Дерианур - море света - Ольга Елисеева

-- Чудно как-то, - сказал Иван, тяжело вздыхая. - Что с Гришкой случилось худое, это ясно. Но что это за баба там замешалась? В толк не возьму.

Потемкин пожал плечами.

-- Может он повенчался с кем тайно, а нам не сказал? - Продолжал Иван. - Нашел себе какую. Ведь он же шаматон, ты знаешь. - Голос Старинушки звучал бы раздраженно, если б не глубокая печаль, сквозившая в каждом его слове. - Ты вот что, Гриц, -- Иван доверительно взял Потемкина за руку, -ты поспрашай там в полку и среди товарищей, может что известно об его бабах. Если есть такая, мы ведь ее не оставим, хоть и тайная, а жена.

Гриц заверил Старинушку, что все исполнит, но сам погрузился в глубокие сомнения. Поспрашать-то о бабах Гришана, конечно, было можно и даже услышать много интересного, но вот найти ту единственную, которую Орлов вел за руку к нему...

Ничего о таинственной Гришкиной вдове он, естественно, не узнал. Но вот о самом Орле известие пришло скорое и страшное.

Лучше б Иван этого никогда не видел. Лучше б он сам сгинул где-то в болотах Померании! Он, он, не младшие! В их жалкую квартиру на Малой морской постучался молодой офицер в выцветшей от солнца армейской форме капитан Иван Тимофеев сын Болотов - сослуживец Григория по артиллерийскому полку, побывавший с ним при Кунендорфе.

Иван Тимофеевич поклонился братьям, снял треуголку, перекрестился на угол, в котором стояла золотая икона Николы Чудотворца с давно уже не тлевшей лампадой, и сказал то, чего от него все мучительно ждали.

-- Простите меня, что принес вам плохую весть. Брат ваш Григорий, -гость помедлил, собираясь с силами, -- погиб, получив неисчислимые раны в Кунендорфской баталии, и покрыл себя великой славой, взяв прусское знамя и пленив вражеского фельдмаршала.

Повисла глубокая тишина. Иван медленно склонил голову на большие руки. Алексей зачем-то стал поправлять сапоги, стараясь не смотреть на проклятого гостя, а Федор, поперхнувшись чаем, вдруг тоненько заголосил:

-- Да на хера нам прусский фельдмаршал? Да заебись он ихним знаменем! Кто нам Гришку вернет? - И тут же получил резкий подзатыльник от Алехана.

-- Не матерись! Брата хороним.

Алехан оправился первым. Он встал, пожал руку Болотову и сдержанно попросил уважить дом, придя сегодня вечером на поминки. Да и дальше Алексей все взял на себя: и друзей-товарищей, и харчи, и водку. Впервые в жизни братья видели, как Иван не нашелся, не знал, за что приняться и как себя держать. Он догадался только послать за Потемкиным, напомнив Алехану, что у Грица всегда найдутся и деньги, и возможность достать закуски не из трактира.

Вечером на Малой морской были гости. Много. Почти все из тех, с кем служил Гришан. Пили чинно, разливая водку из зеленого штофа с дутым императорским гербом в высокие синеватые бокалы со звездами. Закусывали пирогами с визигой, семгой и хрустящими от тмина огурцами. Дружно выдыхали в рукав и поминали Григория в самых пристойных выражениях.

Капрал Челищев рассказал, как Орлов чуть не вышиб голштинцу Футбергу глаз за неуместное выражение при даме. Каптенармус Егоров вспомнил случай, когда Гришан увел у цыгана медведя и катался на нем ночью в Летнем саду, да Топтыгин напугался, черт косолапый, белых статуй и шасть в сторону, а там самая Канавка Лебяжья с водой. Выплыли.

Потемкин сидел молча и почему-то вспоминал, как зимой аж к самому дворцу подъезжали по Неве самоеды на оленях, и их чумы были видны на Стрелке Васильевского острова. Орлов подбил тогда друзей пойти посмотреть дикарей, да увел у них сани, не на совсем, конечно, так, покататься. И они всей гурьбой разъезжали по замерзшей реке на оленях, горланя песни и славя Матушку Елисавет.

Грицу вдруг сделалось так больно, что он заплакал, и тут понял, что уже не на шутку захмелел и надо бы кончать опрокидывать в рот стакан за стаканом, но не мог.

Еще через пол часа он выбрался на лестницу, чувствуя себя совершенно пьяным и несчастным. Привалился к стене и заснул. Точно провалился в глубокий обморок.

Внизу заскрипели ступени. Кто-то поднимался наверх, большой и неуклюжий. Кажется, он хромал. И еще прижимал к груди обернутую во что-то белое руку.

-- Эй, Гриц, что это у вас за сборище? Эй, да ты совсем пьяный! Эй, эй, не падай.

Но Потемкин все-таки упал и снизу вверх с удивлением уставился в лицо гостя.

-- Чур меня, чур, -- прошептали побелевшие губы. - Уходи, Гришан, покойным надо на кладбище лежать. -- И дальше весь хмель из Потемкина вышибло, как ударом кулака в висок.

Он дернул бы от удивления головой назад, но поскольку под ней и так были жесткие ступеньки, предпочел просто повертеть ею.

Гость жалостливо склонился над ним и, с трудом орудуя одной рукой, усадил друга у стены.

-- Перебрал маленько, -- констатировал Орлов. - Эй, милый, как же я рад тебя видеть! - и он, взяв Потемкина за уши, сочно расцеловал в обе щеки. - Вернулся я. Хоть и калечный, зато в чинах. Капитаном теперь. А что это у вас? Вроде и пьют, а крику нету?

-- Твои поминки, -- с трудом выдавил из себя Гриц. - Он яростно замотал тяжелой головой, пытаясь прийти в себя. - Тебя отпеваем...

Орлов на мгновение опешил, а потом разразился диким, булькающим хохотом.

-- Отпиваете, братцы, отпиваете! Господи, да кто ж вам сказал?

-- Капитан Б-болотов, -- Потемкин все еще не мог справиться с языком. - Он утром сюда пришел.

-- Да-а, други, -- протянул Григорий. Он почесал в затылке и на его лице появилось одно из тех нагловато-мечтательных выражений, которые, как хорошо помнил Потемкин, всегда показывали, что у Орлова на уме какая-то новая веселая каверза.

-- Слушай, а ты ведь по-церковному поешь? - Осведомился он, тряхнув друга за плечо. - Ну?

-- Конечно, -- кивнул Гриц, уже догадываясь, куда клонит гость. Может, не стоит? Иван и так сам не свой. Вдруг с сердцем не совладает?

-- Совладает, совладает! - Давился смехом Григорий. - Представляешь, какие у них у всех рожи будут? Особенно у Болотова. Ведь он-то дурачина своими глазами видел, как меня ядром в куски разнесло.

-- Как это? - Удивился Потемкин. - Как же ты жив остался?

-- Да зацепило маленько. - Хмыкнул Орлов. - Садануло-то ядром и правда возле меня. Сам не помню, как вышло, чудом, наверное. Меня саженей на пять в сторону отбросило, возле перевернутой телеги. Там еще лошадь рядом раненая была, так вот ее в шматки разметало, ну и тела, конечно, тех, кто уже погиб. Там, Гриц, знаешь, к концу дня не видать было, где свои, где чужие лежат, и шагать приходилось по людям, как по полу. Вот так-то. - он вздохнул, и Потемкин вдруг заметил, как постарел и осунулся его друг, став чем-то неуловимо смахивать на Ивана.

-- Мы всегда так мечтали о Полтаве, о Лесной... -- протянул Гришан. -- Думали на наш век баталий хватит. Запомни, студент, это другое, совсем другое. Иван потому так все и перенес, что он знает об этом.