«Сыны Рахили». Еврейские депутаты в Российской империи. 1772–1825 - Ольга Минкина
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Другой депутат, Диллон, не принимал участия в начальном этапе выборов: в марте 1818 г. он «находился при его величестве в Варшаве»[868] и, вероятно, имел какое-то отношение к развернувшейся в ходе первого сейма Царства Польского полемике о предоставлении польским евреям гражданских прав[869]. Отметим, что евреи Царства Польского, несмотря на наличие многочисленных культурных, экономических и родственных связей с евреями российской черты оседлости, рассматривались властью как отдельный объект управления и законодательства. Это проявилось и в том, что евреи Царства Польского были исключены из числа групп, принимавших участие в выборах депутации в 1818 г.
Депутаты, видимо желавшие обеспечить свое переизбрание, стремились ускорить выборы. 20 апреля 1818 г. Зонненберг, а 19 мая того же года Диллон отправили литовскому военному губернатору А.М. Римскому-Корсакову «представления» аналогичного содержания[870]. Депутаты заявляли, что, по предоставленным им кагалами сведениям, кандидаты уже избраны, и губернатору следует как можно скорее организовать выборы. При этом депутаты действовали независимо друг от друга, и каждый из них претендовал на руководство кагалами. Взаимодействие с кагалами описывалось депутатами в тех же терминах, что и взаимоотношения между главами административных учреждений и подчиненными (так, Зонненберг ссылался на полученные им от кагалов «рапорта»[871]). Инициативы депутатов поддержал и Голицын, который 25 июля 1818 г. предписал Римскому-Корсакову, независимо от полной или неполной явки выборщиков, немедленно объявить об открытии собрания[872], «общества же, лишающиеся участия в сем собрании, должны приписать таковое следствие сами себе, ибо со стороны правительства им было дано довольно времени»[873]. Отношение министра духовных дел было получено губернатором 1 августа 1818 г.[874], а 6 августа по поручению губернатора виленский полицмейстер, объявив собравшимся пятнадцати выборщикам, что ждать никого не следует, препроводил их в назначенный для собрания дом на Жмудской улице[875], принадлежавший виленскому еврею Иоселю Тобияшу, зачитал им распоряжение губернатора и принудил немедленно приступить к выборам, «чем они сего ж числа и занялись»[876]. Таким образом, имело место грубое нарушение властью установленных ею же выборных процедур, вопреки декларировавшемуся ранее в правительственных постановлениях принципу представительства от всех еврейских общин империи.
Аренда дома И. Тобияша оплачивалась всеми участниками собрания, разделившими между собой расходы, причем разными кандидатами были заплачены разные суммы. Так, кандидаты от Могилевской губернии Пинхас Шик и Михель Айзенштадт заплатили вдвоем 25 рублей серебром. Аренда помещения для собрания, проезд, проживание и питание кандидатов оплачивались из сумм, выданных кандидатам делегировавшими их кагалами. Издержки должны были компенсироваться кагалами по возвращении кандидатов[877].
В Подольской губернии сбором денег на депутатов руководил влиятельный хасидский лидер Йехошуа Гешель из Апты (Аптер ребе). Собранные деньги были вручены одному из кандидатов от Подольской губернии, Лейбе Любомирскому. Однако Любомирский и его «товарищ» Нафтули Авербух прибыли в Вильно на следующий день после того, как состоялись выборы. Участники собрания позволили им подписать «избирательный лист» и выдали особое свидетельство о том, что они «совершенно исполнили» свой «долг депутата»[878].
Данные о ходе виленского собрания содержат официальные отчеты его участников и рапорты виленского полицмейстера губернатору. Своеобразная трактовка событий содержится также в записке оппозиционного по отношению к традиционной элите маскила Маркевича, проживавшего в то время в Вильно. Полицмейстер заверял губернатора, что собрание «не занималось посторонними предметами, не делало предосудительных сборов»; его участники «занимались единственно совещаниями о способах приличного содержания себя тем избранным депутатам»[879]. Возможно, такая благоприятная трактовка деятельности собрания полицмейстером была обусловлена воздействием со стороны участников и виленского кагала. Согласно рапорту, представленному Римскому-Корсакову собранием 19 августа 1818 г., собравшиеся единогласно избрали депутатом Зонненберга «по знанию его опытов и способности по делам народа»[880]. Бывший депутат якобы долго отказывался вновь принять на себя эту должность, но после долгих уговоров согласился с условием, что, как только пожелает, может на время покинуть свой пост «для устройства семейственных своих дел»[881]. Что касается Диллона, то он «лично объявил собранию, что он по причине своих домашних [т. е. личных, семейных] дел, никак не может ныне оставаться далее в депутатской должности»[882], однако был выбран собранием в качестве заместителя одного из депутатов. Остальными двумя депутатами стали витебский хасид и бывший городской голова Бейнуш Лапковский и упоминавшийся выше Михель Айзенштадт, состоятельный маскил из Шклова. Для каждого из депутатов был выбран «кандидат» (заместитель): виленский талмудист и общественный деятель Шмуэль Эпштейн в качестве заместителя Зонненберга, первой гильдии купец и известный хасид из Лепеля Маркус Файтельсон для Лапковского и бывший депутат Диллон – для Айзенштадта[883]. Собрание постановило, что все документы депутации могут считаться действительными только при наличии подписей трех депутатов, которых в экстренных случаях могут замещать назначенные «кандидаты»[884]. Таким образом, собрание надеялось скоординировать действия депутатов и обезопасить депутатов друг от друга. Инициатива реорганизации, выдвинутая в свое время Зонненбергом без участия Диллона, а также их независимые друг от друга выступления наглядно демонстрировали необходимость такого постановления. Совершенно иная картина виленского собрания представлена в записке Маркевича: Диллон, вовсе не собиравшийся отказываться от депутатской должности, обнаружив, вопреки своим ожиданиям, что «общество и не намерено было его выбрать»[885], стал шантажировать выборщиков, что и обеспечило его избрание на должность «добавочной особы» или «кандидата». Несмотря на присутствие представителей разных общин, избрание депутатов определялось решением виленского кагала («посредством кагальных виленских членов»[886]). Собрание характеризовало избранных депутатов как «людей способных, к сему званию годных и в народе доверие имеющих»[887], а Маркевич – как «людей глупых, но гордых и спесивых»[888].
Собранием были избраны также «прибавочные особы», которые должны были заседать «в совете» с депутатами: Шмуйло Давидович из Вильно (в случае его отказа на его место должен был быть выбран еврей из Волынской губернии, которого назначит раввин Хаим Мордух Марголис из Дубно[889]) и Элиша, сын пинского раввина Вигдоровича. По прошествии трех месяцев их место в Петербурге должны были занять раввин из Белостокской области Герш Зивелиович и представители общин Херсонской, Полтавской, Черниговской и Екатеринославской губерний, которым было достаточно получить для этого доверенность от своей общины. Единственным условием было сохранение «препорции», т. е. соотношения числа «прибавочных особ» и депутатов[890]. Характерно, что расширение состава депутации мотивировалось «богобоязненностью» и «чистосердечием» депутатов, которые якобы сами настояли на привлечении дополнительных участников. Таким образом, казалось бы, чисто «светский», «политический» вопрос об обеспечении максимального представительства еврейских общин перед властью в восприятии представителей традиционной еврейской верхушки приобретал религиозно-этический оттенок. Вопреки стараниям властей отделить «духовные» аспекты управления евреями от «гражданских», еврейским населением эти процессы воспринимались как единое целое. О Зонненберге и Диллоне уже говорилось выше, а остальные депутаты и их помощники, выбранные виленским собранием, заслуживают краткой характеристики.
Бейнуш Лапковский (в документации, связанной с выборами 1818 г., «Бейнуш Янкелевич Лапковский (или Лабковский)»; в делопроизводственных документах конца XVIII в. «Бениш Янкелевич»)[891], третьей гильдии купец из Витебска, происходил из состоятельного и родовитого семейства. Дед его, Лейба Лапковский, упоминается в документах, относящихся к 1764 г., в числе глав витебского кагала, наряду с будущим «поверенным белорусских евреев» Цалкой Файбишовичем[892]. Таким образом, Бейнуш Лапковский по происхождению принадлежал к верхушке еврейской общины Витебска, занимавшей в конце XVIII в. враждебную позицию по отношению к хасидам. Тем примечательнее его переход в число последователей цадика Шнеура Залмана, очевидно сопровождавшийся семейным конфликтом. В 1800 г. «витебский купец» Лапковский, наряду с другими богатыми хасидами, пытался добиться облегчения участи арестованного Шнеура Залмана[893]. Особенно полезны хасидам оказались его тесные связи с местной администрацией[894]. 1805 год был отмечен для Лапковского большими неприятностями: имущественной тяжбой с родным братом Мовшей Лапковским[895] и банкротством. Последнему немало поспособствовал будущий заместитель Лапковского, Маркус Файтельсон, несостоятельным должником которого оказался Лапковский[896]. Впрочем, предприимчивому еврею удалось за три последующих года восстановить свое состояние, примириться с братом и в 1808 г. занять должность витебского бургомистра[897].