Бруклинские ведьмы - Мэдди Доусон
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
— Нет, лучше принеси метлу и совок, а я обо всем позабочусь. Не хочу, чтобы ты порезался. — Ноа поворачивается ко мне. — Это Сэмми, наш местный симпатичный малолетний правонарушитель, гроза горшков и вазонов. Сын Джессики, о которой я тебе рассказывал. Сэмми, это Марни.
Сэмми здоровается со мной, отбрасывает волосы с глаз, а затем убегает и возвращается с совком и метлой. Мы с Ноа подметаем осколки, а парнишка тем временем стучит своим баскетбольным мячом в другом углу крыши, я исподтишка вновь и вновь поглядываю на него, потому что он ужасно славный и похож на серьезную совушку, которая решила потанцевать.
— Эй, Ноа, а знаешь что?! — через несколько минут кричит он. — Мой папа приедет за мной завтра утром, и мы поедем на выходные в Куперстаун!
Ноа издает притворное рычание.
— И что такого крутого в Куперстауне? Тебя же не волнует бейсбол или что-то в этом духе?
— Волнует! Ты знаешь, что волнует! И мы остановимся в гостинице, где подают завтрак, и будем есть блинчики, и, папа говорит, может, пойдем в бассейн!
Тут появляется его мать. Она тоненькая и красивая, на ней джинсы и серый кардиган, и она часто вздыхает. Она смотрит на Сэмми так, будто тот в любой момент может превратиться во что-то такое, что возьмет и исчезнет.
Ноа знакомит нас:
— Джессика, это Марни. Марни — Джессика. — И она протягивает мне руку для пожатия.
— О-о, Марни! — говорит она. — Я слышала, как Бликс о вас говорила. Господи боже мой, это так ужасно — я скучаю по ней каждый день. — Она бросает взгляд на Сэмми и понижает голос. — И он тоже скучает. Он ее обожал. Таких, как она, больше нет.
Сэмми, прислушиваясь к нашему разговору, танцует с мячом у костровой чаши, похожий на бестолковую птицу, готовую в любой момент взлететь.
— Сэмми, пора мыться, а еще тебе нужно собрать вещи, — говорит его мать. Ее брови вдруг хмурятся. — Подожди. Ты разбил вазон?
— Я нечаянно.
— Он действительно нечаянно, — подтверждает Ноа. — Ничего страшного.
Но Джессика явно расстроена тем, что Сэмми такой безалаберный, вот и вазон разбил, а тот принадлежал Бликс и в нем была посажена красная герань Хаунди, и все вокруг них, грустно говорит она, словно рушится, идет к концу, — и именно тут у меня в кармане начинает жужжать телефон, и я радуюсь возможности уйти от этого разговора, но ровно до тех пор, пока не вижу на экранчике лица всех членов своей семьи, и Джереми вдобавок; все они улыбаются, машут и ждут, когда я начну видеочат. Как будто все внезапно оказались вместе со мной на крыше.
Я бросаюсь на лестницу, бегу вниз, потом по коридору и врываюсь в кухню Бликс, прежде чем они успевают увидеть, где я, и — не приведи господь! — с кем я.
— Привет! — говорю я и вижу всех родных, которые маневрируют, чтобы уместиться на маленьком экранчике.
Натали держит Амелию, которая пускает пузыри.
— Смотри, тетушка Марни, я разговариваю, и у меня слюнки текут! — детским голоском воркует сестра, а мама с папой сидят сбоку и смотрят, пытаясь задать миллион вопросов. Все вопросы сразу.
— Это ты где сейчас?
— Это правда дом Бликс? Покажи нам кухню!
— Дом старый? С виду так очень!
— Даже не говори, что там красные стены!
— Зайка, ты выглядишь усталой! Спорим, ты хотела бы сейчас вернуться домой!
Последним, с ужасно обаятельной улыбкой, вступает Джереми:
— Хорошо проводишь время? Тебе нравится дом?
Я слышу, как с крыши спускается Ноа, поэтому бросаюсь с телефоном вниз по лестнице, в гостиную, и сажусь там на пол, как можно дальше от окна.
— О да, он милый! — говорю я Джереми и могу только надеяться, что даже если мое лицо стало пепельно-бледным или ярко-красным, он не заметит этого в тусклом свете гостиной, с кухни слышно, как Ноа, насвистывая, выбрасывает наши бутылки из-под пива в мусорное ведро.
— Мы просто хотели убедиться, что с тобой все хорошо, ты добралась и все такое, — говорит отец. — А еще, дорогая, просто чтобы ты знала; мы провели семейный совет и решили сегодня вечером научить Джереми играть в четверной солитер.
— Да, но это выше моего разумения, — кричит оказавшийся за кадром Джереми.
— Так как ты, милая? — спрашивает папа.
— Хорошо. Пока особо не о чем рассказать.
Мамино лицо загораживает весь экран.
— МИЛАЯ, ТЫ МЕНЯ ВИДИШЬ?
— Да, мама! Да, я просто отлично тебя вижу. И слышу тоже.
— Тогда скажи нам хотя бы вот что: КАК ТЫ ДУМАЕШЬ, У ТЕБЯ ВЫЙДЕТ ПРОДАТЬ ЭТОТ ДОМ?
Я поднимаю взгляд и вижу Ноа, который стоит в дверях гостиной, сложив руки на груди.
22
МАРНИ
Вот так. Приехали.
Когда я прерываю чат, Ноа заходит в гостиную, ступая так осторожно, будто идет не по полу, а по острым камешкам. Его глаза округлились и блестят от потрясения. Он садится передо мной на пол и качает головой.
— Ладно, Марни, — медленно произносит он, — почему бы тебе не рассказать мне, что происходит? И что ты тут делаешь?
— О боже, все так запутано и сложно… — Я сглатываю. — Я думала, ты в курсе, но, в общем, похоже, что бабуля Бликс завещала этот дом мне. Ты знал об этом?
— Нет, не знал! Откуда бы? — Он откидывается назад, прислонившись к дивану, и сильно трет обеими руками лицо. — Она завещала дом. Тебе. Моей бывшей. Господи, поверить не могу! — Потом он опускает руки и долгое мгновение смотрит на меня. — Почему она так поступила? С моей мамой, например?
— Не знаю. Сама в шоке.
Он вытаскивает телефон и смотрит на него.
— Вот блин! Я выключил звук, а тут, дай-ка посмотрю, э-э, девять, десять… нет, тринадцать пропущенных звонков от мамы за полтора дня. И три эсэмэски, где сказано, чтобы я немедленно перезвонил. — Он вздыхает и прячет телефон обратно в карман. — А ведь мама не верит в эсзмэски, так что она реально в отчаянии. Блин, блин, блинский блин. И что мне делать?
— Погоди. Ты серьезно не проверяешь телефон?
— Поправка: я проверяю телефон, но держу его на беззвучке, потому что иначе сойду с ума от мамы, которая хочет, чтобы я все время был на связи. Поверь мне, она звонила лишь чуть чаще, чем обычно. Я взял за правило перезванивать примерно после каждого пятого вызова.
— Ноа, но вдруг у нее действительно что-то случилось?
— Я в конце концов это узнаю. Она же сумасшедшая, моя мама. И ты это знаешь. — Через секунду он добавляет: — Прежде