Янтарь чужих воспоминаний - Марина Суржевская

Я ненавидел это, и мои ладони безотчетно сжались, словно в глупой надежде побороться с враньем.

Что придумает моя маленькая нежная Лилия?

— Так что случилось, цветочек?

— Я… прости… Это, конечно, неважно… но я расстроилась. Немного.

— Из-за чего?

Я заставляю себя оторваться от ее шеи, которую уже не целую, а рассматриваю, словно готовясь перегрызть. И пытаюсь решить, что сделаю с ней, если цветочек мне соврет.

— Ночью ты назвал меня чужим именем. Во сне, — она произносит это на одном вдохе, вскидывает заплаканные глаза и смотрит мне в лицо. Испуганно и обиженно, словно маленький ребенок.

А я начинаю смеяться. Не сразу, сначала с изумлением осознаю, а лишь потом…

— Это не смешно! — ее обида раздувается, как воздушный шарик, готовый лопнуть с громким хлопком. Пустая обида — пустой шарик.

— Маленькая, это очень смешно! — я дергаю ее на себя и обхватываю руками, оплетаю ногами, чтобы не убежала.

— Не смешно! — шарик уже свистит от накачанного в него воздуха. — Ни капельки. Кай! Я не хочу с тобой целоваться. И ты… колючий!

— Я голодный, сонный и колючий мужчина, — соглашаюсь я, пытаясь поцеловать мою брыкающуюся девочку. — Знаешь, чего хочет по утрам твой колючий мужчина?

— Кай! Прекрати! Я серьезно! Я… обиделась.

— Ну, прости меня, — поцеловать удалось лишь в макушку. Облегчение такое сильное, что улыбаюсь, как дурак. — Маленькая, я понятия не имею, что мне там снилось. Может, госпожа Канкоф из дома напротив? Ей девяносто, знаешь, я боюсь ее до колик. Ты видела спицы, на которых она постоянно что-то вяжет? Это же кошмар. Еще по ночам ко мне приходит госпожа Цвей, она молодая и красивая, с такими миленькими усиками над верхней губой. Просто богиня моих снов!

— Ты звал Мили.

Улыбку я удержал, хотя и с трудом.

— Вот видишь, тебе просто послышалось. Конечно, я звал тебя. Лили. Наверное, ты снова стащила с меня ночью покрывало, и я окоченел!

— Нет. Мили. Несколько раз.

Синевласка отвернулась, и я отпустил ее, поднялся.

— Прости, синевласка. Наверное, это действительно весомый повод, чтобы испортить мне с утра настроение, — отчеканил я и ушел на кухню. Внутри разлилась горечь, я злился, хоть и понимал, что девочка ни при чем. Злился на себя, на свою реакцию, но наказать за это хотел ее.

Она вошла следом, остановилась в дверях.

— Я не понимаю, чем обидела тебя? — растерянно пробормотала она. — Ты ведь спросил, чем я расстроена, я ответила. Я думала, тебя это волнует… Мне… уйти?

Не сразу понял, о чем она, а когда понял, разозлился еще сильнее. В два шага пересек кухню и прижал ее к себе.

— Только попробуй, — прохрипел ей в лицо. — Только попробуй уйти… проклятье! Я снова что-то не то говорю. Я… не уходи, цветочек.

— Хорошо.

Она растерянно улыбнулась и погладила меня по щеке. Мрак выполз из своего тайника и потребовал внимания, еды и ласки. И все это, конечно, у Лили, которую обожал всей своей кошачьей душой. Я отодвинул его ногой.

— Отвали, — ревниво буркнул я, — это моя женщина. Ищи себе другую.

— Детский сад, — фыркнула синевласка и снова меня погладила. Я поймал себя на том, что мы с Мраком мурчим почти одинаково. Может, поэтому Лили нас и выбрала?

— А-а-а, у меня же кофе! — вдруг заорала цветочек, отпихнула меня и бросилась к плите. Осмотрела огорченно. — Был.

Мрак снова напомнил о себе, я пообещал сделать из него чучело, если он не заткнется, Лили рассмеялась. Так что утро почти удалось.

Почти.

Осень

Кристина

Шелд уехал по каким-то срочным делам, и Кристина осталась коротать время без куратора. И с радостью принялась обшаривать кабинет в поисках компромата или улик. Но в стенных шкафах были лишь бесконечные папки с описью, слайды, кипы чистой бумаги и запас ручек, использованные накопители в деревянных ящичках и зачем-то моток бечевки.

Крис повертела ее в руках.

— Чем не улика? — спросила она у отражения в стеклянной дверце. — Может, это та самая веревка?

Отражение качнуло головой.

— Ты права, Мари, — с сожалением согласилась Крис и понюхала бечевку. Новенькая. — Интересно, для чего она?

Отражение пожало плечами.

— Кристина, ты с кем разговариваешь?

Девушка обернулась, уронив от испуга моток. В дверях стоял Хантер, в темных глазах плескалось удивление.

— Сама с собой, — улыбнулась Крис. — А ты к Шелду? Он уехал по делам.

— Нет, хотел позвать тебя на кофе.

— От кофе меня уже мутит, — призналась орита, присаживаясь на краешек стола.

— М-м-м, чай? Молоко? Какао? — предложил Хантер.

— Чай. И поесть бы, — улыбнулась Крис с благодарностью. Все-таки, из всех дознавателей Хантер был самым нормальным. И она ему действительно симпатизирует.

Отражение в стекле чуть нахмурилось и отвернулось.

— Кстати, как ты думаешь, зачем Шелду моток бечевки? — поинтересовалась орита, запирая кабинет.

— Как зачем? Чтобы связывать своих жертв, конечно. Мы все так делаем, — Хантер подмигнул. — Тебе ужин посытнее или побыстрее?

— Съедобный, — пробормотала Крис. Нет, кажется, к юмору дознавателей она никогда не привыкнет.

Орин проводил взглядом прошедшую мимо парочку: Хантера и ориту. Он стоял в темноте одной из ниш, которых в хранилище было множество, и конечно, его не заметили. Впрочем, даже если бы и заметили, то что?

Зря он позвал ее вчера в дом. Это была глупость. И кофе не удался, и вся затея оказалась нелепой. И он чуть не выдал себя с головой… Что на него нашло? Или вновь любопытство?

Орин посмотрел на тонкую спину девушки, обтянутую строгим темно-серым платьем. Интересно, как ей удается в таком одеянии — глухом, до самого горла и ниже колен, выглядеть настолько женственно? Все же ей идет имя леди-стилет. Такая и есть: холодная и несгибаемая.

Хотя не всегда. Он еще помнит ее растрепанной и испуганной, помнит разъяренной с ножом в руке, помнит… разной. У него в голове теперь целая коллекция слайдов с образами ледышки, один другого занятнее.

Он усмехнулся. Мужчина и девушка скрылись за поворотом, а лорд вышел из ниши и неторопливо направился к своему кабинету. Внутри было неспокойно, словно ветер потревожил темные воды его души, и он знал, что это за порыв воздуха. Воспоминание… Давнее.

«Обмани меня, мне так нравится. Обними меня, не любя…»

Глупая песня.

«…Обмани меня на короткий срок, за любовь твой обман сойдет. Только тот, кто так в мире одинок, тот его простит и поймет…»

Дурацкая песенка крутилась в голове с самого утра, навязчиво и слезливо, словно скрипучая заезженная пластинка. Крис никогда не понимала пристрастия своей сестры к таким песенкам, впрочем, она вообще плохо понимала Мари. Между ними было слишком много лет разницы, а потом сестры не стало.