Где-то на Северном Донце. - Владимир Волосков

Проверив еще и еще раз разноску условных обозначений, майор наконец выпрямляется.

— Все! — Он улыбается своим веселым мыслям. — Теперь они у нас в кармане.

Разумов и Табарский ответно улыбаются, хотят что-то сказать, но подходящие к случаю слова почему-то не находятся.

— Ну, спасибо. — Савушкин поочередно жмет руку капитану и младшему лейтенанту. — Поработали на славу. Сдавать дежурство — и отдыхать. На завтра освобождаю от вахты всю смену. — И забирает свою карту.

Когда он, высокий и торжественный, выходит за дверь, Разумов и Табарский как-то сами собой вытягиваются по стойке «смирно».

Наступил парадный момент. Комбат идет докладывать о полном успехе.

Генералы тоже умеют целоваться

Где-то за пухлыми облаками стремительно скатывается за невидимую кромку горизонта продрогшее осеннее солнце. Тускнеет недолгий пасмурный день. Но хотя Тагильцеву о всем доложено, Савушкин все еще сидит в своем кабинете и любуется картой с нанесенными на ней значками найденного танкового корпуса. Ничто другое не может сейчас доставить майору большего удовольствия, даже обед, о котором бубнит вновь появившийся у стола обиженный Чалов.

— Знаю, знаю, Матвеич, — по-сыновьи отмахивается от ординарца Савушкин. — Подожди еще полчасика. Приду — все съем. И в баню схожу.

— Ежели хотите знать, то это даже неуважение, — смелее напирает Чалов. — Я хоть и ординарец, а тоже на службе. Меня тоже слушать полагается. Даже если вы начальство. Велика корысть десять раз на дню еду разогревать… И баня тож… Два раза подтапливал. Почитай, почти все командиры перемылись…

Савушкин с веселым доброжелательством глядит на своего обиженного «старикана» и не знает, какими словами объяснить, как приятно ему, комбату, сидеть здесь и радоваться плодам трехсуточной трудной работы…

«Эх, красноармеец Чалов, милый мой старикан, дорогая нянька моя! Если б ты знал, насколько значки на карте мне слаще твоей жаркой бани и сбереженной курицы! Это же победа. Сейчас моя и моих перехватчиков, а завтра… Завтра эти значки в натуре предстанут огромными кладбищами фашистов и их хваленой техники. Эта карта спасет тысячи советских жизней. Значит, не напрасно прожиты эти три дня, значит, не даром я и мои бойцы ели свой солдатский хлеб. Разве не приятно такое?»

Пока Савушкин произносит этот внутренний монолог, Чалов продолжает сердиться:

— Как хотите, товарищ майор, — идет он ва-банк, — без вас я отсюдова не пойду!

«И грянул бой, Полтавский бой!» — смешливо декламирует про себя Савушкин: ему забавна и мила напористость Чалова. — А ведь в самом деле, хватит сидеть. Дело сделано. Сижу тут, как кокетка перед зеркалом, любуюсь собой, своей проницательностью… Это уже тщеславие!»

Зуммерит телефон. Дежурный с контрольно-пропускного пункта испуганно докладывает:

— Товарищ майор! На территорию базы только что проследовали командующий фронтом и полковник Тагильцев.

«Вот те и грянул бой!» — Савушкин хватается за колючий подбородок. Поздно. Зря не послушался Чалова. Но кто мог знать, что нагрянет вдруг столь высокое начальство… К чему бы такой внезапный визит?

— Так как же, товарищ майор?

— Красноармеец Чалов! — В голосе Савушкина уже нет прежнего сыновнего добродушия. — Вы свободны. Можете идти!

Чалову ничего объяснять не требуется. Он по голосу майора безошибочно узнает, когда приходит конец его ординарским привилегиям и он превращается в обыкновенного бойца. Майор никогда не говорит без нужды таким тоном. Сказал, — значит, так надо.

— Есть идти! — Четкий поворот на кривых ногах, три шикарных строевых шага к двери — и Чалова уже нет.

В это же время за окном слышится шум моторов. Савушкин выскакивает из-за стола, прячет в сейф карту, хватает с гвоздя шапку. Опаздывает. Распахивается дверь, входят Николаев и Тагильцев.

— Ладно, обойдемся без доклада, — приветливо отмахивается командующий и крепко жмет Савушкину руку. — Здравствуйте, майор. Ну, хвалитесь своими новостями. Мы ведь к вам прямо с передовой. Все дела бросили…

Савушкину приходится снова снять шапку и возвратиться к сейфу.

— Быстрей, быстрей, майор! — весело торопит генерал. — Невтерпеж. — И шутливо роняет в сторону Тагильцева. — Особенно полковнику. Он ведь на вас и ваших слухачей, можно сказать, жизнь свою поставил. Пан или пропал! Так или не так?

— Как угодно… — Тагильцев не сердится. Его длинное худое лицо приветливее обычного.

И вот карта на столе. Командующий и начальник разведуправления склоняются над ней. Савушкин уже не существует для них. Исчез. Майор остро чувствует это, но не огорчается. Как раз наоборот — с некоторой долей самодовольства наблюдает за генералам и полковником. Те — сама отрешенность. Для них сейчас не существует ничего на свете, кроме нанесенных им, Савушкиным, условных обозначений.

Рука Николаева медленно ползет по карте, он трет кулаком широкий лоб, шумно дышит и недовольно морщится, когда полковник указывает карандашом на те или иные отметки. Карандаш мешает ему. Он думает о своем, известном только ему, командующему фронтом, и давно переволновавшийся, перегоревший Савушкин как-то незаметно для себя снова подается к столу, заражается его отрешенностью. Сейчас, может быть, решается не менее важное. Совсем не исключено, что именно сейчас в мыслях Николаева рождаются контуры будущей контроперации. Вон там, по тем направлениям, где прополз короткий палец генерала, возможно, уже завтра штабные работники нанесут охватывающие противника красные стрелы.

— Хорошо! Чисто сработано! — неожиданно выпрямляется Николаев. — Убедительно. Молодцы перехватчики. С точки зрения противника, самое подходящее место для нового района сосредоточения. Все как полагается. В немецком духе. Тут ошибки нет.

— В этих лесах весной базировались наши резервные соединения. Полевых сооружений более чем достаточно, — напоминает Тагильцев.

— Вот в них-то они и разместились! — усмехается генерал. — Как говорится, без особых капитальных затрат. Дешево и сердито!

— Мне кажется, немцы не представляют масштабов опасности. У них, возможно, появились какие-то подозрения, но в целом… — осторожно замечает Савушкин.

Николаев с живостью поворачивается к майору:

— Почему вы так считаете?

Савушкин коротко рассказывает о симплексной связи, о всем, что передумал, находясь в левом секторе. По мере того как он разъясняет, командующий фронтом глядит на него с возрастающим любопытством и уважением.

— А ведь резонно! — соглашается Тагильцев, когда майор кончает говорить.

— М-да… — неопределенно произносит Николаев. — Поживем — увидим, так или не так… Но наблюдение интересное. И выводы тоже. — И уже требовательно Тагильцеву: — Вы обязаны подтвердить нам сию версию, полковник. Официально и убедительно. Тут просчета быть не может.

— Понимаю. Я информировал вас…

— Нам этого мало. Давайте свежие подтверждения. В любой момент все может измениться.

— Понимаю. — Бледное лицо Тагильцева розовеет, сползаются к переносице реденькие брови — не любит, когда напоминают об очевидных вещах.

— Знаю, что понимаете, — мягче говорит командующий и снова поворачивается к Савушкину: — Ну, и кто у вас отличился в последней операции? — Он кивает на карту.

— Многие.

— Но кто-то играл главную роль?

— Разумеется.

— Я бы хотел с ними познакомиться.

— Они уже сменились с вахты. Отдыхают.

— Жаль.

— Но их можно вызвать. Это не займет много времени.

— Отлично. Подожду. Командуйте, майор.

Савушкин берет телефонную трубку и отдает распоряжение дежурному по штабу батальона.

Радистов приводит капитан Разумов. Командующий терпеливо ждет, пока они выстроятся, вдоль стен небольшого кабинета, с серьезным лицом выслушивает рапорт капитана, потом здоровается. Изумленные всем происходящим, бойцы и командиры отвечают тем не менее дружно и четко.

У Савушкина камень спадает с души. Краснеть перед командующим не придется. Тагильцев ободряюще подмигивает майору.

— Товарищи! Сегодня вы успешно завершили очень важную работу, — торжественным голосом начинает свою краткую речь Николаев. — Ответственное задание командования выполнено с честью. Чтобы сказать, что вы достойно несете службу, я и вызвал вас сюда. — И, став строгим, приложил руку к фуражке. — За отличное выполнение важнейшего задания от имени Военного совета фронта объявляю благодарность!

— Служим Советскому Союзу! — гремит в кабинете.

— Вольно! — Мгновенно преобразившись, став приветливым, генерал широко, простецки улыбается: — А теперь давайте знакомиться. — Он идет вдоль строя, пожимая руки.

— Капитан Разумов, лейтенант Бабушкин, младший лейтенант Табарский, младший сержант Капралов, рядовой Котлярчук, сержант Астраханцева… — представляет Савушкин, и ему становится еще веселее: такие до глупого сконфуженные лица у радиоперехватчиков.