Рокировка в длинную сторону - Андрей Земляной

Сталин издал короткий звук похожий на рычание. Белов вскинул голову:

— Господи, святый и правый! Неужто?! Так у вас что — Совет народных комиссаров из одного Орджоникидзе состоит? Нет, правда? Авиацию тоже он ведет?! Да вы чего?! — Он спрыгнул с дивана, точно подброшенный невидимой пружиной, и подскочил к столу. — Товарищ Сталин, да вы что?! Как же можно все это в одних руках соединять? Там же время отклика такое получается, что четыре месяца — это вообще ни о чем!

Сталин, стиснув зубы, слушал Александра. Лицо его превратилось в застывшую мертвую маску. Трубка давно прогорела и погасла, но он не замечал этого. А Белов, распалившись, уже кричал:

— Авиация, вооружение, топливо, машиностроение, металлургии черная и цветная, химия и что там еще? И все это — один Наркомат? «Один народ, один Рейх, один Фюрер», блин! — Тут ему в голову пришла еще одна мысль, и он продолжил с еще большим напором. — Вы, значит, планируете средства на электрику, химию, авиацию, а потом все это попадает в руки одного наркомата, где благополучно перераспределяется, и, в результате, вместо азотной кислоты на гора выдается эн чугунных чушек, так что ли?!

Иосиф Виссарионович скрипнул зубами: Белов чутьем человека из будущего угадал основную проблему советской промышленности, а вернее — ее планирования. Именно по этой причине ЦК уже давно пытался разделить Наркомат Тяжелой промышленности на несколько отдельных наркоматов, но каждый раз эти попытки упирались в противодействие Орджоникидзе, который упорно не желал делиться специалистами и передавать их кому бы то ни было, выпуская из под собственной руки…

— А есть еще лучший вариант — продолжал Саша — если по авиации план выполнят на пятьдесят процентов, а по кирпичам — на двести. Суммарное выполнение плана — сто двадцать пять процентов, можно премию наркомату выписывать. А летать на кирпичах…

Саша указал на листки, на столе:

— Ну и какие же вопросы появились у специалистов этого меганаркомата? — Белов вложил в свой вопрос максимум ехидства. — Небось, первым номер стоит: нахрена это вообще нужно? Угадал?

Кулак Сталина грохнул о крышку стола с такой силой, что Сашка непроизвольно вздрогнул. Вождь поднялся, мягко ступая, обошел стол и надвинулся на мальчика. Тот отступил к дивану, а Иосиф Виссарионович прошипел:

— Угадал, бичо, угадал. И вот я смотрю и удивляюсь: почему товарищ Ладыгин, — Сталин намерено назвал Сашку фамилией старшей половины, — который знает такие важные вещи, как наилучшие пути реорганизации наркоматов, повышения боеспособности Красной Армии, дальнейшего развития авиации, топливной и химической промышленности Союза ССР, — почему этот товарищ вместо того, чтобы поделиться с нами своими знаниями, без разрешения бегает по Европе и решает какие-то примитивные проблемы, с которыми справились бы обычные боевики ГУГБ или Коминтерна?! Может, товарищ Ладыгин слишком любит убивать? Тогда отправим товарища Ладыгина работать на бойню, а сами будем искать решения, которые товарищ Ладыгин знает, но считает ниже своего достоинства поделиться своими знаниями. Ему же интереснее Гитлера взрывать!

Он подошел вплотную к дивану и швырнул Сашке в лицо скомканные листки:

— Вот! Избавил нас от войны с немцами?! Ай, молодец, умница. А что, больше у Советской России врагов нет, да, бичо? И воевать нам больше ни с кем придется? Вот только товарищ Ладыгин, кажется, готов почивать на лаврах! Очень напрасно!

Саша, понурившись, молчал. Действительно, это очень просто учить, зная, что получится в итоге. И последнее дело изображать из себя умника, когда заглянул в ответы в задачнике. Непорядочно как-то…

— Хотя, возможно, я слишком многого ждал от товарища Ладыгина, совсем забыв, что он — Белов, мальчишка, четырнадцатилетний мальчишка… Если я ошибся, так вы поправьте меня… Саша…

— Товарищ Сталин, — Белов глубоко вздохнул. — Товарищ Сталин, я — виноват. И свою ошибку осознал. Разрешите, я посмотрю их вопросы и постараюсь дать пояснения.

Сталин молчал и демонстративно не смотрел в его сторону. Александр молча собрал листки, подошел к столу и разгладил их. Внимательно прочитал, осторожно придвинул стул, сел и начал быстро писать. Иосиф Виссарионович стоял, не глядя на мальчика, и только слышал, как скрипит карандашный грифель.

Через четверть часа Саша поднял голову:

— Товарищ Сталин, я вот тут написал… — и внезапно осекся, обнаружив, что Сталин стоит у него за спиной и через плечо читает написанное.

— Хорошо, с этим понятно — сказал Иосиф Виссарионович, забирая исписанные листы. — Теперь по поводу Наркомата Тяжелой промышленности. ЦК уже давно собирается разделить его, но вот в чем дело, швило: Серго… — Сталин задумался, подбирая нужные слова, — Серго, он, понимаешь, сильный вожак, хороший вожак, умный вожак, но… Но только немножечко еще и князь. Там у нас, в Грузии, все — князья…

— И вы, дайде? — съехидничал Белов.

Но Иосиф Виссарионович ответил совершенно серьезно:

— Нет. Теперь нет. Раньше — да, а теперь… — Он улыбнулся, и его улыбка тоже была ехидной. — Теперь в Грузии все князья… и один Сталин.

Они засмеялись одновременно. Шутка разрядила возникшее напряжение, и поставила жирную точку в их ссоре. Но отсмеявшись, Сталин снова посерьезнел:

— Так вот, добром Серго наркомат не отдаст. Будет упираться, вставлять палки в колеса, даже на открытое противостояние пойдет. А у нас… у меня не так уж много сторонников в ЦК. Таких, которые будут верны до конца, совсем мало. Валериан, Вячеслав, Клим, Лаврентий, Сергей, Мануильский вот, Дмитро… наверное и все… — Он вздохнул, — Андреев — исполнительный дурак, Бадаев — преданный дурак, что еще хуже. Ежов — сам думать не умеет, Глеб Максимилианович — совсем сдал в последнее время, в Академии своей зарылся и ничего больше не видит и не слышит… Разве еще Шверник, хотя тут я не уверен… А про Калинина и говорить не хочу.

Белов хотел было спросить: «Почему?», но не осмелился. Вместо этого он лихорадочно вспоминал все, что знал о государственном устройстве СССР того, вернее — этого времени. Получалось откровенно плохо: его познания о государственной власти касались послевоенного времени, причем более-менее связанными — лишь с начала восьмидесятых годов…

— Вот какое дело, товарищ Сталин… — Саша посмотрел Иосифу Виссарионовичу прямо в глаза. — Я вам тут не помощник. Ну не знаю я сегодняшних реалий. Знал бы заранее — историю бы получше учил… — Он виновато улыбнулся. — Ведь когда я жил… буду жить… когда взрослым… то есть когда стал чего-то понимать, уже все по-другому было. Вот был у нас Верховный Совет. В принципе ничего он не решал, но должность Председателя была очень почетной. Вроде президента. А сейчас… — тут он запнулся и просительно взглянул на Вождя.

Сталин тут же принялся расспрашивать его о структуре и функциях Верховного Совета, но почти ничего, кроме «вбитого в подкорку» определения «Верховный Совет СССР есть высший представительный и законодательный орган государственной власти Союза Советских Социалистических Республик» добиться от Сашки так и не смог. С огромным трудом Ладыгин вспомнил, что Верховный Совет избирали на Съездах народных депутатов, что был еще какой-то Президиум, и вроде бы сначала Председатель Верховного Совета был Председателем Президиума ВС. На этом его познания закончились окончательно и бесповоротно.

— У нас есть что-то подобное, — подумав, сказал Иосиф Виссарионович, — но твоя формулировка — как бы это сказать? — чеканнее, как-то понятнее…

— Вроде бы это ваша формулировка — осторожно заметил Белов. — Верховный совет вроде уже в вашей Конституции утвердили, товарищ Сталин, которую мы пятого декабря праздновали…

— Да? — без всякого интереса спросил Сталин. — Ну, это не важно, кто это сказал, важно, что сказано хорошо. А вот идея о Председателе Верховного Совета — хорошая идея. Может быть и удастся обуздать нашего Серго…

Он набил трубку, примял табак пальцами, чиркнул спичкой…

— С кем из оружейников нужно поговорить? Кого ты помнишь, товарищ Саша? — спросил он безо всякого перехода. — Токарев, Коровин, Дегтярев, Федоров, Симонов…

— Дайде, это какой Федоров? — удивленно перебил его Сашка. — Это что, тот самый, что автомат придумал? А он разве еще жив?

Сталин молча кивнул. Белов вспомнил, что когда-то, очень давно он читал книгу Федорова «Эволюция стрелкового оружия», и заявил, что Федоров нужен в первую очередь. Потом ему вспомнились конструкции Симонова, виденные в Музее Советской Армии, и он назвал Симонова. Последним номером стал Дегтярев, которого Белов помнил, в основном, по КОРДу, но рассудил, что если в такой хорошей машинке конструкторы решили помянуть Дегтярева, то это был стоящий человек. Разумеется, он так же знал и про ручной пулемет, и про пистолет-пулемет конструкции Дегтярева, причем в той другой жизни ему даже доводилось ими пользоваться. Хорошие машинки, но не выдающиеся. Впрочем, Белов был в курсе, что советская стрелковка всегда делалась с учетом невысоких возможностей промышленности, так что…