Избранное - Эдуард Асадов

Глава 5.

ПИСЬМО

— Андрей! Татьяна! Филины лесные!Как можно трое суток пропадать?«Колумб» велел уж нынче вас искать,Ан вот и «выплывают расписные»!

И Лешка, сдвинув кепку набекрень,Весь просиял веснушками своими.Потом со вздохом Тане: — Каждый деньЯ повторял в молитвах ваше имя!

Умолк и вдруг воскликнул: — Ну дела!Да кто ж из вас сегодня именинник?!Одна, как вишня в поле, расцвела,Другой блестит, как новенький полтинник?!

А впрочем, хватит, прежде о делах:Иди, Андрей, на взбучку к Христофору,Потом склонись передо мной во прах,Или спляши, иль влезь на ту вон гору.

Что, догадался? Правильно, герой!Сегодня почту привезли верхами.«Вас, — говорят, — в чащобине такойНе сыщут даже черти с фонарями».

Без мала месяц письма пролежали.— Отдай, Алёшка, ну? Не то сейчас…— Пусти, дракон! Да, вот письмо от Гали.От той, что ждёт и не смыкает глаз.

Держи ещё, вот третье… Тут, брат, впоруС тебя сто грамм… Да шут с тобою, пусть!Ну, вы ступайте, братцы, к Христофору,А я пойду в речушке окунусь.

Нынче жарко. Сонная река,Кажется, застыла… Не течёт…Впрочем, нет: вон там, издалекаДвижется огромный длинный плот.

Проплывает чуть зеленоватый,Будто щука. А за ним вразбродБревна, как весёлые щурята,Крутятся, носами тычась в плот.

Таня с Лешкой брызжутся, хохочут,То ныряют, то плывут к плоту.Тёплый ветер лица им щекочет,Осушая кожу на лету.

— Таня, брось меж брёвнами крутиться!С лесосплавом, знаешь, не шути!— Ничего, Алёшка, не случится,Я ж как рыба плаваю, учти!

У палатки на мохнатой кочкеОн сидит недвижный и немой.Только писем лёгкие листочкиЧуть шуршат в руке его порой.

Взгляд скользит бесцельно по травинкам,Мчит сквозь лес в далёкие края.«Галя, Галя, милая Галинка,Звёздочка весенняя моя!

Значит, в час, когда, в толкучке стоя,Ждал тебя я, пасмурный и злой,Тихо дверь больничного покояГде-то затворялась за тобой…

А сейчас ты ждёшь меня, вздыхаешьИ уж вновь заботами полна(Нет, так можешь только ты одна),На сюрприз какой-то намекаешь.

Что там: шляпа? Трубка? Эх, Галинка!Все сюрпризы мелочь. В них ли суть?!Да за взгляд твой, за одну слезинкуЯ весь мир готов перевернуть!

Впрочем, стоп! Восторги эти прочь!Ведь и впрямь те слезы недалече…»Он вдруг вспомнил дождик, хату, ночь…Вспомнил Танин шёпот, губы, плечи…

«К черту ночь. Ночь позади осталась!Знаю. Пусть все это не пустяк.Но ведь и с другими так случалось?!Ах, да что мне — так или не так?!

Вон глаза: они такие чистые!В них моря, сады и соловьи…Галка, Галка, волосы пушистыеИ ресницы чёрные твои…

Ты слаба. Так этого ль стыдиться?Пишешь «подурнела» — ерунда!Раз мы вместе — все нам не беда.Вот вернусь, и съездим подлечиться.

Трудно мне. Ведь я в глуши лесной.Ах, не то! Не в этом вся причина!Да, я виноват перед тобой!Но ведь ты простишь меня, Галина?

Только что я? У неё беда,Я ж примчусь кудахтать, словно квочка:«Ах, ошибся…» Глупость! Ерунда!Ничего тут не было — и точка!»

— Ну, геолог, что сидишь в печали? —Танин голос будто в сердце нож! —Отчего купаться не идёшь?Письма, что ли, душу истерзали?

Громов вспыхнул, встал и, помолчав,Произнёс, не подымая взгляда:— Я не знаю, кто и в чем был прав,Только больше нам нельзя… Не надо…

Вышло так… Нет, ты не думай, Таня,Что я трус… Что я не дорожу…Я не знал… Я не хотел заране,Погоди… Ты сядь. Я расскажу.

С Галей плохо. — И пока, сбиваясь,Говорил он о своей беде,Танин взор скользил, не отрываясь,По кустам, по брёвнам и воде…

Вон пришла к реке купаться ива.Подошла, склонилась над водойИ струю прохладную пугливоТрогает зеленою рукой.

Что у ивы, например, за боли?Веточку сломаешь — отрастёт…Громов все рассказывал о школеИ о письмах Галиных на фронт.

Руку взял — руки не отняла.— Таня, ты ведь добрая, я знаю…— Да, Андрей, ты прав… Я понимаю.Ну, довольно! — Встала и пошла.

Обернулась. Посмотрела твёрдо.Нет, прощаясь, взгляд не упрекал,А, как встарь, насмешливо и гордоСловно бы два пальца подавал.

Вряд ли Громов сам себе признался,Что, стремясь к Галине всей душой,Он тогда почти залюбовалсяГорделивой этой красотой.

Ночь идёт, планету убирая,Звёздный ковш наполнила водой,Отпила и, щеки надувая,Целый мир обрызгала росой.

Из тумана сшила занавеску,Чтобы рыбам крепче спать в пруду,Лунный таз начистила до блескаИ, подняв, надела на звезду.

И повсюду тишина такая,Будто звуков в мире больше нет.Ходит ночь, планету убирая,Звезды льют свой золотистый свет…

Сон, как потревоженная птица,Что в испуге вьётся над гнездом,Над Андреем мечется, кружится,То вдруг тихо сядет на ресницы,То умчится с лёгким ветерком.

«На душе небось у Гали скверно…Что вдохнёт ей в сердце теплоту?Мой приезд! Ведь у неё, наверно,Каждая минута на счёту.

Я вернусь — и вмиг отставка горю.«Галка, все печальное забудь!Улыбайся, собирайся в путь.Прямо завтра и поедем к морю!»

— Извини, Андрей, не помешала? —Вновь Татьяна! Что за тяжкий рок?! —Вижу, папироска замерцала,Я и забрела на огонёк.

Ты небось подумал: «Вот дурная!Как сказать ей, что в конце концов…»Нет, геолог, не стонать пришла яИ не штопать рваных парусов.

Было б слишком глупо унижаться,Да и чувств слезами не вернуть.Просто я пришла, чтоб попрощаться,Просто, чтоб сказать: «Счастливый путь!»

В двадцать пять уже не верят в чудо.Вот и все, геолог… Поезжай…Ну а если в жизни станет худо,Помни: я люблю тебя. Прощай!

ЧАСТЬ 3

Глада 6.

В МОСКВЕ

Сквозь стайку дач, спеша в Москву,Состав промчался с грузом хлебаИ, растревожив тишину,Швырнул гудок, как камень, в небо.

А вот курьерский. Он летит,Он товарняк перегоняет,Ведь там Галинка ждёт, не спит,Он это знае-ет, знае-ет, знае-ет…

Вокзальный свод в лучах сверкает,Как сказочная стрекоза…Дома, зевая, протираютСвои квадратные глаза.

Ночь тёмный спрятала покровВ кусты газона, за скамейку.Светает… Радугой цветовБлеснула клумба-тюбетейка.

Тюльпан расправил лепестки,Пион с плеча стряхнул росинку.Заря в струе Москвы-рекиПолощет алую косынку.

И от улыбки той зариВ проулок удирает тень.Смущённо гаснут фонари —Приходит день.

— Шофёр! Такси свободно?— Да, прошу!— Мне нужно в Тёплый. Знаете дорогу?— Ещё б не знать! Живу там, слава богу.

— Вот и отлично. Едем. Я спешу!Шофёр машину ловко развернул,Потом спросил: — А дом у вас который?— Дом двадцать шесть. — Тот весело кивнул:— А знаете, есть странные шофёры.

Волшебники! Вот хоть бы я сейчас:Хотите, ваше имя угадаю?Вы муж Галины Громовой. И васЗовут Андреем. Так я понимаю?

Андрей воскликнул: — Так! Но кто же вы?Как вас-то звать?— Максимом Рыбаковым.— Теперь понятно. Галя из МосквыВас часто тёплым поминала словом.

А Варя ваша просто сущий клад.Сердечный, настоящий человек!Спасибо вам… Я очень, очень рад…Такое не забудется вовек!

Максим нахмурил брови: — Ерунда.С людьми живём, а не в глухом болоте.Случись с другим такая же беда,И вы небось ведь мимо не пройдёте?!

Андрей сказал: — Я, кстати, вот о чем:У вас нога, а вы…. Я извиняюсь… —Максим кивнул: — Маресьев за рулём! —И улыбнулся: — Ничего, справляюсь.

Ну вот мы и приехали! Пока!Галина ждёт. В глазах небось огонь.Счастливо вам! — И сильная рукаАндрею крепко стиснула ладонь.

Как странно все: не вышла на звонок…Открыла дверь соседка — тётя Шура.— Андрей? Входи! Ну как дела, сынок?Ой, что же это я стою, как дура?!

Иди, иди, совсем ведь заждалась.Волнуется, поди-ка, ретивое?!Все на вокзал звонила… Извелась…Ах, господи, вот горе-то какое!

— Да будет вам! — Но всё-таки в тревогеРванул он дверь, шутливо прогудев:— Встречай, жена! Домой вернулся лев! —И замер, удивлённый, на пороге…

Она сидела боком у стола,Лица не поворачивая к свету.Вся жизнь в тот миг, казалось, перешлаЛишь в пальцы, теребящие газету.

Пред ним была она и не она.И близкая, и словно бы чужая:Куда девалась нежно-золотаяЕё волос пушистая волна?

Уже не пряди, вешним солнцем сотканы,Теперь, как странно глазу, у жены,Как после тифа, крохотные локоныИз-под косынки были чуть видны.

Вдруг обернулась, ко всему готовая,И тотчас в сердце, как заряд свинца, —Полоска шрама, тонкая, пунцовая,От уха к носу поперёк лица…

Хотела встать, но отказали ноги.Он подскочил к ней, обнял, зашептал:— Сиди, сиди… И к черту все тревоги,Вот я и дома… Ехал… Тосковал…

Она к нему прижалась головой.И он умолк. Какие тут уж речи!И тотчас ощутил, как под рукойВдруг задрожали тоненькие плечи.

— Ну, будет, будет!.. Это ни к чему…Не так все плохо… Нет, ты не права. —Ах, что он говорит ей! Почему?Куда вдруг делись главные слова?

Те самые, что, сидя у реки,С любимой разлучённый дальней далью,Под шум тайги, в минуту злой тоскиОн повторял ей с тихою печалью?

Так что ж, он позабыл их? Растерял?Иль чем-то, может, вдруг разочарован?Да нет же, нет! Он попросту усталИ этой встречей горькою взволнован!

Она, вдруг смолкнув, тихо руку мужаСняла с плеча и опустила вниз,Туда, где пояс с каждым днём все туже:— Ну вот тебе, Андрей, и мой «сюрприз»..

Рука его как будто испугалась,Едва заметно дёрнулась назад…Но нет, ей это только показалось!Он крикнул: — Галка, я ужасно рад!

Нас будет трое! Превосходно! Славно!А я-то там никак не мог понять…Теперь уж вам, Галина Николавна,Нельзя слезинки даже проливать!

Ну, я побреюсь, подзарос в дороге! —Что рассказал, что скрыл любимый взгляд?И сердце билось в страхе и тревоге:Рад или нет он? Рад или не рад?..

Неделя прошла, а за нею другая,Жизнь словно бы гладко и мирно течёт.Ни горя, ни песен, ни ада, ни рая…Пусть так. Но чего же ещё она ждёт?

Веселья? Да нет же! Она не про это.С весельем успеем. Веселье — потом.Иной холодок тут средь тёплого лета:Андрей… Что-то новое прячется в нем.

Нет, внешне он тот же: приветливый, ровный,С рассветом он в главке, к закату — домой.Порою обнимет, погладит любовноИ слово сердечное скажет порой.

А то вдруг пошутит: — А ну-ка, Галина!Ты знаешь: ведь лжи я терпеть не могу.Ты в самом ли деле подаришь мне сына?Смотри, коль девчонку, на полюс сбегу.

И всё-таки сердце все чаще сжималось:Порою украдкой он глянет, вздохнёт,И вдруг точно грусть или лёгкая жалость,Как тень, в его тёмных зрачках промелькнёт.

Мелькнёт, будто птица помашет крылом,И снова все ровно, спокойно и складно.Но женским, но тайным каким-то чутьёмОна понимала: «Нет, что-то неладно!»

Готовилась к школе, над планом сидела.«Все думы тревожные — глупость, пустяк!»Но сердце как будто иглой то и делоКололо: «Нет, Галка, здесь что-то не так!»

Но что же не так? Может, чувства остыли?Нет, это неправда! Андрей не такой.А может быть, недруг преследует? ИлиГнетёт его скука бумаги и пылиИ сердцем он рвётся к работе живой?

Что ж, может быть, пусть он встряхнётся немножко!Пускай! Ведь живая работа нужна.Но я тогда как же? А как же Серёжка?Ведь это уж скоро… А я здесь одна…

Но что, если он и не мрачен нисколькоИ это лишь глупые нервы шалят?Что, если все это мне кажется только?Ах, вздох его грустный! Ах, горестный взгляд!

Он сам засмеялся бы: «Сгинь, ураган!Куда я поеду? Нашла же заботу!Итак, педагог, доставай-ка свой план.Поныла — и хватит! Теперь за работу!»

Лунный свет лежит на одеяле…— Спишь, Галина? — Он слегка привстал. —Знаешь, мне сегодня приказалиВозвращаться к нашим, на Урал.

Только не волнуйся. Я ведь скоро!Ровно через месяц и назад.Еду по запросу Христофора.Что же, он начальство, я солдат.

«Так и есть!» Она тоскливо сжалась.«Вот он, вздох, и вот он, грустный взгляд!Значит, ничего не показалось…Но ведь он не сам, ему велят!»

Прошептала: — Ну, а как же я-то?Ведь теперь уж скоро я должна…Знаешь, мне немножко страшновато:Вдруг случится что, а я одна…

— Как одна? Да тут кругом друзья!Вспомни хоть про Варю Рыбакову.— Не сердись, Андрей, я просто к слову.Раз нельзя, ну значит, и нельзя.

И, обняв порывисто его,Прошептала ласково и тихо:— Ничего, конечно, ничего…Просто я ужасная трусиха.

Он погладил худенькую шеюИ сказал с улыбкою: — Не трусь!Я же через месяц возвращусьИ ко всем событиям успею.

С первым снегом, утренней порошеюПрикачу я. Все сомненья прочь!Спи, Галинка, спи, моя хорошая…Спи спокойно… За окном уж ночь…

Тьма вокруг все гуще, все плотнее.Бьют часы — рассвет ещё далёк.Скверно нынче на душе Андрея,Он лежит и смотрит в потолок.

Что ж он, сердцем, что ли, измельчился?Почему он Гале не сказал,Что «Колумб» ни строчки не писалИ что ехать сам он напросился?

Испугался честных глаз Галины?Да, пожалуй. Видно, в чем-то слаб.Но зачем же ехать? Где причины?Сам себе-то объяснил хотя б?

Объяснять? Но тут бессильны речи!Погоди, когда ж все началось?В день приезда. Да, тогда при встречеСловно б что-то в нем оборвалось.

Галка та и больше уж не та!Что ж, выходит, и любовь пропала?Что ж, выходит, только красотаВ ней всегда Андрея привлекала?

Нет, конечно, глупость, ерунда!Тут не это, тут совсем иное.Ну, а что, Андрюша? Что такое?Разлюбил? «Да нет же, никогда!

Шрам? Неужто этакая малость…Впрочем, нет, пусть это не пустяк,Только я не поступил бы так.Просто мне сейчас мешает жалость.

Я ещё привыкнуть не могу.Ну, да это, право, и понятно.А отъезд? Но я же не бегу!Я ведь через месяц и обратно.

Съезжу, поработаю, встряхнусь.Дело там горячее, живое.Шум таёжный вмиг развеет грусть.И домой! И снова я с тобою.

Надо спать. Часы пробили три.Скоро ночь огни свои потушит.И зажгутся факелы зари.Надо спать… И вдруг чуть слышно в душу —

Тихий голос… Но зачем? Откуда?«Да, ты прав, геолог, поезжай.Ну а коли станет в жизни худо,Помни: я люблю тебя. Прощай!»

К черту! Хватит! Мне не так уж плохо.Грусть пройдёт, развеется, как дым.Он затих и с еле слышным вздохомПрошептал: — Ну ладно, поглядим…

Лунный свет лежит на одеяле,По ночному столику скользит…Нет, сегодня он уснёт едва ли.А Галина спит или не спит?

Только нет, видать, и ей не спится.И хоть мрак ещё висит ночной,Но он ясно чувствует щекой,Как дрожат Галинины ресницы.

Глава 7.