Half- Life 2 - Сергей Дмитриев

Фриман как можно быстрее выпрыгнул из платформы, когда та была в двух метрах от земли. Ему ох как не хотелось дожидаться конца этой «поездки», хотя он и был уже за высоким забором, обвитом колючей проволокой. Встав на ноги, Фриман повернул голову и уже рядом увидел Отца Григория. Наконец-то рядом. И их не разделяла улица, или костер с горящими на нем телами. Фриман приветственно кивнул ему и подошел ближе. Здесь светил одинокий фонарь, и Гордон впервые смог рассмотреть лицо священника получше. Черная короткая борода и усы, почти как у самого Фримана, орлиный нос, добрые, но горящие каким-то странным блеском глаза. Крест, висящий на груди. Грязная, оборванная одежда. И вечное ружье в руках.

— Приветствую тебя, брат! — немного торжественно произнес Григорий, гостеприимно поводя рукой, — Наконец мы встретились.

Фриман уже немного привык к этой манере речи Отца Григория, и поэтому тоже сказал:

— Здравствуйте и вы! Да, ну и пришлось мне за вами побегать… А ведь здесь пять минут — как пять часов…

— Ты это верно подметил, — ухмыльнулся священник, — Ты меня впечатлил, брат!

— Чем же? — несколько с опаской поинтересовался Гордон, вспоминая сложность этого человека.

— Ты прошел там, где еще никому не удавалось пройти, — медленно проговорил Григорий, словно уносясь в свои воспоминания, — Немногие пытались. Это место стало проклятым. Теперь сюда не ходят…

Фриман помолчал, понимая, что Григорий прав. Ведь Гордон как-то прошел по этому городу, испытав дикий страх и жуткую боль, но прошел. А ведь могли и другие. И не в одиночку, а вместе. Очистить это место, возродить… Но никто не решился. Да оно и понятно. Гордон, если бы знал, что его ждет здесь, тоже бы не решился…

— Я предупреждал тебя, чтобы ты сам не попался в мои ловушки… — как-то туманно произнес Отец Григорий.

— Да, я заметил несколько, — сказал Фриман, и прибавил с уважением, — Вы здорово потрудились над ними.

Григорий вздохнул. Фриман показалось, что в глазах священника впервые нет этого безумного огонька. Просто обычная тоска и воспоминания…

— Мои ловушки, — усмехнулся Григорий, — Дело рук человека, у которого раньше было сколь угодно времени, которое теперь он тратит лишь на то, чтобы остаться на этом свете…

Фриман посмотрел на его измученное лицо. Сколько всего он здесь видел, сколько пережил? И при этом не потерял веру, не потерял желания жить…

— Ну да ладно, — вдруг сказал Григорий, — Что это мы все болтаем? Ты, наверное, голоден, брат?

— Да, немного, — Гордон вдруг ощутил, что его желудок совсем и очень давно пуст.

— Ну, тогда прошу к столу, — улыбнулся Григорий, жестом приглашая Гордона на веранду какого-то церковного здания.

Фриман принял приглашения, хотя и много чувств боролись внутри него. С одной стороны, очень хотелось есть. С другой — для трапез, мягко говоря, было не самое подходящее время. И к тому же, Гордон все время поглядывал на Григория. Сейчас он казался вполне нормальным. Измученным, много повидавшим священником, но все же он казался человеком в здравом рассудке. Но Гордон видел его. Там, на улицах. И этого не забыть. Он видел его странные ловушки, он слышал этот смех, это дикое яростное веселье при виде очередного перерожденца… Но все же чувство голода перебороло все остальные. Они поднялись на освещенную одинокой лампочкой веранду. Там уже стоял стол и три стула. На столе стояла какая-то засаленная бутылка, по-видимому, пустая. Рядом лежала потрепанная Библия. Фриман неловко остановился. Григорий, положив на стул ружье, взглядом показал на второй стул.

— Садись, брат! Я сейчас, — и он вошел в дом, оставив Гордона у стола.

Фриман скинул с плеча автомат и гравипушку и положил их на пол, рядом с собой. Туда же отправилось и его ружье. Фриман опустился на стул, вдруг почувствовав дикую усталость. Немного расслабившись, насколько это позволяли голоса зомби из города, Гордон глянул на обиталище священника. Дверь за ним уже медленно закрывалась, и все же Фриман успел увидеть часть комнаты. Он увидел большое распятие на стене, стопку потрепанных и старых книг на полу, какие-то коробочки (похоже, от патронов) и грязный матрас, прикрытый рваным одеялом. Кровати не было.

Через минуту на веранде снова появился Григорий. В руках он уже нес дымящийся котелок и две миски. Это все стразу перекочевало на стол. Священник убрал со стола бутылку с какой-то русской надписью, и поставил на ее место такую же, только полную. Вскоре на столе появился горячий чайник и две погнутые жестяные кружки. Григорий быстро разлил по мискам содержимое котелка и, наконец, присел за стол.

— Ну что, брат, не заскучал без меня? — поинтересовался священник, беря ложку.

— Немного, — признался Гордон, — Здесь… здесь чувствуешь себя одиноким, как нигде больше.

— Зря ты так, — вдруг сказал Григорий, прихлебывая суп, в котором плавали кусочки мяса, — Я здесь не один. Со мной есть моя паства, метущиеся души, нуждающиеся в спасении.

Гордон неловко застыл, не ожидая таких слов. Похоже, его опасения были не напрасны.

— Нет, я хотел сказать… — Фриман захотел переменить тему, но не получилось.

— Здесь много работы для меня, — сказал Григорий, вупор глядя на Гордона, — Ведь им никто не поможет, кроме меня. Они так и будут мучаться, пока я не упокою их.

Фриман сглотнул суп, который оказался довольно неплохим. Это было не нормально, неправильно, но он понимал этого человека. Ведь у него были точь-в-точь такие же мысли там, на этих черных улицах, носящих на себе этих несчастных, страдающих и после смерти.

— Я здесь занят тем, для чего и стал священником, и рад этому, — довольно весело сказал Григорий, но Гордону все же показалось, что в этих словах мелькнула боль, — Вот и ты, брат, нуждался в помощи. Я постарался помочь.

— Я вам очень благодарен, — сказал Гордон и вдруг понял, что от этой темы все равно не уйти.

И поэтому спросил:

— Отец Григорий, а почему вы делаете все это?

— Что — это? — нахмурился Григорий, снова пробуя суп.

— Ну, все это. Я видел в городе страшные веши, — Гордон даже на миг забыл про ароматную еду в миске, — Но видел и еще кое-что. Еще страшнее. И это сделали вы. Зачем? Скажите, зачем все эти трупы… все эти тела, подвешенные за головы? Разделанные зомби… Труп на электрощите, костер с телами людей…

Гордон остановился, вдруг поняв, что сказал слишком много. Если этот человек и вправду настолько безумен, то он сейчас может прийти в бешенство. Но Григорий спокойно хлебнул супа и снисходительно посмотрел на Фримана.

— Я понял тебя, брат, — спокойно сказал он, — Я знал, что ты не поймешь этого. Но я и не навязывал это тебе. Но разве ты не понимаешь, что мои братья, которых забрал Дьявол, могут убить меня, сами того не желая? Они могут прийти каждую секунду и сделать меня подобным им.

— Я понимаю, — горячо заверил Гордон, которому вдруг стало стыдно, — Но… трупы…

— А что — трупы? — спросил Григорий, — Это ведь тела. Тела душ, которые ушли в лучший мир, в царство Господа нашего. Остались тела, но тела — лишь тлен. Душа бессмертна в вечности, а тело рассыплется прахом через год-два. И те, кто уже покинул это место, оставляют тела здесь, чтобы дать мне этим свою последнюю помощь…

Григорий жестом попросил Гордона доедать суп, а сам, сделав паузу, привстал и откупорил бутылку. И, разливая ее прозрачное содержимое по кружкам, продолжил:

— Трупы — это то единственное, чем Дьявол приманивает перерожденных людей. И я использую это. Ведь эти ловушки срабатывают. И за что же меня ты судишь, брат? За то, что спасаю себе жизнь? За то, что пользуюсь тем, чем могу? За то, что освобождаю моих братьев от адских мук?

Фриман молчал, не зная, что ответить. Он чувствовал, что это неправильно, но все же этот священник прав. Он все делал правильно. Но…

— Но скажите тогда мне еще одну вещь, — Гордон придвинул к себе подозрительно пахнущую кружку, — Я был в каком-то здании, скорее всего, в бывшей столовой. Я видел там… на столах… Да вы и сами знаете.

— Знаю, — легко согласился Григорий, — Я понимаю, это смутило тебя. Но смятение — опасно, ибо оно порождает мать греха — сомнение. Я не смогу объяснить тебе этого… Скажем так, я пытался вырвать души своих братьев из рук Дьявола. У меня не получилось.

Они помолчали. Фриман молчал, обдумывая услышанное. И решительно ничего не понимал. Григорий вдруг взял свою кружку и посмотрел на мрачный город.