Под маской невинности - Кристина Хемлетт

— Дирека я знаю значительно дольше, чем вас, — ответила она, — но мне не всегда нравится, как он обращается с людьми. Он мог найти способ все с вами спокойно обсудить. Мне жаль, что он так поступил.

— Ну да, а я оказалась в незавидной роли того, кто узнает обо всем последним, — буркнула Мэгги, чувствуя, что она не способна воспринимать эту женщину иначе как любовницу Чэннинга.

Лин-Мэ оставалась спокойной и невозмутимой. — Если бы я знала, что именно вас интересует, Мэгги, — сказала она, — возможно, я бы могла вам помочь.

Мэгги медленно подошла к столу и посмотрела на письмо, прежде чем забрать его, не понимая, почему Чэннинг оставил его.

— Он показывал вам письмо? — спросила она. Лин-Мэ кивнула.

— Три недели назад.

— Три недели? — Почему же он так долго молчал?

Мэгги уже достаточно хорошо знала Чэннинга, чтобы понять, что выбранная им тактика вполне соответствует его манере держать противника в напряжении.

Азиатская женщина загадочно улыбнулась.

— Но точно так же можно спросить вас, почему вы приехали в Сиэтл лишь через пять лет?

Если бы письмо попало к ней в руки пять лет назад, Мэгги прилетела бы на Западное побережье первым же самолетом, а не дожидалась бы окончания следствия, так и не установившего причины несчастного случая. Но ведь даже полиция не знала о существовании письма, пока примерно месяц назад какой-то неизвестный не переслал его по почте в управление.

— Так почему вы так долго собирались? — снова спросила Лин-Мэ.

— Ну, у всех свои трудности, — ответила Мэгги, по-прежнему не решаясь сказать Лин-Мэ правду.

— Мне казалось, что, получив письмо, вы должны были примчаться сюда сразу же.

— Почему?

Темные глаза Лин-Мэ стали печальными.

— Одна голова хорошо, а две лучше, — ответила она.

Глава 43

Второй раз за день услышать любимую поговорку отца из уст чужого человека — это было уже слишком.

— Вы сами до этого додумались? — резко спросила Мэгги.

— Нет, так часто говорил мой старый друг.

— Неужели?

— Незаурядный человек, думающий по-своему, очень похожий на вас, как мне кажется. Он зачастую был готов пойти по необычному пути, презирая условности, но, в конце концов, обязательно возвращался к истинным ценностям.

— Я готова считать все, что вы сказали обо мне, комплиментом, за исключением одного.

— Чего же именно? — Лин-Мэ устроилась поудобнее, облокотись о стол, как будто передумала возвращаться сегодня в город, к своему супругу.

— Мы с вами встречаемся всего третий раз, — сказала Мэгги, вспомнив о том, что всего несколько часов назад узнала от Кена Кливленда. Лин-Мэ не только хорошо знала ее отца, но и провела рядом с ним немало часов под землей.

— Неужели всего лишь третий? — удивилась Лин-Мэ, — а мне кажется, что я знаю вас давно.

— Недостаточно давно, чтобы знать хорошо.

— В таком случае, скажу иначе — я давно знаю о вас.

— От Чэннинга?

— Нет, от вашего отца.

Мэгги открыла рот от удивления, а Лин-Мэ снова улыбнулась, но, прежде чем продолжить, несколько минут помолчала.

— Встретились мы впервые на заседании комиссии, куда он пришел вместе с Чэннингом, чтобы внести ясность в некоторые вопросы, связанные с инженерным обеспечением проекта, так как от собравшихся людей зависела судьба всей работы.

— Отец никогда не любил публичных выступлений, — удивилась Мэгги, теряясь от неожиданной откровенности собеседницы.

— Он действительно привлек тогда к себе всеобщее внимание, — согласилась Лин-Мэ, — но для Дирека он был готов на все.

„На все, — подумала Мэгги, — но не на то, чтобы смотреть, как Чэннинг нарушает закон“.

— Мне кажется, я не встречала более целеустремленного человека, чем ваш отец, — продолжала Лин-Мэ, — и более преданного, — она опять помолчала. Многие стремились завоевать доверие Дирека, не скрывая своего восхищения. Ваш отец никогда этого не делал. Но стоило поговорить с ним один раз и становилось ясно, что он испытывает искреннее уважение к этому человеку, даже мой муж, добавила Лин-Мэ, — замечал это.

Она продолжала свой рассказ, и у Мэгги в памяти начали всплывать строчки из отцовских писем, фразы из телефонных разговоров в первые месяцы его жизни в Сиэтле… Работа у Чэннинга приводила Клейтона Прайса в такой восторг, что можно было подумать, он попал на Олимп и общается с самими богами. „Дирек тут“, „Дирек — там“, — не успевал повторять он, намекая, что было бы неплохо, если бы Мэгги прилетела, чтобы познакомиться с Адонисом, жившем на собственном острове.

К великому его разочарованию, Мэгги каждый раз отказывалась, ссылаясь на занятость, или придумывала другие предлоги. На самом деле, ей не нравились намеки отца, задумавшего их сосватать. К тому же, ей казалось, что ее знакомство с Чэннингом могло усложнить отношения этих мужчин.

Скорее всего, отец так же усердно нахваливал ее своему боссу. Когда она посоветовалась с Троем, тот ответил, что Чэннинга не интересует личная жизнь его служащих. „Если он даже когда-то и знал, что у твоего отца есть дочь, заверил ее детектив, — то давным-давно забыл“.

Взглянув почему-то на висевшие в кабинете портреты суровых мужчин из рода Чэннингов, Мэгги снова вернулась в настоящее.

— Ваш отец умел объяснить любые технические детали проекта так, что их становилось легко понять, — говорила Лин-Мэ.

Из ее рассказа следовало, что ее знания в области истории и культуры Китая стали куда шире, после того как Клейтон пригласил ее спуститься вместе с ним под площадь Пионеров, чтобы воочию увидеть раскопки.

— Пит, разумеется, был в ужасе, когда я рассказала ему о своем новом увлечении.

Мэгги не сразу поняла, что имеет в виду Лин-Мэ — свои путешествия под землю или пылкую дружбу с главным инженером. „Если последнее, — подумала она, — значит, Пит ее ревновал“ …

Восторженный монолог Лин-Мэ о туннелях прервал ее размышления.

— Мне странно это слышать от вас, — заметила Мэгги, снова подумав о том, что говорил ей Кливленд. — Мне казалось, вы совсем другая. Лин-Мэ покачала головой. — Вы ведь сами сказали, что мы встречаемся всего третий раз. Вы многого не знаете обо мне, Мэгги, и многого не знаете о Диреке…

Они возвращались на территорию, где Мэгги чувствовала себя неуютно, к тому же последняя фраза Лин-Мэ снова вызвала у нее множество неприятных ощущений: о серебристом смехе этой женщины и о многозначительных взглядах, которыми обменивались они с Чэннингом. Впрочем, если, как он уверял, его отношения с загадочной миссис Барстоу были действительно платоническими, ложь, связанная с той, что носила когда-то его имя, а теперь лежала в земле, оставалась.