Как я таким стал, или Шизоэпиэкзистенция - Руслан Белов

– Вас, конечно, зовут Магдалина? – спросил я, оценивая прилично ли расстояние между ней и Павлом.

Глаза ее застыли на мгновенье. С некоторым трудом оживив их, гостья сказала:

– Меня зовут Настей. Но клиентам я называюсь Магдой...

– Она на дороге работает, – прямо глядя, сказал Павел. – Ночью один дальнобойщик ее подобрал и выбросил потом из машины.

– И от этого ты такая веселая?.. – я испытывал удовольствие, глядя на собеседницу, ничуть не огорченную ночным своим несчастьем. Мне казалось, она чем-то внутренним освещает все вокруг, а то, что исходит от меня, преобразуется в ней в нечто большее, как в линзе. Преобразуется и складывается с ее светом в единое доброе излучение.

Вдобавок, кожа у девушки была белой и шелковистой. Вряд ли дальнобойщик мог ее оценить.

– Не грузи, начальник, – отреагировал Грачев на мою реплику.

– А ты и в самом деле Христос? – спросила она. Лицо ее попеременно выражало кокетство, надежду, страх, радость. Глаза удивляли чистотой.

– Да, – ответил я просто. – И я знаю, что ты хочешь.

– Что?

– Мужа невредного на всю жизнь, и чтобы умереть с ним в один день.

– В общем-то, да...

– А знаешь, почему ты сказала "В общем-то, да"?

– Почему?

– Да потому что в настоящий момент ты больше всего хочешь другое.

– Да, хочу... – согласилась, чуточку покраснев.

Природные девушки всегда как на ладони.

– Но это другое можно купить в магазине, а я не торговец. Я – Христос, и распространением Кока-колы не занимаюсь.

Магда чуточку огорчилась. Ей хотелось баночку Кока-колы. Хотелось подержать ее в руке, ощущая крепкими пальчиками упругий металл, подержать, колебля то так, то этак содержимое и добавляя по желанию пустоты.

Когда держишь что-то в руках, то чувствуешь себя увереннее.

Это обычный хватательный рефлекс приматов.

Люди сжимают в руке баночки, телефоны, поводки, близких. И чувствуют себя увереннее.

– Ну ладно, давайте мужа... – сморщила носик.

– Да ты не расстраивайся. Я найду хорошего, он подарит тебе эти несчастные штаны.

Ей хотелось иметь самые дорогие джинсы. Она была уверена: если бы у нее были джинсы за тысячу баксов, ее увидело бы больше народа. И все бы сказали: "Ничего девочка!"

– В самом деле, хорошего?!

– Определенно.

– Тогда пойдемте прямо сейчас?

– Можно и сейчас... – посмотрел я на синяк и припухшие губы невесты.

– Что, с ними муж будет хуже? – испуганно прикрыла ладошкой повреждения.

– Наоборот, лучше. Без них тебя любой возьмет...

– Он еще тебе не все сказал, – встрял Павел.

– Чего не сказал? – испуганно посмотрела.

– Что ты очень красивая, но одной разновидности красоты тебе определенно не хватает.

– Какой еще разновидности?

– Самоуважения.

– Да, Настенька, ты – богиня, – покивал я. А ошиваешься черт те с кем.

– Богов просто в нашем районе нет. А жить по-божески хочется...

– Ладно, хватит молю катать, пошли, – Павел решительно встал и направился на станцию.

Через четыре часа муж Насти нашелся в пригороде города Чехова. Я шел впереди, ведя ее за собой; Павел шел в арьергарде. Мужчины, попадавшиеся по пути, были либо так себе по внутреннему содержанию, либо не подходили по возрасту. Некоторые встретившиеся юноши были приятны лицом, но я чувствовал, что их хватит всего лет на шесть-семь супружеской жизни, и потому ими пренебрег. А мужа увидел сразу. Он, среднего телосложения, лет двадцати пяти, стоял с секатором во дворе ухоженного дома. Углядев Настю, застыл и стал думать: "Кто мог ударить такую девушку?!"

Я посмотрел на Павла, и он, подойдя к забору, спросил:

– Невеста не нужна? Самое то?

Спросил он серьезно, я и Настя смотрели серьезно, и эта серьезность не дала пресечься мысли парня, и она продолжилась, несмотря на то, что девушка была в вызывающих бордовых чулках и коротенькой плюшевой юбочке, с головой выдававших ее способ существования.

– Нужна, – буркнул парень, посмотрев на меня. – А вы кто такие?

– Это Христос, – показал на меня Павел подбородком.

Я не говорил, что шел, опираясь на посох, в верхней части которого веревочкой была прикреплена палочка, превращавшая его в крест.

– Да, Христос... – ясно улыбнулась девушка, подавшись ко мне плечом.

– Шутите?

Я улыбнулся высокомерно:

– Да нет, какие шутки? Доказать?

– Чудо, что ли покажешь?

– Можно и чудо.

– Какое?

– Огромное и чистое. Ты всю жизнь будешь счастлив с этой девушкой, и она будет счастлива с тобой. И люди вокруг вас будут становиться лучше и счастливее. Это не чудо?

Парень посмотрел недоверчиво. Я сказал:

– Чувствуешь, оно уже начало в тебя проникать?

Настя освободила руку и шагнула к забору. Они встали друг против друга.

– Кто это так тебя? – тронул он ее щеку.

– Да никто. С поезда спрыгнула...

Сказав, она почувствовала, что нисколечко не соврала (и это отразилось в ее глазах), почувствовала, что действительно спрыгнула с поезда, несшего ее от станции к станции по разменянной с детства жизни, спрыгнула с поезда, в окнах которого ничего было не увидать, спрыгнула с поезда, и теперь стоит на земле, на твердой своей земле, стоит с человеком, который как-то странно растворяет ее, прежнюю, снаружи, растворяет, наполняя изнутри живительным счастьем.

Парень почувствовал, что эта девушка спрыгнула с поезда, спрыгнула, чтобы стать перед ним. Двумя ударами кулака он выбил справа от себя две заборные доски и предстал перед ней счастливый и сильный.

Павел потянул меня за локоть, и мы ушли.

37

Две недели мы ходили по России, слава богу, удачно, так как чудеса получались. И прошу, не морщитесь. Поначалу мне самому было не по себе, потому что чудеса эти, как ни крути, были всего лишь фокусами, бросавшими тень на светлый образ Иисуса Христа. Долгая, внимательная жизнь среди людей, знание их психологии, пусть дилетантское, позволили мне успешно выполнить многие пожелания клиентов, в том числе, и в области здравоохранения и финансов, что воспринималось публикой как чудотворение. Но я чувствовал себя мошенником, бессовестным и наглым узурпатором. Чувствовал, пока не случилось это...

Девочке, очень похожей на мою Любу, было лет семь-восемь. На ней, худенькой, висело белое платье в голубой горошек, видимо, купленное наспех. По пустынной улице ее, несомненно, умственно отсталую (лишенную души, витавшей в сновидениях!), вел за руку сально улыбавшийся мужчина. Едва увидев этого человека, я прочитал его мысли – он предвкушал, как приведет девочку домой, разденет, помоет в ванне, покормит, нет, сначала покормит, дав немного сладкого вина, а потом помоет, нежно растирая губкой ее детское тело. Когда воображение мужчины стало педофильным, я посмотрел на Павла. Тот, взяв с места в карьер, подлетел к нему, ударил сзади. Ударил так сильно, что педофил выпустил руку девочки, оставшейся равнодушной, и свалился мешком в сторону. Пока Павел расчетливо бил его ногой в печень, в пах, под ребра, я привел девочку в ближайший сквер. Посадив ее на скамейку – глаза несчастной оставались невыносимо пустыми – спросил, кем ей приходится мужчина. Девочка не ответила. Глядя в никуда, она механически сунула руку в карман платьица, вынула леденец, закутанный в кусочек туалетной бумаги, неторопливо развернула, сунула за щеку.

– Так кто тебе этот человек? – спросил я повторно.

– Па-па, – с трудом сказала девочка, не повернув головы.

Я опешил. Мне показалось, что это Люба позвала меня из сна. Ее душа. Но, решив оставаться в реальности, я поверил, что девочка всего лишь ответила на мой вопрос. А если это так, мы влипли. Подошедший Грачев вернул мне самообладание, сунув в руки несколько бумажек. Из них я узнал, что Сухостоев Валерий Константинович в этот самый день на самых что ни на есть законных основаниях удочерил Любовь Геннадьевну Сущеву, воспитанницу детского дома для умственно отсталых.

– Надо делать ноги, – подумал Грачев. – Попадем в милицию – закроют на всю катушку.

– Не закроют, – подумал я, вернув документы. И подумал так потому, что понял – передо мной Люба, телесная оболочка Любы. И сразу же в меня со всех сторон стало вливаться что-то чудесное, что-то такое, что сделало меня средоточием вселенной. Я стал Оком, но Оком не холодным и равнодушным, а лучащимся живительным светом, и свет это не лучился просто так, он был предназначен для чего-то определенного. Охваченный безграничной радостью, я встал перед девочкой, обхватил ее щеки ладонями, – под правой бугрился леденец – и стал смотреть в безрассудные глаза. И свет, собравшийся во мне, стал входить в них, и они теплели.

В это время подъехал воронок, из него выскочили милиционеры с автоматами. Не отрывая глаз от глаз девочки, я стал Пашей Грачевым, и тот, указав на побитого им мужчину – он начинал очухиваться – озвучил, то, что появилось у него в голове: