делать в этот раз те, кто правит моей страной, но в холле этой гостиницы, перед двумя десятками осетин с автоматами, Россия будет великой державой. Потому что так решил я. Я так хочу, и так будет! Я уже один раз предал и их, и себя, и свою страну, не ублюдочную Эрэфию, а Российскую империю, мировую державу в которой так хотел жить… Предал, прикрываясь какими-то высшими соображениями, опираясь на холодную логику, маскируя ею свой страх. Но теперь все, хватит! Больше этого не случится! Лучше умереть стоя…

Мои пальцы цепко сомкнулись на теплом цевье автомата раненого осетина, ощутили его приятную уверенную тяжесть, и автомат принял меня, качнулся сам собой приноравливаясь к моей ладони, будто шепнул тихо: «Не дрейфь, хозяин, все будет хорошо. Прорвемся!»

— Знаменский, ты псих! Что ты делаешь?! Зачем тебе это оружие? — зашипел трагическим шепотом у меня за спиной Фима.

Я даже не обернулся, мне было не до него. Я был полностью поглощен автоматом, поднял его к лицу, разглядывая и сам себе не веря. Нет, таких совпадений не бывает. Просто не может быть. Но в этот раз чудо все-таки произошло. И это однозначно было добрым предзнаменованием. Я держал в руках свой собственный автомат. Тот самый, с которым семнадцать лет назад расстался на этой земле. Вот как бог привел снова встретиться. Ну здравствуй, старый друг, как ты жил без меня все эти годы? Соскучился, наверное, по хозяину… А уж я-то по тебе как… Да, точно, вот и памятные до сих пор полустершиеся от времени три четверки счастливого номера, а вон и знакомая царапина на крышке ствольной коробки. Я нежно провел по ней пальцем, будто лаская домашнюю кошку. Вот оно как встретиться довелось… Ой неспроста, чую я, эта встреча… Не бывают такие совпадения случайными, не иначе, как тот, что следит за нами с небес хочет дать мне еще один шанс переделать уже раз здесь сделанное, вот и намекает эдак ненавязчиво, подсунув вновь прямо в руки то самое оружие, что так и не выстрелило семнадцать лет назад, не сделало того, что должно было быть сделано.

— Знаменский, ты слышишь меня, или нет? Совсем охмурел, контузия малохольная?

Черт, кто это там еще шипит под руку? Разворачиваюсь и взглядом натыкаюсь на разгневанно пыхтящего Фиму. Ах, да, еще же и этот ушибленный долларами фотограф тут крутится! Значит говоришь, концептуальная фотография, с разоблачениями звериного лика южноосетинского сепаратизма? Заказ от бритишей, да? И платят, наверное, неплохо, на Иудину долю редко кто из покупателей скупился…

— Я кому сказал не отходить от стойки! — гаркаю в лучших традициях нашего ротного старшины. — Что, бляха, за бандитское поведение в боевых условиях?! На кукан не терпится?! Ща мигом организуем!

Вряд ли кто-нибудь в этой жизни хоть раз говорил с маэстро Федорцовым в подобном тоне, по-крайней мере реакцию фотограф выдал что надо: вжав голову в плечи и словно разом уменьшившись в росте, он от неожиданности зажмуривается и инстинктивно прикрывает руками лицо, словно боится, что его сейчас будут бить. Может и правда боится, кто знает, чего ждать от явно сошедшего с ума художника. Да еще эта фирменная армейская «бляха» невольно подцепленная от сержанта миротворца, вообще офонареть можно!

— Фима, — зову его тихонько. — Фима, ты чего? Я же пошутил… Ну! Открой личико, Гюльчатай!

Одноклассник осторожно приоткрывает глаза и недоверчиво на меня косится. Осознав, что все вроде бы в порядке, что перед ним снова нормальный и привычный я, а не глянувший только что откуда-то изнутри лоховатого уличного художника монстр, зараженный армейским маразмом в худшей его форме, Фима несколько приободряется и произносит значительно:

— Придурок ты, Знаменский, придурок и полный удолбыш! И не спорь! Ты на хрена эту железяку ухватил? А если сейчас, не дай бог, тут грузины появятся? Они же тебя шлепнут без всякого разбирательства, только за то, что она вообще у тебя в руках. Чего лыбишься, идиот? Ничего смешного я не сказал!

— Это точно, — соглашаюсь я. — Какой уж тут смех… Не появятся здесь грузины, Фимка, не появятся…

— Чего это ты так уверен?

— Потому, Фима, уверен, что сейчас возьму эту, как ты выражаешься железяку и сам пойду к ним навстречу. Пойду и не дам им сюда дойти…

— Чего? — лицо одноклассника расплывается в какой-то совсем обалделой гримасе. — Куда ты пойдешь? Ты что, совсем вольтанулся? Нет, похоже, тот кирпич тебе все же мозги сильно отшиб…

— Все, Фима, не верещи! — несколько сильнее чем следовало бы хлопаю его по плечу, чтобы он наконец заткнулся. — Я объяснил бы тебе, зачем иду, но ты не поймешь. Не стоит и стараться напрасно. Так что думай что я сошел с ума, что меня контузило, думай все что хочешь, но не мешай. Просто не мешай мне, ладно?