Аскольдова тризна - Владимир Афиногенов

Говорить вслух на протяжении Днепра по порогам и заборам — бесполезное дело: собеседника нельзя услышать из-за гула воды, наталкивающейся на камни и разбивающейся о них с жутким шумом; брызги взмётываются так высоко, что достают верхушки елей, которыми оброс особенно крутой в этих местах правый берег.

Казалось, там, в хаосе водоворота и гула, не существует никакой жизни, но глаз при более внимательном рассмотрении может выхватить из пенной круговерти серебряный взблеск чешуи рыбы, выпрыгнувшей кверху, а то и возникшую вдруг в водяных брызгах разноцветную радугу, также быстро исчезнувшую.

А вон появились и рыбаки. Они без всякой опаски подводят свои челны так близко к порогу, через который в дикой пляске прорываются волны, что кажется, ещё чуть-чуть, и они подхватят челны и уволокут их в грохот, пену и брызги.

Но у рыбаков очень хорошо развито чувство меры. Они знают, где та черта, за которую заводить челны уже нельзя. Эх, если бы это чувство меры присутствовало у Дира!

Пока особые, выделенные для этого сильные люди толкали вверх по склону холма на катках лодьи, безмозглые печенеги вздумали всё же напасть на киевлян, но, как всегда, не всё учли. Они не предполагали, что русы внутри оборонной линии могут создать скрытно передвигающуюся засаду. И печенеги вскоре столкнулись с засадными ратниками, которые как с цепей сорвались: начали колоть и рубить врагов так, что у них с головных уборов перья полетели... И сами головы тоже! Раскидали печенегов в один миг, а кого взяли в плен — умертвили: в походе лишняя обуза.

Спасибо древлянскому воеводе Умнаю: это он придумал устроить засаду.

У Гадючего встретил киевлян сын Волота, как отец, сильный, высокий, кареглазый, с упрямыми скулами; быстро отдал необходимые распоряжения проводникам — где и как волочить; увидев отца и младшего брата, прибывших со своих порогов тоже сюда, широко улыбнулся им, давая понять, что пока их помощь не требуется.

Тепло светились глаза у отца и двух его сыновей, особенно у младшего, оказавшийся рядом с ними ратник Лучезар отметил про себя дружность волочан. «Не то что князья... Те жили, помнится, как кошка с собакой. И одному пришлось сгибнуть!»

Как только миновали Гадючий — последний порог на Днепре, начали спускать на воду лодьи; в сей миг подошёл любопытный Лучезар к могучему Болоту и спросил его:

   — Ты рус?

   — Рус, — ответил тот.

   — Как же ты с сыновьями и семьёй здесь живёшь? В Диком поле? Среди врагов?..

   — Я так тебе скажу, ратник... Для тебя оно, может быть, и Дикое, а для меня стало родным. Печенеги и угры также не враги нам. Если им надо на своих судах миновать пороги, я с сыновьями провожу их... Они дают нам работу — мы её выполняем.

Удовлетворённый ответом волочанина, Лучезар отошёл в сторону. «Ловко! — снова подумал он. — Вот так у нас, у мизинных людей. Другое дело у вятших[101]... У них свои законы. Ради гордыни и корысти родного брата во враги запишут и не пожалеют... Всем известно, что Дир причастен к гибели Аскольда, а княжит, жирует, и я, ратник, ему помогаю... — Усмехнулся. — Да ещё по доброй воле. Эка, человек! На всё ты способен...»

Перед тем как продолжать двигаться по реке, Дир собрал на своей лодье совет воевод, на котором был и верховный жрец Радовил; ему первому и дал архонт слово.

   — На жертвенное судно мы уже взяли больше тридцати убитых — часть их погибла при волочении, когда лодьи срывались с катков, остальных мы подобрали на месте сражения с печенегами... Впереди остров Дикий[102]. Я прошу соизволения у совета остановиться там для устроения крады, тризны и жертвоприношения богам. Некоторым лодьям также починка нужна.

   — Об этом будут думать другие! — оборвал нахального Радовила Дир; самодовольный вид верховного жреца всё больше и больше раздражал князя: понятное дело, люди Радовила сожгли в деревянной церкви Аскольда и грека Кевкамена, жрец получил за это соответствующее вознаграждение. Или он считает, что мало получил?.. Держит себя при боилах чуть ли не наравне с Диром. Встревает в вопросы, его не касающиеся. Так, наверное, далее не годится!

Дир посмотрел в сторону Вышаты. Тот поднялся и произнёс:

   — А Радовил, княже, прав... Некоторые лодьи, действительно, нуждаются в починке. А перед тем как пускаться в плавание по морю, надлежит большинство их проверить.

Князь, недовольный тем, что Вышата проявил единство с верховным жрецом, резко оборвал и воеводу:

   — Надо было как следует на вымолах проверять, Вышата!

Хорошо, что ещё по имени назвал...

   — А теперь ты, Селян, слово молви, — разрешил архонт говорить головному кормчему.

   — Через несколько поприщ, — начал кормчий, — и собравшиеся здесь знают, Днепр резко сужается, поэтому проходить надо будет друг за другом в одну лодью; берега тут становятся высокими и почти отвесными. Печенеги в этом месте сверху обязательно стреляют, и мы будем для них хорошей целью... В первом походе, вы помните, Аскольд конный заслон выставлял. Сейчас у нас нет такого заслона...

   — Сегодня те, кому я слово даю, почему-то встревают в то, что их не касается... — этими словами Дир и Селяна словно ткнул лбом об стол.

Все разом переглянулись. Называть при младшем князе имя старшего — это уж слишком... Но Селян как ни в чём не бывало сел на скамью и невинным взором обвёл присутствующих, задержав его на Вышате. Только воевода поспешил скосить глаза в угол: обменяйся с кормчим понимающим взглядом, и беды не оберёшься... Без головного кормчего Диру не обойтись, а без одного воеводы... Вон их сколько! Замена всегда найдётся.

Заспорили. Можно и береговой заслон сделать, да коней нет, а пешие против конных (печенеги все верховые) — невелик успех; следовательно, надо сделать, особенно над гребцами, навес из щитов и проскочить опасное место.

   — Если ветер случится, тогда под парусом мочно... — подал голос кто-то из молодых боилов.

   — Мочно, мочно... — передразнил его Светозар. — Из твоего паруса стрелами вмиг решето сотворят или подожгут горящими наконечниками.

   — Не забывай, воевода, — снова поднялся со скамьи кормчий, — вражинам, чтобы пожар на лодье устроить, не придётся даже из луков горящие стрелы выпускать, достаточно будет бросить с высоты факел.

   — Тогда нужно лодьи укрыть воловьими кожами, кои взяли мы для защиты от греческого огня, — предложил многоопытный Вышата.

   — Правильно, правильно! — поддержали его.

   — Хорошо, — согласился Дир. — Селян, сколько мы, укрывшись кожами, будем идти по Днепру?

— Да с полпоприща, княже. Потом Днепр, будто в скалах себе путь пробив, вытекает из ущелья и широко разливается — берега аж еле видны, и перед взором сразу открывается остров Дикий... Мы и причалим к нему.

   — Надо нам там останавливаться? — снова захотел уточнить Дир.

   — Надо! — твёрдо ответил совет.

...Укрытые мокрыми воловьими кожами, лодьи киевлян благополучно миновали проклятый узкий проход и вырвались на простор. Печенеги, погарцевав по берегам Днепра и увидев бесполезность атаки, ругаясь, ускакали ни с чем.

С незапамятных времён существовала легенда, что в этом месте Днепр, натолкнувшись в своём течении на высокую гору, великим усилием пробил её и нашёл себе выход.

Нуждающихся в починке лодей оказалось больше, чем предполагалось: у некоторых сломались щеглы, мачты, у нескольких в днищах образовались вмятины, чудом не пропустившие на плаву воду, и, когда вынули щепки, открылись отверстия. Эти поломки в основном случились при падении лодей с катков, а одну даже пришлось оставить у подножия крутого холма, когда она, нечаянно скатившись, изломалась так, что уже не подлежала восстановлению.

Пришлось устранять и всяческие мелкие поломки на разных судах, а времени на это дано было князем очень мало. Пришлось чинить от зари до зари, не разгибая спины. Поэтому в помощь корабельщикам Дир по просьбе Вышаты выделил почти три десятка дружинников, среди которых находились и отроки — ровесники Марко.

Любопытные молодцы, несмотря на загруженность, всё же ухитрялись улучать моменты, чтобы обследовать Дикий.

Когда взрослые отдыхали после обеда, отроки шныряли по всему острову, не боясь полудниц, кои превращались, по поверью, в чёрных старух, нападали на тех, кто бодрствовал и, следовательно, не уважал бога сна, и могли своими клюками забить наиболее строптивого насмерть.

Но отроки всегда имели при себе оружие — острые ножи, луки со стрелами, шестопёры, боевые топорики. Попробуй тронь!.. На острове росли дубы, груши, яблони, жёлтые акации, осокори, вязы, ясени. Отроки вдруг попадали и в заросли тёрна, боярышника, шиповника и малинника.

Мальчишки есть мальчишки — объедались лесными ягодами так, что потом пучило животы, и приносили ягоды, доверху насыпанные в шлемы, на островной вымол, где чинили лодьи. Поэтому взрослые на полуденные гулянья отроков смотрели снисходительно, лишь верховный жрец Радовил укорял их за нарушение обычаев предков и пугал злыми духами. Но всё можно претерпеть ради удовольствия побывать, к примеру, у каменной черепахи, на панцире которой ещё древним человеком были выбиты какие-то знаки. А рядом с черепахой находилась пещера, будто выдолбленная в скале и похожая на жилище, и на стенах её были нацарапаны такие же знаки. Марко, глядя на них, произнёс: