Третья раса - Дмитрий Янковский

— Попробовать бы… — осторожно прощупал я почву.

— Ладно. Это дело. А то нет ничего хуже стрелка, который боится собственного оружия. Тогда одевайтесь, я снаружи вас подожду. В коробке, кроме шмоток, две кобуры для скрытого ношения оружия. Надеюсь, разберетесь, как надевать.

Только он вышел, мы с Леськой бодро разобрали одежду. Мне достался легкомысленный синий костюмчик из брюк и чуть светящейся алесциновой рубашки с широкими рукавами, поверх которой я накинул легкий жилет, вроде того, что был на Долговязом. Понятно, что жилет выполнял единственную функцию — скрыть кобуру с пистолетом. Леська надела расклешенные «тянучки» с пунктирно мерцающими темно-зелеными лампасами и озадаченно остановилась, не зная, чем прикрыть обнаженный торс.

— В жилетке я буду смотреться, как лесбиянка, — поморщилась она. — Вот рубашечка на выпуск очень миленькая, но она на голое тело. Куда, спрашивается, пистолет прятать?

— Давай я оба возьму, — предложил я, помня, что Леся несколько раз негативно отзывалась о людях, носящих оружие.

— А штаны у тебя от тяжести не упадут? — съязвила она. — Нет уж, в многолюдном городе на южной Суматре с такой штуковиной ходить намного спокойнее.

— Но я же буду рядом!

— И что? Мне, по-твоему, пушку доверить нельзя?

— Ладно, не кипятись. Ну куда ты ее спрячешь?

— Разберусь, — пробурчала она. — Но вообще гадство, конечно. Оденешься как мужик, местные лесбы будут пялиться масляными глазами, а женская одежда не очень приспособлена для ношения оружия.

В конце концов она нашла выход. Надела черную майку, поверх нее кобуру, а сверху пеструю мужскую гавайку. Результат получился вполне ничего — брючки женственные, в обтяжку, маечка унисекс, а рубашка просто в свободном стиле. Очень нейтрально.

— Годится? — спросила она.

— Заново, что ли, в тебя влюбиться? — рассмеялся я.

— Во-во. Только уже с ухаживаниями, со всеми делами…

— С цветами, — шутливо добавил я.

На самом деле мысли у меня были совсем не шуточные. Я вдруг понял, что совершенно Леську не знаю. Я женился как бы не на ней, а на том образе, в который влюбился еще в детстве, а потом хранил в памяти, не желая замечать изменений. Но ведь Леська совсем-совсем уже взрослая. Женщина. Это слово как-то по-особенному, по-новому меня взволновало. Я Леську привык считать товарищем, и даже когда у нас был секс, то получался он не страстным, а дружеским, как если бы мы в песочнице друг другу письки показывали.

Но в эту минуту все изменилось. Из-за непривычности обстановки, в которой мы неожиданно оказались вдвоем, у меня с глаз словно упали шторы. Я вдруг увидел, какая Леська яркая, и по-взрослому сексуальная, и как бы немного чужая. Не совсем, а ровно настолько, чтобы ее расположение надо было бы заново завоевывать. Может, действительно цветами, а может, более весомыми подвигами.

Я замер, не зная, поделиться ли с ней новыми ощущениями, или это обидит ее.

— Лесь… — осторожно позвал я.

Она медленно обернулась, видимо ощутив изменение моего состояния.

— Что?

— Ты такая красивая. Не обижайся, но я словно заново с тобой познакомился.

— Это радует, — подмигнула она. — Значит, кризис, наступающий, по утверждениям психологов, через год совместной жизни, нами успешно преодолен. Разрешаю тебе сегодня быть моим кавалером.

Мне понравилось, что она так легко меня поняла и так запросто, весело приняла правила увлекшей меня игры. Когда мы выходили из кают-компании с пистолетами под одеждой, я вдруг отчетливо ощутил запах Леськиных волос. Он был ярким, волнующим, толкающим на безумства. Давно я не ощущал ничего подобного!

— Идемте, пальнем пару раз с борта, — поманил нас за собой Долговязый. Потом скосил взгляд и добавил: — Леся, ты прекрасно выглядишь.

— Спасибо, — улыбнулась она. — Это меня украшает уверенность от пистолета подмышкой.

— Вроде ты совсем недавно иначе отзывалась об оружии, — усмехнулся я.

— Тогда и обстановка была другая, — выкрутилась она. — Не хватало еще ночью по городу шататься с голыми руками.

— Это точно, — кивнул Долговязый. — Городок тот еще, особенно перед гонками, когда здесь собирается всякий сброд. Гнездо порока.

— А ты вдруг стал поборником нравственности? — удивился я.

— Знаешь, те пороки, которые ты во мне замечал, — он пару раз щелкнул себя по горлу, — не идут ни в какое сравнение с местными нравами.

Я ему доверял, так что предпочел на время утихнуть и посмотреть самостоятельно, что к чему. Но вообще я сам себе удивлялся — год прожить у северного побережья Суматры и ни разу не выбраться на сам остров. А ведь Леся предлагала не раз. Хотя сейчас я не жалел, что провел этот год взаперти — ярче будут новые впечатления. К тому же, по слухам, северная часть острова была намного спокойнее и пристойнее южной. Но слухи слухами, а хотелось увидеть все собственными глазами.

Когда мы выбрались на свежий воздух, над океаном остывал экваториальный закат, а город разгорался сильней и сильней, все больше напоминая волшебный кристалл, манящий переливами всех цветов радуги. С берега доносились упругие толчки мощных музыкальных установок, хлопки пиротехники, внезапный рев прямоточных моторов.

— Сегодня первый парад катеров, — объяснил Долговязый. — Кто уже успел подготовить технику, демонстрирует ее зевакам.

— Разве механическая гонка проходит на прямоточниках? — удивился я.

— С прошлого года ввели эту категорию, чтобы привлечь богатеев и раскрутить их на меценатство. Но самой престижной как была, так и остается категория поршневых катеров без специальных систем глиссирования.

Именно допотопность поршневого привода, насколько я знал, была причиной этой престижности. Дело в том, что мощность моторов этого типа уже доведена до всех мыслимых и немыслимых пределов, а потому на первый план выходит судоводительское мастерство самих гонщиков. Именно поэтому тройка победителей в категории поршневых катеров получала не только всемирную известность, но и более чем солидные денежные премии. И даже тем, кто входил в десятку, кое-что перепадало сверх компенсации затрат. Кроме всего прочего, их с распростертыми объятиями принимала на работу любая судоходная компания.

— В таком шуме никто не услышит нашей пальбы, — сказал Долговязый, осмотревшись с борта. — Только стреляйте в воду, чтобы пуля далеко не ушла.

— Бросить бы что-нибудь, — предложил я. — Меткость проверить.

— Какой ты капризный, — вздохнул отставник, доставая из-за пояса плоскую бутылочку джина.

Он допил из нее остатки, завернул крышку и бросил за борт.