Постой, паровоз! - Владимир Колычев

– Сам себя барай! – возмутилась Инга.

Она была близка к истерике.

– Вах! Зачем так говоришь? Нехорошо говоришь.

– Мы так не договаривались!

Инга метнулась к двери, но Карапет поймал ее за руку, притянул к себе.

– Герберт говорил, что ты будешь хотеть. Но не будешь давать сразу. Я люблю, когда баба сначала ломается. Давай, говори, что не хочешь, говори!

– Не хочу!

– Молодец!

Карапет мерзко ухмыльнулся и вдруг двумя руками резко схватился за верх ее платья. И развел руки с такой силой, что платье с треском разорвалось до самого низа. Инга осталась в одних трусиках.

– За платье не бойся. За все заплачено. Хочешь, я и тебе денег дам?

– Пошел ты, знаешь куда?

– Вот туда я сейчас и пойду! – похабно осклабился армянин.

– Я кричать буду!

– Кричи, детка! Кричи!

– И закричу!.. А-а…

Но ее крик оборвался на самом взлете: Карапет наотмашь ударил ее ладонью по лицу и замахнулся снова.

– Только крикни, убью!

Инга с ужасом наблюдала, как этот жирный боров снимает с себя рубашку, брюки. Она, конечно, не девочка, но против своей воли ни с кем никогда не спала. Но выхода нет. А смиряться она не хотела…

Карапет снял брюки, подошел к ней в уверенности, что трусы с него она стянет сама. Но уверенность эта была сокрушена мощным ударом в дверь. В номер ворвались какие-то парни в черных костюмах. Армянин попробовал возмутиться, но мощный удар в челюсть опрокинул его на пол.

– Да я вас, уродов! – пытаясь подняться, завопил он.

Тут же град ударов снова прибил его к полу. Избиение прекратилось, когда в номер зашел мужчина в элегантном пиджаке кремового цвета. Серебристая водолазка под самое горло, черные отглаженные брюки, туфли из настоящей крокодиловой кожи. Среднего роста, худощавый, в годах. От него веяло силой, властью и большими деньгами.

Он с интересом посмотрел на Ингу. Улыбнулся, обнажая зубы – белоснежные и ровные, словно под линеечку. Наверняка фарфор или, по меньшей мере, металлокерамика. Инга такое чудо только по телевизору и видела.

– Можешь одеться, – сказал он.

Голос грубый, но с приятной хрипотцой.

Инга подобрала с пола остатки платья, как могла прикрыла им свою наготу.

– Ты за это ответишь! – прошипел армянин.

– Я?! – поморщился незнакомец. – Отвечу?! Перед тобой?!

– А-а, Роман Владиславович, – залебезил перед ним Карапет. – Извините, не узнал…

– Что ж ты, пес, делаешь? Наших девочек портишь, да?

– Она сама…

– Кого ты грузишь, урюк? Кого за лохматую закрывали, а?

– Меня. Но то подстава была, вы же знаете.

– Не знаю. Смотри, больше не отвертишься. Загремишь на крытку, точно петуха поймаешь. Ты меня понял?

– Д-да…

– Тогда сдерни, пока я добрый.

– Роман Владиславович, я вам все объясню.

– Я сказал!

Армянин прикусил язык, собрал вещи в охапку и как был, в одних трусах, выскочил из номера.

– Пацаны!

Одного этого слова хватило, чтобы из номера исчезли парни в черных костюмах. Роман Владиславович остался с Ингой с глазу на глаз.

– Я же сказал, можешь одеться, – усмехнулся он.

– Он… Он мне платье порвал…

– Больше ничего не порвал?

– Нет.

– Считай, повезло. Это еще та гнида. Как зовут? Чем занимаешься?

– Инга. Фотомодель.

– Фотомодель?! – хмыкнул мужчина. – На Герберта работаешь?

– Да.

– А чего тогда кричала? Ты же проститутка. У Герберта все проститутки.

– Я… не знала… Он меня обманул…

Сбивчиво, срывающимся голосом Инга рассказала, как было дело. Чем рассмешила своего спасителя.

– Герберт – еще тот жучара. Развели тебя, девочка. Никому в этой жизни верить нельзя. Никому. Вот ты сейчас, наверное, считаешь, что я тебя спас? Что я хороший? А я плохой. О чем я сейчас думаю?

– Не знаю, – поежилась Инга.

– Все очень просто. Я думаю, что мы бы могли в кабак с тобой сходить. Сначала ужин, а потом танцы. Кто девушку ужинает, тот ее и танцует. Ну ты меня понимаешь. Понимаешь ты или нет?

– Понимаю.

– Хорошо, что понимаешь. Я теперь от тебя не отстану. Да не жмись ты. Расслабься. Думаешь, я голой тебя никогда не видел?

– А что, видели?! – изумленно вопросила Инга.

– Тебя нет. А твою мать – да.

– Мою мать?! Вы что, ее знали?

– Как твоя фамилия?

– Слюсарева.

– Тогда точно, ошибки быть не может. Ты – копия своей матери в молодости.

– Да, бабушка мне говорила.

– А мне Натаха говорила, что дочка у нее в деревне. А ты, значит, уже здесь. Время летит, не угонишься.

– Мама умерла.

– Знаю. Опустилась твоя мамка. Кошкой была, а стала жабой. Ну, не будем о покойниках плохо.

– А вы… Вы откуда ее знаете? То есть знали?

– Амурные расклады у нас были. Любовь-морковь, все дела. Только ты не думай, я тебе не отец. Я тогда срок мотал, когда она залетела. Эх, красивая баба была! Я тебе даже больше скажу. Она была самой лучшей… И ты такая же красивая. И молодая. Для меня так очень молодая. Но мы же все равно с тобой станцуем, да? В память о твоей матери…

Инга прекрасно понимала, о каких танцах он говорит. Видимо, цинизма этому человеку не занимать, если он хочет трахнуть дочь в память об ее матери. Но ведь он мужик, потому и хочет. Было бы странно, если бы не хотел…

– Здесь неподалеку магазин, который работает допоздна, – сказал Роман Владиславович. – Мои парни съездят. А мы пока здесь побудем. Какой у тебя размер?

Он отправил в магазин одного своего охранника. А сам остался с Ингой в номере. Распорядился подать шампанское, фрукты и конфеты. Она и опомниться не успела, как заказ был исполнен. Вне всякого сомнения, в этом отеле Роман Владиславович считался фигурой первой величины. И надо сказать, Инге льстило внимание с его стороны. Он далеко не молод, далеко не красавец, но у него власть и деньги, с ним она может иметь все.

Но пока что она имела только его участие и шампанское в бокале. Затем подоспело вечернее платье, которое принес его человек. Красивое платье – красное, с открытой спиной и закрытой шеей, и вовсе не короткое, хотя и не до самых пят. Может быть, не очень дорогое, но изящное и почти что точно по размеру. Глядя на нее, Роман Владиславович не мог скрыть своего восхищения.

– Мой подарок. Твоя мать любила красивую одежду. Но еще больше она любила бриллианты. Думаю, ты бы тоже не отказалась.

– Ну, не знаю…

Знала она, знала. Любила она золото и камушки. А однажды даже Ваньке Жирному отдалась за колечко с голубым топазом. Так у него никаких шансов не было, но подарок сделал свое дело. Хотя топаз – всего лишь полудрагоценный камень.

– А мне кажется, знаешь, – лукаво улыбнулся Роман Владиславович. – Ты – вылитая мать. Бьюсь об заклад, что у тебя ее гены.

– Может быть.

– Ты любишь веселую жизнь?

– Ну, как сказать…

– Любишь. Поэтому мы будем с тобой гулять, – сказал он с таким видом, будто делал ей одолжение.

Он легко встал с кресла, галантно подал Инге руку, помогая ей подняться на ноги. Так под руку с ним она вышла из номера. Красивая девушка, красивое платье. Как же Инге сейчас хотелось казаться королевой! Пусть все, кто попадется на пути, падут к ее ногам…

Первой на пути попалась дебелая толстуха в годах. В руках – стеклянная ваза с высохшими розами. Старомодная прическа, старомодный балахон, глаза как у бешеной макаки. Она злобно смотрела на Ингу и уж точно не собиралась падать к ее ногам.

– А-а, здравствуй, Людок! – насмешливо, если не сказать с издевкой, поприветствовал ее Роман Владиславович. – Что вспенилась? Натаху увидела, да? Натаха это. Молодая, красивая – ух! А ты все стареешь, мать!

Женщина молча поджала губы и спрятала глаза. Но это показная покорность. Будь ее воля, она бы сначала выцарапала глаза Инге, а затем бы разбила вазу на голове у Романа Владиславовича.

– Кто это такая? – спросила Инга, когда они зашли в лифт.

– Когда-то твоя мать отбила у нее мужа. Ты не поверишь, но я слышу, как она кричит тебе вслед. И знаешь, что кричит? «Твою мать!»

– Не смешно, – поморщилась Инга.

– Узнаю твою мать. Она тоже умела показывать зубки.

Они прошли в тот же ресторан, в котором совсем недавно Инга съела столько вкусных блюд. Глазами съела. Но сейчас, похоже, ей обломится настоящий ужин. Она очень на это надеялась.

Роман Владиславович провел ее в отдельный кабинет. Просторная и роскошная комната с окном в общий зал. Один-единственный стол, кресла, диван из белой кожи в углу. Картины, золоченые подсвечники, приглушенные тона…

– Когда-то мы проводили здесь время с твоей матерью, – сказал он. – Давно это было. С тех пор многое изменилось. Очень многое. Но суть осталась. Не знаю, нужно ли это говорить, но сегодня я думал о твоей матери. Думал о ней, а увидел тебя. Вот из этого окна. Я еще подумал, что у меня галлюцинации… Ты же не галлюцинация, нет?

– Нет.

– Вот и я так же думаю.

Он посадил Ингу на диван, сам сел рядом впритирку к ней. Сначала обнял ее рукой за плечи, затем той же рукой провел по оголенной спине.