Бесогон-2. Россия вчера и сегодня - Никита Сергеевич Михалков
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Вторая причина — одно дело, когда приходит в организацию человек с противоположными тебе взглядами, но вы на равных, вы можете спорить. Но когда приходит человек, облеченный властью и возможностями, как пресс-секретарь премьер-министра Д. А. Медведева[23]и заместитель руководителя аппарата премьер-министра, с которым ты кардинально расходишься в точках зрения. Я понимаю, что вопросы будут решаться телефонным правом, византийским методом, я начальник, ты дурак. Ты начальник, я дурак. Все. Когда председатель попечительского совета, который мог бы этому сопротивляться, не имеет своей точки зрения, не держит слово, с ним нельзя договориться. Когда мы договариваемся о чем-то и потом это все расползается, когда все превращается в такое месиво болотистое, где кому-то очень удобно решать свои проблемы, меня это не устраивает. Я не хочу этим заниматься. Мне это не интересно, поэтому я принял решение моим временем распорядиться по-другому».
Многие забывают замечательную мысль о том, что публичное возмущение придает значимости любому идиоту.
В принципе, я думаю, тут все понятно. Считаю ли я, что мой уход повлияет серьезно на что-нибудь? Нет, я так не считаю. К тому же многие забывают замечательную мысль о том, что публичное возмущение придает значимости любому идиоту.
Достаточно вспомнить историю с мальчиком, который читал Шекспира, а по сути попрошайничал, за что его забрали в полицию. От этой истории стали свою личную выгоду получать люди, которые вроде бы отношения к ней не имеют.
Например, Люся Штейн использовала произошедшее для того, чтобы стать кандидатом в муниципальные депутаты Басманного района Москвы, одного из центральных районов столицы. Вот ее предвыборный ролик.
«Привет, Москва! Это Люся Штейн. Ваш кандидат в муниципальные депутаты Басманного района. В год столетия революции во всех районах столицы пройдут выборы, в которых примут участие как лояльные действующей власти, так и независимые кандидаты. Среди них буду и я. Мое решение было принято после резонансного задержания мальчика на Арбате за публичное выступление в мае этого года. Я в очередной раз стала свидетелем пренебрежения права на свободу самовыражения, после чего мне показалось уже недостаточным только говорить о проблемах моего города. Я решила, что пора попытаться что-то для него сделать. Я вижу для себя множество задач, основные из которых: установление удобной и надежной формы коммуникации жителями района, вовлечение молодых людей в парламентаризм и защиты малого бизнеса от притеснений. В силу моего возраста, мне 21 год, выступать экспертом по многим городским проблемам я не считаю правильным, но мои соседи будут услышаны. Именно жители района являются экспертами вопросов, проблем, с которыми надо бороться, и улучшений, к которым нужно стремиться. Я хочу стать посредником между жителями и властью».
То есть чрезвычайно серьезные намерения. Что ставит во главу угла Люся Штейн, если станет депутатом? Удобную форму коммуникации с жителями района. Вовлечение молодежи в парламентаризм. Вот Люся будет заниматься этим вовлечением молодежи в парламентаризм и коммуникациями. Ну и защитой малого бизнеса от притеснений. А как она будет его защищать? Например, Люся придумала, как защищать дома от сноса. Она сделала гипсовую копию, слепок со своей очаровательной груди, и развешивала на тех домах, которые собирались сносить.
Прошла предвыборная кампания, выборы состоялись, и на страничке Люси появилась надпись: «Мама, я депутат». Фейк? Нет, Люся Штейн теперь муниципальный депутат[24]. К ней будут ходить люди со своими серьезными, большими, важными проблемами.
Почему выбирают Люсю Штейн? Не потому, что хотят ее выбрать, а потому, что не хотят выбирать других. Не хотят выбирать тех, кто, пользуясь принадлежностью к партии власти, добивается этой власти, а в результате не оправдывает надежд, которые на них возлагают избиратели. Подумайте об этом.
А если посмотреть шире. Каково отношение этих властителей дум, которые выступают по радио, по телевидению, в средствах массовой информации, в журналах, в газетах, в интернете. Речь там шла о том, как они относятся к тем, с кем они разговаривают, с теми, кто их слушает или смотрит на них? То есть к народу. Насколько право публичности соответствует просто человеческой порядочности?
Напомню вам кусочек из одного нашего «Бесогона». Как обращаются с цифрами, с фактами и как эти факты подаются безапелляционно и даже без возможности их как-то оспорить.
Я хочу предложить вашему вниманию беседу двух людей, которые берут на себя право и ответственность выходить на миллионную аудиторию. Это Нателла Болтянская и Никита Петров. Конечно же, «Эхо Москвы».
«Петров: Надо же просто учитывать то, что при Ежове в годы большого террора, тех самых массовых операций НКВД, было арестовано свыше полутора тысяч миллионов человек. Из них полторы тысячи миллионов было арестовано с июля 37-го года по ноябрь 38-го.
Болтянская: Какие бешеные цифры.
Петров: Да, по сто тысяч человек в месяц примерно…
Болтянская: Это тоже подтверждено?
Петров: Конечно. Это подтверждено.
Болтянская: Просто после каждой нашей передачи нам же пишут, что вы врете.
Петров: Ну я понимаю, но пусть они тогда читают документы, которые были изданы хотя бы в международном фонде демократии.
Болтянская: Полторы тысячи миллионов арестованных?
Петров: Да, полторы тысячи миллионов арестованных».
Ну вы слышали? Это же на полном серьезе. Полтора миллиарда репрессированных! И не важно, что в стране жило 134 миллиона человек в это время. Слушатели, которые как чистый лист, подумают: «Сегодня буду на тусовке, там скажу: вот сталинизм проклятый, полтора миллиарда людей сгубил». Это же стыд!
И это все слушают, смотрят миллионы. Вы посмотрите, как два властителя дум общаются друг с другом по «Эху Москвы».
Это господин Соломин и господин Ганапольский.
Вот что говорит Соломин в диалоге.
«Соломин: Я часть той силы, что вечно хочет зла и вечно совершает благо.
Ганапольский: Это красиво. Пушкин написал или Лермонтов?
Соломин: Лермонтов, скорее всего.
Ганапольский: Да, скорее всего, Лермонтов».
И поехали дальше. Это «Фауст» Гете. Но какая им разница: Пушкин, Лермонтов, Гете. На хрен они нужны? Вспоминать еще про них.
Человек обязан сомневаться. Если он знает не точно, когда выходит на миллионную аудиторию, он должен хотя бы уважать тех людей, с кем он говорит. Но он их не уважает, потому что он убежден, что они тоже не знают ни хрена. Пушкин, Лермонтов, Гете, поехали дальше. И это не единичный случай. Это принцип.
Вот посмотрите, что пишет Николай Виноградов:
