Современный французский детектив - Буало-Нарсежак

Наступило молчание, и у меня не хватало духу нарушить его. Каждое слово Кэтрин Вильсон причиняло мне боль, мучительную боль, но ее рассказ мог навести меня на след. Никогда в жизни не мог бы я предположить, что моя жена замешана в такой грязной истории; но все же лучше было знать правду, даже столь неприглядную, чем сражаться с ветряными мельницами, а я только этим и занимался все последние дни.

Кэтрин опять заговорила, но, казалось, теперь она не замечает моего присутствия и перебирает воспоминания ради собственного удовольствия.

— Монтегю сказал мне еще одну вещь, в которую мне как-то не хочется верить. Он встретил Фреда, бывшего приятеля Рихтера. Фред тогда только вернулся из Парижа, где виделся с Гарольдом, и Гарольд во всем винил Патрицию, он говорил, что она обвела его вокруг пальца, что она виновница всех его бед… Он даже утверждал, — Кэтрин понизила голос, — что именно Пат известила полицию обо всех делах, которые творились в «Фазане»… Но я всегда отказывалась этому верить. Я очень любила Пат; она сразу же понравилась мне, и не только потому, что была красивая и воспитанная, но еще и потому, что она очень умная была, а это такая редкость, чтобы женщина была умная. И характер у нее был приятный: за полтора года мы ни разу с ней не поссорились. Вот с мужчинами она была слишком жестока, это правда; Тед, бедняга, здорово от нее натерпелся. Ну а Рихтер мне никогда не нравился… Но доносить на него за это в полицию… И не на него одного, а на десятки людей… Нет, Пат на это была не способна. А Рихтер твердил, что это именно она. И он вроде поклялся ей рано или поздно отомстить.

Может, я был неправ, что так и не рассказал тебе обо всем этом? Ты наверняка дал бы мне умный совет, возможно, и просветил бы меня насчет Кэтрин Вильсон, помог бы мне избежать многих ошибок и многих оплошностей. Но пойми меня, Том. Рассказ этой женщины выставлял Пат в таком неприглядном свете; мне самому стоило большого труда все это переварить, мое существо восставало против этого нового, навязанного мне облика Пат. Мог ли я, Том, вынести мысль, что и ты увидишь ее такою?…

Но все же, когда я распрощался с Кэтрин Крейн, первым моим побуждением было позвонить тебе. Ты был мне необходим, мне нужно было, чтобы кто-то ободрил меня, мне надо было с кем-то все обсудить, чтобы установить, что в этом ужасном рассказе правда и что ложь. Я позвонил тебе, Том, но мне сказали, что ты еще не вернулся. И я поневоле остался один и опять погрузился в свои невеселые мысли.

Я понимал, что рассказ Кэтрин нельзя считать сплошным нагромождением вымысла. Слишком уж многое в нем выглядело вполне достоверно. Да и зачем было ей придумывать такую кучу событий, которые отнюдь не служили к ее чести. Конечно, в ее повествование могли вкрасться и какие-нибудь неточности, кое-что она могла неправильно истолковать, а кое о чем просто забыть… Но в целом все казалось достаточно убедительным. И мне предстояло свыкнуться с этой мыслью…

Как же я должен был теперь поступать? До сих пор я смотрел на жену как на свою собственность, как на существо, которое принадлежит мне безраздельно и о котором я все, абсолютно все знаю. Даже ее исчезновение, даже те странные обстоятельства, которыми оно сопровождалось, не заставили меня изменить своего мнения. А теперь я все должен был переоценить, переосмыслить, пересмотреть. Патриция оказалась совсем не такой женщиной, какой она мне представлялась прежде. Но означало ли это, что я перестану ее любить? Какая чушь! Да, я считал ее непогрешимой, возвышенной, чистой. Приходилось признать, что я ошибался; до встречи со мной она изведала сомнения, соблазны, быть может, любовь… Но благодаря всем этим открытиям, пока еще довольно туманным, я начинал понимать и другое: та, которую я всегда считал такой сильной, на самом деле была растерянна и слаба… Она была беззащитной, ее могли больно обидеть, и вот она в самом деле попала в руки бесчестных, бессовестных, готовых на всякую подлость людей. И что же, неужели я брошу ее в такую минуту? Нет и нет, тысячу раз нет! Именно сейчас, больше чем когда бы то ни было, я должен, обязан ее защитить, я должен ринуться ей на помощь. И я понял внезапно, что моя любовь к Пат не только не пострадала от всего того, что я про нее узнал, но, напротив, стала еще сильнее; моя любовь вышла из испытания окрепшей и возмужавшей; не благоговейное восхищение, не эгоистическую страсть — теперь я испытывал к жене великую, полную сострадания нежность. О, если бы только удалось мне ее спасти! Я не сказал бы ей ни слова упрека, я вообще не стал бы ей говорить, что мне известно ее прошлое; я сделал бы все, что в моих силах, чтобы лучше понять ее, чтобы стереть все следы этого мрачного прошлого, если они остались в ее душе…

И тогда я решил не говорить тебе, Том, да и вообще никому про то, что узнал от миссис Крейн. Если Пат сама мне обо всем не рассказала, значит, ей были мучительны эти воспоминания, и она не хотела их больше касаться… Правда, расследование, которым занялся Мэрфи, может кое-что из этих фактов обнаружить, но будет лучше, если я по-прежнему стану их скрывать. Пат было бы неприятно, если бы она узнала, что я о чем-то проведал, да еще поделился с тобой…

Однако не стоило бросаться в другую крайность. В том, что наговорила миссис Крейн, имелись некоторые сведения, которые могли оказаться полезными в наших розысках. Не следовало ли сообщить их сэру Джону Мэрфи?

Так сидел я наедине со своими мыслями в холле «Камберленда», потягивая очередную рюмку виски и не обращая внимания на снующих вокруг людей. В углу стоял включенный телевизор, но никто на него не смотрел; передавали спортивные новости, и я время от времени рассеянно поглядывал на экран, где мелькали кадры игравшегося накануне матча. Меня самого удивляли то спокойствие, та, я бы сказал, эйфория, в которой я пребывал и которой, признаюсь, во многом был обязан выпитому спиртному. Подумать только, всего лишь сутки назад я находился на грани самоубийства, мне было невыносимо присутствие всех этих окружающих меня мужчин и женщин! А сегодня, когда я узнал удручающие факты про женщину, которую любил больше всего на свете, — сегодня я безмятежно сижу в своем кресле и спокойно раздумываю, сообщать ли чиновнику Скотланд-Ярда новые данные, касающиеся моей жены!

И тут я испытал настоящий шок. Я вдруг увидел ее. Увидел Пат, свою жену. Казалось, она была рядом, со своей улыбкой, с развевающимися на ветру волосами, с гордо поднятой головой… Она была прямо передо мной на экране телевизора, и диктор говорил:

— На портрете, что вы сейчас видите, изображена Патриция Тейлор, которая пропала в пятницу шестнадцатого сентября, сразу после того, как приземлилась в лондонском аэропорту. Постоянное местожительство — Милуоки, штат Висконсин, Соединенные Штаты. Всех, кто видел миссис Тейлор в этот день или позже, просим обратиться в Скотланд-Ярд, в отдел пропавших без вести.

Я едва не закричал. Но ведь появление Пат на экране было вполне естественно. Разве Мэрфи не предупредил меня, что собирается прибегнуть к помощи телевидения? И разве не ту самую фотографию, которую я передал вчера Мэрфи, видел я сейчас на экране? Да, все так и было, но произошло волшебство, и с экрана смотрела на меня другая, новая Пат. Не моя жена, а женщина, пропавшая без вести. Патриция становилась достоянием публики.

Когда первое потрясение прошло, я отметил, что этот глас Скотланд-Ярда бесследно растворился в смутном гостиничном гуле. Кроме меня, никто из этой сотни стоявших, болтавших, ходивших взад и вперед по холлу людей не внял призыву, который являл собою мою собственную, многократно усиленную динамиками тоску… Неужто так было везде? Неужели все усилия Мэрфи ни к чему не приведут?

Я опять подумал о тех сведениях, которые только что получил от миссис Крейн. Правда, сведения касались давних времен; Кэтрин Крейн давно потеряла следы этих людей. И все-таки можно было попробовать их разыскать и, если они причастны к исчезновению моей жены, заставить заговорить…

Из довольно сбивчивого рассказа бывшей мисс Вильсон я все же кое-что извлек, и в первую очередь — адрес подпольного бара «Фазан». К этому бару как будто сходились многие важные нити, с ним была связана пресловутая история с автомобилем «бентли»… Во мне все больше крепло убеждение, что Пат стала жертвой Гарольда Рихтера, а единственной для меня возможностью найти этого человека было справиться о нем в «Фазане»…

Решение созрело мгновенно. Я ничего не скажу Мэрфи об этом смутном эпизоде биографии Пат, не скажу, во всяком случае, до тех пор, пока меня не принудят к этому чрезвычайные обстоятельства. Завтра я сам отправлюсь в «Фазан» и расспрошу там людей. Если им что-нибудь известно, я найду способ заставить их заговорить, какой бы опасностью это мне ни грозило. А если они ничего не знают, то и риска никакого не будет.