Виршевая поэзия (первая половина XVII века) - Коллектив авторов
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Како же дерзну учити инех, —
сам бо грешнее и недостойнее паче всех.
И паки к вышереченному источнику притеку,
и совершенное глаголание на ся изреку.
что инех скверну и нечистоту отмыватощу,
самому же всегда в скверне и гнусе пребывающу!
И паки прииду ко обнаженному тому древу,
не достоин бо есмь грешный дару олтареву.
Токмо к настоящему слову притещи
и за послушание вкратце ти изрещи,
елика ми всесилный бог поможет.
Всяк бо надеяйся нань глаголати возможет.
Всегда бо велию твою доброту пред собою зрю
и по возможению своему тако и сотворю:
повелено есть нам друг друга учити,
чтоб нам никому зла дела не творити.
Аще кто будет и велми грешен,
но обаче да будет брата своего учити поспешен.
Брат бо от брата помогаем, яко град тверд бывает[211],
и господь, праведное солнце, всех нас на покаяние призывает.
Понеже принудил мя еси сие писание к себе начертати,
чтоб тебе от онаго своего обычая и нрава отстати
и себе тебе от него воздержати,
и страх божий в сердцы своем держати.
И сам ты еси божественнаго писания много читал,
и колико лет на памяти своей держал.
Ныне еси по что конечне ослабел?
Мню бо, яко верою и делы оскудел.
Преудивляюся всякому человеческому нраву, —
на временную привменяет бо вечную славу
и всегда творца своего и бога презирает,
и святыя его заповеди преступает.
Возрим, како божиим хитротворением небо и земля стоят[212]
и повеленный им устав держат.
Тако ж и светила, великое и малое, свое течение сотворяют
и нам таковым своим уставом возбраняют;
понеже оно, бездушное естество, повеление творца своего не преступает
и нам яко глаголы возбраняет.
Тако море и реки предел своих не преходят,
токмо реки во округ свой обходят;
море же наводнено яко чаша налита стоит
и нам же таковым уставом велми претит.
Аще ли некогда от великих ветр и зелне колеблется,
но обаче от своих предел не отлучается,
или, простершися, выступает,
но паки своего предела не оставляет
и вся творит божиим повелением
и уставленным ему от него положением.
Такожь и вся животная пребывают в повеленном им уставе,
мы же нигоже стоим в преданней нам славе:
всегда бо творца своего и бога заповеди преступаем
и повеленнаго нам от него забываем;
и паки аки свиния в кале валяемся,
творцу же своему и богу теми своими злыми делы супротивляемся
и умом своим и сердцем не устрашаемся,
токмо всегда на неподобная дела поощряемся.
Тако божественныя книги всегда аки трубы во церкви божии вопиют
и всех нас во царство божие зовут.
Мы же вся мимо ущес своих пущаем,
паки, аспиды глухие, слухи своя затыкаем
и многия, и различныя грехи содеваем,
и вечней муки быти яко не чаем.
Неложно бо есть реченное к нам, яко неразумием своим горши есми скота,
понеже не помышляем в себе вечнаго живота;
скоту бо и всякому безеловесному естеству не надо того разумети,
токмо свойственно ему есть чрево насыщенно имети
и в небытие отходити,
понеже господь бог не повеле в них словесней душе быти.
Мы же душу словесну и разумну имеем
и вся заповеди господня разумеем.
И паки от него, создателя нашего и творца, всем нам дано знати,
чтоб на святых его заповедей не преступати.
Мы же паки, знающе и ведяще, злая творим,
о душевной добродетели никако же бдим,
и всегда своя похотения исполняем,
и заповеди творца своего и бога преступаем.
Писано бо есть: горе в разуме согрешающим
и заповеди господня преступающим.
Ведый раб господина, воли его не творяй, много биен бывает
и неведый раб господина малые раны приемлет.
Не вем паки, како ум и мысли приложити,
чтоб нам обычаи свои и нравы пременити
и творцу своему и богу добрыми делы угодити,
и с ним, творцем своим и богом, во веки жити.
Пишет бо ся ум у человека яко царь во главе,
и всяка убо плоть подобна привмененна растимой траве.
Кто будет над умом своим силен,
той бо сам чювством своим винен,
и всеми бо уды и члены владеет
и сам в себе крепости яко не имеет.
Ум же, той у человека яко царь во главе на престоле
сюду и обоюду зрит, седит,
и всем удовом своим разсужает,
и яко некий изрядный домоводец дом свой учрежает.
Не вем, кто его может укрепити? —
Токмо тело свое алчбою и жажею может уморити.
Обаче, рещи, вся в нем крепость и радость содержится.
От кого жь иного твердости и разуму научится?
По сем велми преудивляюся
и паки, рещи, недомышляюся:
како и кто крепость ему подаст? —
разве кто все житие свое богу отдаст.
Той же паки и твердость ему учинит,
понеже сам сия вся содержит,
всегда бо о помыслех своих бдит
и яко орел высоко парит,
не токмо кровы небесныя проходит, —
солнце же и луну, и звезды, ефирь же и вся небеса[213] происходит;
страшно бе рещи, — и самаго престола владячня касается,
и паки во своем месте — во главе своей обретается.
И не ипостасью[214] же своею тако содевает,
помыслию своею толико высоко летает,
сам же с своего места не движим пребывает.
Движим же, егда помыслы ражает:
свойственно бо есть ему на единем месте не стояти,
токмо ежечастно помыслы ражати.
Зри и внимай, какова его сила и деяние
и каковое превысокое мысленное достизание.
И сам себе укрепити яко не может,
кто же ин утвердити его возможет?!
Не от себе же сия тако изрековаем,
но в божественных писаниих и святых отец тако обретоваем.
