Совершеннолетние дети - Ирина Вильде

— Так скажите вы фамилию этого скандалиста? — допытывается директор даже вроде бы и не очень серьезно.

— Я не знаю… я… — начала она так неловко, что сразу почувствовала: выдала себя.

Директор только засмеялся, глядя на такую плохую игру.

— Разве это такая большая тайна? Я ведь говорю вам, что знал фамилию этого юноши, а теперь она вылетела у меня из головы… О девочки, нет у вас ни на грош гордости! Мальчики сговорились оставить вас в дураках, а вы защищаете их! Ну, так как же зовут этого «героя»?

Дарка прикрывает глаза, сжимается в комок и только неустанно повторяет про себя: «Не скажу, не скажу, не скажу!»

Директору, видно, осточертело уже это телячье упрямство. Он насупил брови, как сказочный Усыня, и еще раз спросил по-хорошему:

— А если я попрошу господина учителя, чтобы он вычеркнул «плохо» по поведению и еще раз спросил по румынскому… и пообещаю вам, что даже директору мужской гимназии не назову фамилию этого ученика… тогда вы скажете мне, кто он?

Искушение так велико, что Дарка отворачивается, чтобы не слышать этого голоса, не видеть этого многообещающего взгляда. Она ничего уже не видит, кроме двух туннелей маминых глаз.

Вот они смотрят на нее, когда Дарка кладет перед мамой этот злосчастный табель с двойкой. А вот те же глаза снова и снова перечитывают табель без двойки. Эти туннели придвигаются к Даркиным глазам вплотную, она на миг зажмуривается, чтобы рассеять видение. Потом поворачивается лицом к директору, но глаз не поднимает и говорит, продолжая смотреть на туфли:

— Я не могу его назвать.

И, сказав это, Дарка почувствовала себя освобожденной. Вот и все. Теперь она ни за что не проговорится. Словно в сердце автоматически щелкнул замок, выбросив все ее страхи и сомнения за пределы директорского кабинета. В этот же миг она поняла, что перед нею заклятый враг. Враг, открытый враг, которому не нужно больше притворяться дипломатом. Он так стукнул ладонью по столу, что на нем подпрыгнули бумаги, а у Дарки екнуло сердце в груди.

— Что значит «не могу»?! Разве вы не знаете, что здесь гимназия и ученица обязана отвечать, когда ее спрашивают? Неслыханная дерзость так отвечать старшему! Я вам приказываю сейчас же назвать фамилию этого ученика!

Дарка молчит.

— Ты слышишь, что я тебе говорю?!

Директор так орал, что даже Мигалаке выбежал из соседней комнаты. Выбежал разъяренный, подскочил к Дарке, схватил своими руками, как ястреб когтями, и потащил к шкафу, где зазвенели стеклянные ампулы.

— Скажешь ты или нет?!

— Я ничего не знаю!.. Никто мне ничего не говорил!.. И прошу здесь не драться!.. Никто не имеет права здесь толкать…

Дарка чувствует: стоит протянуть руку к этой шее, худенькой, как у курицы-голошейки, и она свернет ее.

— Ласац, домнуле, ласац[32], — уговаривает его по-румынски директор. — На таких упрямых учениц мы найдем другую управу…

— Можешь убираться вон! Забери свои книжки и больше не показывайся мне на глаза! Можешь больше не приходить в гимназию! Мы сумеем справиться с такими упрямицами. Марш отсюда!

Директор собственноручно выталкивает Дарку за дверь.

Хорошо. Но почему эти глупые слезы текут по лицу? Разве Дарка еще перед праздником не знала, что ей, возможно, придется расстаться с гимназией?.. Правда, это исключение она связывала с героическим, патриотическим поступком… А теперь ее выгоняют, как побитую собаку! Должно быть, от этого у нее нестерпимо болит сердце и по лицу текут слезы.

В коридоре тихо, как в гробу. Из-за дверей кабинета доносятся отголоски какого-то разговора.

«Теперь очередь Ореховской», — вспоминает Дарка и, обессилев, прислоняется к стене. И опять эта зловещая, мертвая тишина. От нее еще нестерпимее боль в сердце.

Но вот чьи-то шаги звучат в другом конце коридора. Кто-то идет, ускоряя шаг, — видно, заметил Дарку у стены. Она слышит тиканье чьих-то часов, запах табака, чье-то дыхание.

— Что случилось? Почему вы плачете, Попович?

Дарка по голосу узнает учителя Слепого, «своего» учителя. Она отнимает ладони от щек.

— Что с вами? У вас совсем опухшее лицо! — шепотом говорит учитель. — Сейчас же умойтесь!

Холодная вода помогает. Дарка настолько пришла в себя, что может с пятого на десятое рассказать учителю о своем столкновении с директором.

— И вы не сказали фамилию этого ученика? — Глаза учителя смотрят на Дарку доверчиво, и ее даже удивляет, что он при ней называет Ореста Цыганюка «этим учеником», зная (Дарка в этом совершенно уверена) его фамилию так же, как и она.

— Нет! Нет!

— А вы уверены, что ваши подруги будут так же держаться? — Он говорит, наклонившись к Даркиному уху, тем шепотом, который сближает людей и звучит как присяга.

— Нет! Нет! Наверное, никто не предаст!

Учитель, оглядевшись вокруг, крепко берет ее за руки.

— Тише, уже кто-то предал. Но ни слова об этом. Те там хорошо держатся.

Дарка догадывается, что речь идет о мальчиках из мужской гимназии.

— А вы знаете, что ваших подружек из шестого класса допрашивают в мужской гимназии?

Нет, она ничего не знает. Все рассчитано так, чтобы не было времени посоветоваться.

Слепой покачивает головой. В этом печальном жесте есть упрек за недоверие к нему, и сочувствие их неудаче, и сожаление об их судьбе. Дарку снова охватывает страх, уже не за себя, а за незнакомых подруг, ее соучастниц в этом деле. Хватит ли у них мужества и упорства, чтобы не сказать правды, когда их станут бить головой об стену?

Словно ища защиты от врагов, она хватается за плечи учителя. Разве можно в такую минуту думать, чьи это плечи? Есть только подсознательное, инстинктивное ощущение, что здесь можно не рискуя спрятать голову и сердце и тебя здесь не выдадут.

Учитель на мгновение прижимает Дарку к себе, отвечая на ее сердечный порыв, затем мягко отталкивает, сохраняя приличное расстояние между учителем и ученицей. Это происходит так молниеносно, что Дарка не поверила бы, если бы не глаза учителя, смотрящие на нее теплым, доверчивым взглядом.

— Успокойтесь! Ничего дурного не произойдет!

— Как не произойдет? Да как же не произойдет?

Учитель не любит, когда ученица возражает ему.

— Я говорю вам, Попович, что ничего не произойдет. Я иду из мужской гимназии, видите, без шляпы, и еще раз повторяю: ничего плохого не случится. Можете мне поверить. Теперь спокойно идите в класс, и я не видел вас возле крана и не говорил с вами. Понимаете?

Дарка закрывает лицо руками.

— Разве можно так идти в класс?.. Что я им отвечу, если спросят? — Ее ни капельки не волнует официальный тон учителя. Сердце приняло как подарок его доверчивый взгляд, и теперь официальный тон не обманет ее.

— Подругам скажите правду… Скажите, что у вас двойка по румынскому, — учитель так интонирует слова, что даже Даркино немузыкальное воображение может окончить фразу: «Только о двойке говорить! Об остальном… молчать, молчать…»

Все-таки учитель не хочет, чтобы Дарка неправильно поняла его. Он кладет руку ей на голову, ласково гладит ее по лицу…

Дарка входит в класс с опущенной головой. Урок латинской грамматики в самом разгаре, и в классе не кто-нибудь, а сам Мирчук, но тем не менее все глаза и головы обращаются к Дарке. Эти глаза искрятся от желания узнать, что произошло в кабинете директора. Дарка смотрит направо и налево. Немного терпения! Потом она все расскажет.

Во время перемены, как только за учителем закрывается дверь, Дарка поднимается на возвышение.

— Слушайте! У меня двойка по румынскому и «плохо» по поведению, — уже спокойно излагает Дарка свое горе. — Директор хотел, чтобы я извинилась перед Мигалаке, он говорил, чтобы я…

— Дарка! — кричит за ее спиной Стефа. Это более чем предупреждение, это угроза, возглас ужаса.

У Сидор нет времени, чтобы найти нужное слово и остановить Дарку. Одним прыжком Стефа подлетает к ней, хватает ее за плечи и стискивает, как клещами.

— Что ты делаешь, сумасшедшая? — шипит она ей на ухо.

Дарка успокаивает ее улыбкой: «Не бойся, я не скажу больше, чем надо».

Чтобы не вызвать подозрения класса, она отталкивает от себя Стефу и говорит дальше:

— Он сказал, чтобы я еще раз проработала материал, — может быть, Мигалаке спросит меня.

— А ты? Ты извинилась перед ним? — хочет узнать Лидка.

Дарка взмахнула было руками, но тут же скромно опустила их, так как место на возвышении надо было уступить Мигулеву, классному наставнику. Класс не взрывается радостным шумом, как обычно, когда любимый учитель заглядывает в него в неслужебное время. Мигулев сегодня строг и неприступен. Даже голос необычный, чужой.

— В нашей гимназии произошли события, которые надо обстоятельно обсудить. Два дня в гимназии не будет занятий, потому что все преподаватели заняты на конференции. Приходите только в пятницу. Только как придете, не расходитесь по классам, а соберитесь все, вместе с учениками мужской гимназии в спортивном зале. Теперь помолимся!