Донор - Сергей Чилая

-- Нет! Он умер в лифте, по дороге в Лабораторию... Нам не хватило десяти минут, чтоб ввести его в наркоз и начать операцию... -- Он замолчал, разглядывая стволы сосен вдоль дороги, забрызганные зимней грязью проходящих машин...

-- А сон, сон, Боб! -- тормошила его Лиз.

-- Этот чертов сон, который не дает мне покоя, -- продолжал БД, -- с небольшими вариациями повторяется много лет... Я заглядываю в рану. На передней поверхности левого желудочка располагается обширный участок инфаркта почти синего цвета. Мы с ассистентами -- я ни разу не видел их лиц под масками и даже не разговаривал с ними -- быстро подшиваем датчики к миокарду, чтобы оценить эффект будущей разгрузки. Одна из операционных сестер -- их лиц я тоже никогда не видел -- подает иглодержатель с атравматической иглой, чтобы наложить кисетный шов на аорту, куда позже я введу аортальную магистраль искусственного желудочка.

БД взглянул на Лиз. Она сидела боком к нему, привалившись спиной к дверце, и курила.

-- Пора вводить магистраль, -- думаю я и, выбрав самую толстую трубку, подношу ее к разрезу в центре кисетного шва на отжатой аорте. -- Внимание! Снимаю зажим... ввожу магистраль в аорту... Затягивайте кисетный шов..... --Я поворачиваюсь к ассистентам и с ужасом вижу, что вокруг меня никого нет. Вместе с ассистентами исчезли операционные сестры, анестезиологи... Я кручу головой и вижу, что операционная пуста: только больной на столе с обширным свежим инфарктом и толстой канюлей, только что введенной в аорту, и незатянутый кисетный шов, и ненужная теперь аппаратура, которая по-прежнему щелкает, пыхтит и постукивает, и баховский хорал... Это так страшно, так непривычно и мучительно, что я кричу. Этот сон в последнее время снится все чаще, и каждый раз я просыпаюсь совершенно разбитым и больным...

-- The mysterious Russian sole ... You have to come back to a surgery again, -- подвела итоги Лиз.

-- Дуреха! -- хотел сказать БД по-русски, но с губ привычно текла английская речь:

-- Don't be silly, Liz! Equally well I can return to jazz or tennis. The train has long ago gone away, as the Russians say. The surgical skill, as your knack to play tennis, disappears very soon if you stop to operate or to play... Only cycling allows you to ride after an interruption of twenty years as good as before...

Они ехали обратно той же дорогой вдоль желто-серых песчаных дюн с редкими черными соснами, высвечиваемыми фарами вдоль шоссе. Машину вела Лиз, а БД, с бутылкой виски в руках сидел на заднем сиденьи и пьяно бормотал что-то, и мысленно возвращался в недавнюю гостиницу, вспоминая как час назад то погружался, то выбирался из вечно юной, жадной и дерзкой плоти своей шотландской подружки, забывая, казалось, обо всем, но вдруг вновь, в который раз, отчетливо увидел себя, одиноко стоящим в безлюдной операционной среди работающей аппаратуры над чьим-то телом, укрытым простынями... Ткань простыней, прикрывающих края раны грудной клетки, была пропитана кровью и он погрузил правую руку в рану, придерживая что-то, а левая, с зажатым в пальцах иглодержателем, застыла высоко над столом, медленно раскачиваясь не в такт звучащей Пасторали из Концерта Баха в фа миноре. Он почувствовал, что немеют пальцы в ране, что потолок вместе с операционной лампой слишком близко навис над ним, пригибая к столу и сковывая движения, что ему одиноко и страшно, и непривычно, и что он не знает, что делать... и закричал ...

"И бездна нам обнажена С своими страхами и мглами, И нет преград меж ней и нами -- Вот отчего нам ночь страшна!".

-- Хирурги, Лизонька, -- сказал он по-русски, -- б-бывают трех видов: г-гениальные, хорошие и б-большинство. Не п-помню уж к к-какой к-категории когда-то п-принадлежал, п-помню, ч-что было н-немноголюдно... С-сейчас мне к-кажется, что х-- хирургия, которую отняли, запретив входить в операционную, и была моей самой б-большой любовью и, н-наверное, есть и б-будет всегда... Взамен Господь оставил мне т-только выпивку и секс, но эта работа перестает нравиться.

Он отвинтил крышку, сделал глоток и размахивая бутылкой, и проливая виски, принялся ждать ответа и недождавшись, сказал:

-- Я не ищу удовольствия самого по себе, не ловлю удачу или счастливый миг... Я ищу себя... или создаю... заново, мучительно и терпеливо, потому что еще не сделал того, для чего был рожден...

Он нашел крышку и завинтил горлышко бутылки, и опять пьянея, принялся беседовать с самим собой:

-- Мне бы справиться с выращиванием матки-матрицы по имени Маня..., что неспросясь поселилась недавно в душе... и зреет там, созданная порывами мысли... или напряженим ума, лишенного привычной работы... Даже терминологически я понимаю далеко не все, что происходит внутри этой мышечной массы..., похожей то на матку с поперечным разрывом, что был у беременной женщины Марии, которую оперировал когда-то в далеком Уральском леспромхозе..., то на сильно надутую хирургическую перчатку с пальцами-отростками... Я могу лишь догадываться, что вводя в нее стволовые клетки беременных крольчих, включаю неведомые механизмы стремительного роста мышечных волокон и отростков, в которых станут вызревать органы-клоны для трансплантации..., что стволовые клетки из пуповин свиньи, козы и человека обеспечивают невероятные полиморфизм, резистентность, ощущение скорой физиологической завершенности и зрелости, странной мощи и готовности к будущим действиям...

Он поднес бутылку к губам и, забыв отвинтить крышку, погрузился без усердия в дебри патофизиологии переживающих органов, тревожась тем, что опять не вовремя ступил на традиционную тропу поисков, привычно приводящую теперь к быстро зреющей теплице-матрице Мане..., и сказал, повернувшись к подружке:

-- А б-большая х-хирургия, Лизавета, это тебе не с-суй хабачий, если ты п-понимаешь, что это з-значит..., и... н-не г-гениталии лизать у незнакомой официантки из п-провинциального кабака на границе, чтобы этой в-выходкой п-потом эпатировать д-дурной п-посольский народец..., к-который д-держит латышей за п-придурков ... Б-большая х-хирургия, Лиз, как г-гениальная музыка, к-которую ты сам п-пишешь, к-как п-писал свою Бах, и... сам исполняешь, разумеется, если ты Бах в х-хирургии... И в этой музыке все: весь т-твой с-собственный и остальной мир со с-своими с-страстями, любовью, отчаянием, бедами, властью, успехами, с-смертью и н-н-надеждой..., п-потому что ты -- "храм Божий, и Дух Божий живет в тебе и если кто храм Божий разоряет, разорит того Бог; ибо храм Божий свят, ... и это -- ты", -- пьяный БД с трудом отыскивал в памяти забытые слова Первого Послания к Коринфянам...

Глава 5. Мотэлэ

Только я успел закончить институт, отца перевели в Свердловск и вся семья потащилась за ним из Ленинграда. Мне в ту пору было до лампочки, где работать и как, и я поджидал, чтоб родители пристроили, где получше... Так и случилось. Один из отцовых офицеров-инженеров оказался сыном известного хирурга -:двухметрового старого еврея-матершинника, имевшего по тем временам все возможные звания и награды, необычайно свирепого, но прекрасно оперирующего все: от панарициев и параректальных свищей до опухолей пищевода и митральных стенозов. Он ничего не боялся и тащил к себе на кафедру хороших хирургов, предпочитая евреев.

У него, как у моего деда, были традиционно еврейские имя, отчество и фамилия: Михель-Меер Тельевич Зускинд. Последнему придурку в СССР было понятно, что с такой кликухой получить даже самые дешевые награды и звания невозможно. Поэтому еще до войны он стал Михаилом Тимофеевичем Заславским.

Я не долго размышлял, прежде чем дать суровому семидесятилетнему старцу прозвище, которое намертво закрепилось за ним: Мотэлэ -- так звали одного из героя Иосифа Уткина, которого я любил и знал наизусть и которому после войны по приказу вождя сбросили кирпич на голову...

Мотэлэ очень скептически отнесся ко мне -- лабуху, пижону и насмешнику, который интересовался хирургией не больше, чем успехами в разведении шелкопряда на Северном Урала. Мотэлэва жена, гордая и величественная Либа Гершевна, -- я сразу окрестил ее Ривой из того же Уткина: "Вот Мотэлэ любит Риву, а у Ривы отец раввин" -- заведовала кафедрой фортепиано в Уральской консерватории и успела привить Мотэлэ музыкальные предпочтения, согласно которым джаз считался "музыкой толстых", по гнусному определению пролетарского писателя Максима Горького, которого я терпеть не мог, но перечитывал всегда с удовольствием.

Мой отец энергично продвигал Мотэлэва сына по служебной лестнице военной авиации, и Мотэлэ следовало быть благодарным. Вскоре он вызвал меня к себе и, оглядев, с неудовольствием сказал:

-- Мне повезло: в свое время я окончил медицинский факультет Гамбургского университета. Твой Первый Мед в Ленинграде, которым ты гордишься, сущее говно перед моим. Хочешь, чтоб я дальше развивал эту мысль?

Я не поверил своим ушам, залился краской, но сразу и навсегда полюбил старика-разбойника.

-- Не знаю, что из тебя получится, парень, однако попробовать мы должны. Я обещал твоему отцу, -- сказал он и начал рыться в бумагах на старинной работы письменном столе, украшенном резьбой и латунными инкрустациями, со множеством ящиков и красивой деревянной оградой, как на корабельной палубе.