Конторщица - А. Фонд

болталась высоко под потолком. Продавленный диван завален грудой несвежей мятой одежды и каким-то скомканным барахлом. Незаправленная панцирная кровать по форме была точно такая же, как у Горшковых. Зато шкаф старинный, "бабушкин", с бомбошками и херувимчиками в стиле псевдоампир. Стены, кстати, были обклеены выцветшими обоями в веселенький цветочек "анютины глазки". У стены стоял круглый стол, заставленный грудами пустых пыльных бутылок, над которым висел большой плакат с бегущей девушкой в красном купальнике и надписью: "Спорт – это здоровье и красота".

– Могу предложить чаю, – проявил гостеприимство Петров и, чуть замявшись, добавил, – только подождать надо немного, пока Зинка с кухни уберется. Ты ж не торопишься?

– Тороплюсь, Федя, – отмахнулась я. – Бежала мимо по рабочим делам, дай, думаю, хоть заскочу на секунду да письмо заберу.

– Сейчас, айн момент, – Петров с кряхтением полез куда-то за диван, покопавшись там немного, наконец, вытащил большой пожамканный конверт и с гордым видом протянул его мне. – Держи вот, Лидия. В целости и сохранности!

– Спасибо, Федя, – я глянула на адрес отправителя: ВООП, г. Москва.

Ну что ж, неплохо.

– Клопомор мой где? – напомнил Петров и мои уши запылали:

– Ой, – мне стало неловко, – Извини, Федь, совсем забыла. Замоталась просто очень. Понимаешь, столько всего произошло, ты даже не представляешь…

– Всё я представляю! – гордо выпятил грудь Петров, – ты сеструхе Горшка под зад ногой дала. Ох и орали они тут все! Веселуха такая была! Ко мне как раз мужики с энергомаша заглянули после смены в покер перекинуться, так сразу и ушли. Невозможно же так играть, не слышно ничего.

– Так что, Ольга сюда приехала? – удивилась я.

– Ага, – зевнул Петров, – живет теперь в комнате Риммы Марковны.

– Так еще ж не доказано, что она умерла, – еще больше удивилась я. – А если вернется?

– Ой, когда Горшковых это останавливало? – хмыкнул Петров и задумчиво почесал пузо через замызганную рваную майку. – Да не вернется она, я так думаю. И не удивлюсь, если соседи в курсе, куда она подевалась.

– Ну, ты уж не фантазируй, – отмахнулась я, – Они, конечно, мрази еще те, но убивать не будут. Банально кишка тонка.

– Да при чем тут убивать? – заржал Петров, – куда-нибудь могли ее так определить. С них станется. Особенно с Рудольфовны. Та еще штучка. Говорят, по молодости такое творила, что ой.

Я вздохнула, вспомнив Лидочкины злоключения. Кстати, а то, что я заняла ее место, может и потому, что Лидочку чем-то траванули? Надо бы разобраться. А вслух сказала:

– Так ты пылевыбивалкой от Ольги что ли отбиваешься?

– И не спрашивай, – скривился Петров, – за меня теперь, суки, принялись.

– В смысле? – аж обалдела я.

– Да по-всякому, – вздохнул Петров. – Достали уже так, что я и на кухню не выхожу почти. А теперь Зинкиных мелких пацанов научили, так те стучатся в двери и убегают. И так почти весь день. Я и хочу поймать и отлупить, чтобы неповадно было.

Я покачала головой. Мда, дела.

– Когда ты ушла, совсем плохо стало, – понурил голову Петров, – то они Римму Марковну изводили, а теперь за меня взялись. Решили и мою комнату захватить.

– Да как же можно захватить? – не понимала я.

– Обычное дело, – фыркнул Петров, – у Грубякиных детей много, они все в одной комнате живут, если соседняя комната освободится, и они ее займут, то хрен их уже выселишь оттуда. Да и не будут наверху из-за этого разбираться. Иначе им же придется новую квартиру Грубякиным давать. Проще отмахнуться. Вот те и пользуются. А Рудольфовна свой бубновый интерес блюдет, корова старая.

Я слушала и тихо выпадала в осадок. Вот где у людей совесть?

– А пожаловаться на них если? – предложила я.

– Кому ты пожалуешься? – пожал плечами Петров. – Грубякин – передовик производства, многодетный отец, Горшков – учитель пения, кандидат в члены Партии. А я – всего лишь простой мыслитель из народа. Кому из нас больше поверят?

– Да уж, – согласилась я.

Мы еще немного поболтали ни о чем, мне надо было бежать. Взгляд зацепился за батарею бутылок:

– А зачем бутылки собрал?

– Это – стратегический ресурс, – торжественно заявил Петров, – нет денег, сдал пару бутылок – и вот на чекушку и наскребаю.

– Ох, Федя, взял бы ты себя в руки, – мягко пожурила я, – а то действительно подвинут тебя отсюда Горшковы-Грубякины, ходишь вон как оборванец.

– Нет на свете прекрасней одёжи, чем бронза мускулов и свежесть кожи! – важно заявил Петров, и мы распрощались.

Мне повезло: ни Клавдия Брониславовна, ни Элеонора Рудольфовна мне не встретились.

Из-за этих новостей плитку, кстати, я попросить забыла.

Пока я шныряла туда-сюда по рабочим и заодно своим личным делам, в конторе депо "Монорельс" грянули изменения. Они были, на первый взгляд, не столь уж и существенными, однако же именно они повлияли на мою дальнейшую карьеру и, следовательно, на судьбу в этом мире.

Итак, вернувшись, я обнаружила возле щучьего кабинета столпотворение: все пялились на вывешенные на стенде отпечатанные листы и что-то бурно обсуждали. Заинтересовавшись, я тоже подошла и изучила списки: оказалось, наша незабвенная Щука, которой подчинялось три отдела – кадрово-правовой отдел, канцелярия и отдел делопроизводства и архива, так вот, после пожара, затронувшего несколько вверенных ей помещений (в том числе и мой чуланчик), и последующего их ремонта, включила активность и переформатировала кто где будет теперь сидеть. В результате я лишилась отдельного кабинета: на моем месте теперь будет сидеть Гиржева (та наглая шатенка с лошадиным лицом, что цеплялась ко мне за стенгазету), а меня благополучно сплавили в огромный проходной кабинет, где уже и так сидели шесть теток, разной степени склочности.

Тетки пополнение в моем лице встретили кисло, более того, местечко мне, на правах новичка, выделили "элитное": у шкафа, который отгораживал закуток, где все они регулярно гоняли чаи. Сидеть же мне предстояло лицом к стене без окна, спиной к входным дверям, и все, кто туда-сюда ходил, могли прекрасно видеть, чем я занимаюсь. Полагаю, в этом тоже был позиционный расчет Щуки.

Расстроенные Егоров и Мунтяну поперетаскивали мои папки и коробки в новый