Румпельштильцхен - Эд Макбейн

Он начал самым внимательным образом изучать ее лоно, равно как и окружавшую его золотистую поросль, как это может делать только такой одержимый ученый, как он, трогая и разглядывая, бормоча себе что-то под нос, и в конце концов он выдал целую с научной точки зрения обоснованную лекцию о том, что пигментация волос человека во многом определяется его или ее генами, или точнее сказать, количеством содержания «меланина» в клетках волос. Если меланина много, то несомненно, у того человека будут черные волосы и «скорее всего темно-карие глаза», — изрек ее ученый муж, — «это обычное соответствие». Если же содержание это не столь значительно, то в результате мы получаем темно — или светло-русые волосы, и так далее, пока минимальное содержание меланина не станет причиной появления светлых волос. «Но волосы с рыжим оттенком, — проговорил он, — ага, рыжие волосы!»

Причиной появления рыжих волос, как это принято считать, является совсем другой ген, который мог быть полностью подавлен более сильным геном меланина, окрашивающего волосы человека в черный или русый цвет. Но все же, если, в наличии имеется такой «ген рыжих волос», а содержание меланина при этом очень незначительно, то цвет волос будет наверняка рыжим. В случае Дейл, он был готов держать пари, что содержание меланина не было таким уж незначительным, в противном случае, волосы на ее голове должны были бы быть совершенно ярко-рыжего оттенка, словно апельсин, как это иногда встречается у многих ирландцев. Рыжевато-каштановый оттенок волос указывал скорее всего на его умеренное содержание («Должен добавить, что смотрится это очень даже мило», — сказал он). Затем он перешел к обоснованию разницы в оттенках волос, и не смог удержаться от того, чтобы вновь не погладить ее там, а также запечатлеть все на том же месте свой ученый поцелуй.

«Можно с относительной уверенностью утверждать, что если у человека рыжие волосы, то он несет в себе один или два таких гена в дополнение к коричневому или белому генам, — говорил он. — В твоем случае, я бы предположил, что у тебя один рыжий ген, один белый и один коричневый, которым ты и обязана темно-рыжим цветом волос на голове („Я предпочитаю считать их золотисто-каштановыми,“ — заметила робко Дейл, на что он ответил: „Ну, ладно, рыжевато-каштановыми, если тебе так больше нравится“) и пшеничным оттенком волос там. Даже среди шотландцев, среди которых встречается наиболее в процентном отношении число рыжеволосых людей, иногда можно встретить человека с рыжими усами, в то время как волосы на голове у него растут черные как воронье крыло. И возвращаясь к твоей киске, вполне можно предположить, что здесь нашел свое выражение скрытый белый ген, проявившийся только при неожиданной поддержке со стороны расположенных в данной части твоего тела желез. Все это абсолютно в порядке вещей, и ничего сверхъестественного здесь нет».

Нельзя было утверждать, что Дейл тут же поверила тому, что он ей только что наговорил, но тем не менее, она почувствовала некоторое облегчение от того, что эта ее «меланиновая мутация», как он сам только что окрестил ее, не сподвигла его на крайнее проявление безрассудного умопомешательства, хотя в то же время Дейл очень сомневалась, что преподаватели химии, взятые как вид, имели обыкновение совершать в подобных случаях небольшие победоносные пробежки. Но одновременно с этим она все же заметила, что во второй раз он достиг оргазма несколько быстрее. Отнеся это возбуждение за счет своего сокровенного знания, Дейл решила, что в конце концов несколько странная разница в цвете ее волос была вполне нормальной (пусть даже и не совсем обычной), и если от нее также… скажем так, возбуждаются некоторым образом мужчины, то ну и черт с ней. Она больше ни за что не станет сбривать там волосы, как она решила делать, когда ей исполнилось двенадцать, и там, внизу, у нее начали пробиваться первые светлые (светлые!) волосики; и подкрашивать в основной цвет волос она тоже их не будет. На деле же она наоборот будет выставлять их напоказ — точно так же, как женщина с татуировкой Моряка Папайи на одной из ягодиц может пикантно и весьма завлекательно продемонстрировать ее любовнику, заметив вместе с тем, что теперь он посвящен в святая святых ее наиболее интимных женских секретов.

— И вот теперь я щеголяю этим, — сказала Дейл и слегка приподняла бедра, таким образом, что свет от бра упал на островок совсем почти белых волос между ног, а потом она резко наклонила голову вперед так, что контрастирующие рыжевато-каштановые волосы упали и рассыпались у нее по лицу. Так она и лежала в ожидании, притихшая, словно окутанная сверху осенней листвой.

Я раздвинул занавес волос и поцеловал ее в губы.

Глава 9

— Это Афтра, — заявил мне Блум по телефону.

На часах было начало десятого, и я уже начинал опаздывать. Я только что вышел из душа и стоял, обязав вокруг бедер полотенце, причем вода с меня капала прямо на белый ворсистый ковер, лежавший на полу спальни и обошедшийся должно быть моему домовладельцу, у которого я в настоящее время снимал жилье, по крайней мере в двадцать долларов за один квадратный ярд.

— По-моему, все это должно писаться заглавными буквами, — предположил Блум. — Заглавная А, заглавная Ф, заглавная Т…

— Это что? — поинтересовался я. — Страна в Африке, что ли?

— Афтра-то? Нет, это название профсоюза. Американская федерация теле- и радиоактеров. В этом профсоюзе состоит и Эдди Маршалл. Или — как он у них там значится — Эдвард Ричард Маршалл. Не далее, чем пять минут назад я звонил в их штаб-квартиру в Атланте. Там они сверились со своими записями и выдали мне его адрес, по которому он сейчас по идее и должен проживать в городе Валдоста, население около 35 тысяч, округ Лаундес. Это совсем недалеко от границы с Флоридой. Мы уже позвонили ему туда, но ответа пока нет. Кенион только что закончил с теми списками, которые нам прислала та милая леди из Скоки. Он разыскал в них семь радиостанций, находящихся в Валдосте. Теперь мы обзваниваем их все, стараемся разыскать Маршалла.

— Хорошо, — одобрил я.

— Я сначала позвонил тебе в офис, — сказал Блум. — Но мне сказала, что ты там сегодня еще не появлялся.

Это звучало упреком. Я промолчал. От Дейл я ушел примерно часа в два ночи, и поспать мне удалось — периодически засыпая и вновь просыпаясь — меньше шести часов; и даже после душа я не ощущал себя бодрее.

— Мы наконец-то дозвонились до Миллера. Он будет у нас в одиннадцать, сразу же после похорон девочки. Кстати, который сейчас час?

— Я еще не надел часы, — ответил я.

— Вот, десять минут десятого, — ответил Блум сам себе. — Мне бы очень хотелось, чтобы ты услышал, что он будет там говорить, но если ты придешь, то он просто наверняка начнет визжать, что мы нарушаем его права. Может быть мне удастся убедить его, чтобы она разрешил нам записать весь разговор на магнитофон. Как ты думаешь, он на это согласится?

— А почему бы тебе его самого об этом не спросить?

— Еще успею. У меня на этот случай заготовлен беспроигрышный прием, называется «Если-вам-все-равно-нечего-скрывать». Где ты будешь примерно часов в одиннадцать — в половине двенадцатого?

— У себя в конторе. По крайней мере, надеюсь на это.

— Я позвоню тебе туда. Ты ведь не идешь на похороны, да?

— Нет, я не могу.

— Ну и ладно. Мы с тобой еще потом успеем поговорить.

— А я вчера случайно встретил Джимми Шермана, — сказал я.

— Вот как? И где же?

— На родео. В Энанбурге. И знаешь, он был очень недоволен, что я поставил в известность полицию.

— Можешь ему передать, чтобы он может расслабиться. Мы сейчас щупаем более крупную рыбку.

— Я ему то же самое сказал. А рыбка-то кто?

— Тот, кто убил Викки и ее малышку. Во всяком случае, я уверен, что он тут не при чем. Но мы с тобой после еще поговорим.

— Ладно, — согласился я, и положив трубку на аппарат, вновь вернулся в ванну, собираясь побриться. Все мое лицо было в пене для бритья, когда снова раздался телефонный звонок. Это был Артур Кинкейд, который звонил мне еще вчера в мое отсутствие, и желающий узнать, как можно защитить угольную шахту от налога.

— Ты что, никогда не отвечаешь на звонки? — спросил он у меня.

— Арти, я вчера очень поздно вернулся домой. Извини.

— Я только что звонил тебе в офис, — продолжал он, — ты знаешь, сколько сейчас времени?

— Девять часов двадцать минут, — ответил я, взглянув на часы у кровати.

— Правильно. А работать ты во сколько начинаешь?

— Арти, — снова заговорил я, — сегодня утром я опаздываю. Пришли мне брошюру, я просмотрю ее и верну тебе.

— Когда?

— Когда сделаю для себя необходимые выводы?

— И когда же это случится?

— Я позвоню тебе в конце недели, — пообещал я.

— Я пошлю к тебе рассыльного.