Дары Кандары.Сборник(СИ) - Батхен Вероника Владимировна

было отладить и пристрелять. Рабам приказали запасти как можно больше воды – источника с трудом

хватало на то, чтобы напоить всех людей, а у саксов наверняка были зажигательные стрелы.

После заката в саду разожгли костёр. Аврелиан сам вышел на поединок с быком, повалил и зарезал

зверя во славу Митры, окропил кровью алтарь. Вслед за ним все легионеры омыли в крови клинки. Сердце

быка сожгли, тушу зажарили целиком и съели до последнего клочка мяса – чтобы жертва была угодна. Нет,

не так представлялся трибуну триумф по случаю обретения сына… остаётся надеяться, что саксонский

отряд кончится здесь, на вилле, и до пещер не дойдёт. Сказать по чести, шансов у нас немного. А вот

Аврелий может остаться жив. Он хороший мальчик, жаль, что ни разу поговорить по душам не успели. До

рассвета горел огонь, легионеры сражались друг с другом до первой крови, приносили обеты, чистили

оружие и снаряжение. С первым лучом солнца мужчины спели гимн Митре и повалились спать – кто в доме,

кто на траве. Если верить шпиону, саксов стоило ждать к закату.

День, казалось, тянулся вечно. В обед вернулся Напайос – всклокоченный, шерсть в репьях, но

довольный. Он добрался до вересковых холмов и сумел договориться с владычицей местных духов, дав ей

хорошую цену – одно маленькое ожерелье, из-за которого в своё время было очень много переполоха. И

наивные варвары встретили у реки чудный табун, полсотни бесхозных кобылок редкостной красоты,

белогривых и кротких. Пока охотники до дармовщинки переловили лошадок, пока оседлали… пока собрали

из реки трупы сумасбродов оседлавших бешеных кэльпи, пока начали строить мост через реку. В общем,

чуть задержались бедняги саксы.

Ввечеру на стенах зажглись огни. Аврелиан лично стоял у ворот, ожидая атаки. Чуткий слух трибуна

уловил дальний шум шагов, звонкий ритм марша. Всё-таки они пришли ночью. Он скомандовал: катапульты

наизготовку… но по счастью не успел выстрелить. Ветер донёс походную песню, три десятка охрипших

глоток скандировали:

Пусть я погиб за Ахероном

И кровь моя досталась псам,

Орёл шестого легиона, орёл шестого легиона

Всё так же рвётся к небесам!!!

Три десятка покрытых шрамами ветеранов со щитами и копьями. Значок легиона – кто его сохранил,

как?! И сияющий, словно новый денарий, сын во главе отряда.

– Мы буду сражаться рядом с тобой, трибун Аврелиан Амброзий!

Аврелиан хотел было напомнить мальчишке, что по закону Рима, за неповиновение отцу полагается

смерть, но не стал. Отвернулся к стене, подозрительно моргнув, а потом высказал на чистейшей латыни всё,

что думает об отряде, бойцах и их молодом командире.

Хитроумные саксы атаковали за час до рассвета. Надеялись видно, что стража уснёт… и получили

четыре горящих, брызжущих смолой ядра, одно за одним. Жаль, темнота помешала прицелиться, трупов

почти не осталось, но для первого раза хватило. До рассвета было спокойно, слышался только шорох и

скрипучая незнакомая брань. … А потом… какие четыре сотни?! Мало не тысячная орда белокурых

свирепых бойцов окружила виллу. У них не было лестниц и стенобитных орудий, но Аврелиан знал –

собрать тараны из дубовых стволов пустячное дело. И никакая молитва тут не поможет. Катапульты

стреляли, но смолы было мало и ядер мало. Саксы ждали. Возились. Орали мерзости и показывали

бесстыжие, немыттые зады. В один трибун со стены лично засадил дротик, но легче ему не стало.

Когда дневная жара сгустилась и стала вязкой, горящие стрелы полетели вовнутрь. Запылали хлевы и

пристройки. Трибун подумал, что правильно приказал угнать скот – стадо обезумевших от огня коров

разнесло бы всю оборону. Шансов не было. Дым застил глаза. От людей пахло потом, кровью и страхом. И

только юный Аврелий был весел – первая битва, первое настоящее сражение. Видя, как пламя отражается в

яростных и весёлых глазах мальчишки, трибун понял, сын мечтает о подвиге, о настоящем бое. Погибать –

так с музыкой, хоть такой подарок принесу сыну. Старый дурак…

– Эй, трубите! – громогласно рявкнул трибун, поднял гладиус к небу – и шатнулся от неожиданности,

получив стрелу в бок. Брёвна, на которые он упал, оказаслись тёплыми и смолистыми, лоскутки золотистой

древесной шкурки мелькнули перед глазами, словно крылья весенней бабочки. Дымный воздух

стремительно начал темнеть. «Вот и всё. Больно. Очень больно» – подумал Аврелиан и из последних сил

приподнялся на локте, напряг могучую грудь для команды, – В атаку, сукины дети, за Рим!

– Стоять! – рявкнул вдруг Напайос, – слышите, вы, стоять!!! Всем заткнуть уши! Забить войлоком!

Хватайте шлемы, шапки, что угодно только закройте уши!

– Стоять! Всем заткнуть уши! Отступаем! – звонким голосом отдал команду Аврелий Младший. Он

почувствовал миг колебания у солдат, но привычка подчиняться приказу, была намертво вбита в

легионеров. Поочерёдно, уклоняясь от стрел и дротиков, они сооудили себе заглушки – кто как умел. Потом

управляющий отпер двери и все бойцы, кроме сатира, втянулись во внутренний двор виллы. Аврелий и

Люпус Эст отступали последними, они слышали как трещат, ломаясь, дубовые брёвна ворот, как гулко

колотится в них таран, как хрипят, надрываясь, саксы…

Когда первый отряд варваров провалился в огромную яму с острыми кольями на дне, Напайос

затрубил в шипастую, ослепительно белую раковину. Он получил её от отца, пьяницы Силена, а тот – от

своего отца. Умер великий Пан… а паника никуда не делась, крики умирающих воинов только

подхлестнули испуг. Ряды атакующих смялись, одни бросились прочь, в леса, другие катались по земле,

сжимая ладонями белокурые, грязные головы. Центурия Аврелия Младшего железным строем прошлась по

отступающим – и отшвырнула их прочь. Жаль, Напайос не уберёгся – старый сатир отволок друга вниз, а

потом снова поднялся на стену – зарядить катапульту. Слишком лез на рожон рогатый, слишком спешил

отомстить – случайный дротик сшиб его со стены.

Когда Аврелий вернулся к отцу, тот уже не мог говорить. Низкое солнце обагряло пропитанную

кровью тунику – императорский пурпур был к лицу умирающему трибуну. Напайос, напротив, держался

бодро – насколько может быть бодр сатир с переломанными костями:

– Слышишь, Медведь, пока солнце ещё не зашло – пусть нас в лодку положат. Поплывём до

яблочных островов, может там отлежимся, у старухи Калипсо в хрустальном дворце. А не достигнем –

лучше могилы, чем море, не сыщешь. Ни червям не достанемся, ни враги над гробами плясать не будут.

Только ты до заката успей!

Ветераны на руках донесли командира и его лучшего друга до побережья. В посёлке было несколько

челноков, но саксы, проходя мимо, пожгли и лодки и сети. Легионеры разбежались проверить лодочные

сараи, Саллюстий и Люпус Эст вплавь отправились на скалистый островок, где порой останавливались

бриттские рыбаки. Ещё хмельной от горячего боя Аврелий остался рядом с отцом. Младший – пока ещё

младший – видел – солнце клонилось вниз, жаркий день умирал тихо. Посеревший от боли Напайос

скорчился на песке. Аврелиан Амброзий дышал хрипло и коротко – было ясно, что в часах жизни трибуна

не осталось и горсти песку…

Они успели – солнце ещё не коснулось пылающим боком воды, когда мокрые по уши легионеры

вывалились на берег, вместе с утлой скорлупкой без парусов и вёсел. Её хозяин получил золотой и десяток

увесистых тумаков, тщась объяснить, что перевозчику лодка нужнее. Ветераны застелили судёнышко

плащами, положили две фляги с вином, ковригу ячменного хлеба, четыре медных монеты. Хотели положить

и оружие, но Аврелиан слабым движением отодвинул гладиус прочь и солдаты поняли – сыну. Аврелий

последним подошёл к лодке, преклонил колена и поцеловал отцу холодеющую тяжёлую руку. Прощаясь с