Его величество Человек - Рахмат Файзи

—Как я вам благодарна! Пусть вернутся ваши близкие живыми!

С улицы, запыхавшись, держа за руки Сашу и Лешу, прибежал Коля. Увидев Рената, он бросил на него грозный взгляд.

—Скоро у отца перерыв, кто из вас отнесет ему обед?

Мехриниса поглядела на Сарсанбая, но он будто не заметил ее взгляда. Сарсанбай капризничал, не желая выходить на улицу в рваных брюках. «В чем ты был, когда пришел сюда, не помнишь?» — чуть было не вырвалось у Мехринисы, но она сдержалась, чтобы не обидеть мальчика. Мехриниса очень любила шустрого Сарсанбая, подвижного, как упругий резиновый мячик, озорного, но доброго и честного. Сарсанбай превыше всего на свете ценил справедливость. Из таких детей вырастают обычно хорошие люди, они низко склоняют голову перед правдой и всей душой восстают против зла.

—Я отнесу,— сказал Коля.

Колю насторожила необыкновенная тишина в мастерской. Только прислушавшись, он различил голоса вдали. Пройдя всю длинную кузницу, он увидел, что рабочие, тихо переговариваясь, столпились у дальнего окна.

—Он ведь все время думает о детях.

—Как не думать? Ты поставь себя на его место.

—Вот уже неделя, как он работает беспрерывно в две смены. Сколько мы ни уговаривали его отдохнуть, ни за что не соглашается.

Коля догадался, что речь идет об отце. Испуганный дурным предчувствием, он начал протискиваться вперед. В это время в дверь торопливо вошла медсестра. Люди расступились, и Коля увидел, что на деревянной лавке лежит, безжизненно свесив руки, Махкам-ака.

—Дада! — Коля рванулся вперед.

Сали-уста удержал мальчика.

—Ничего страшного, сынок. Переутомился он.

От лекарства ли, от крика ли Коли, но Махкам-ака открыл глаза и, точно очнувшись после сна, с улыбкой оглядел окружающих. Потом протянул руку сыну, пытаясь встать.

—Не вставайте, уста, подождите, выпейте вот это,— сказала медсестра, следя за его пульсом.

—Пусть чаю выпьет, вот чай.— Кто-то из рабочих подал

пиалу.

—Дада!..— Коля в страхе вглядывался в лицо отца.

—Устал я немного, Коля. Сейчас пройдет. Как там братишки, сестренки?.. Вот тебе и на! Такой взрослый джигит...

Держась за Колино плечо, Махкам-ака поднялся, сел рядом с сыном. Потом отхлебнул чаю.

—О, я же всех оторвал от работы! Да ничего и не случилось. Просто потемнело в глазах. Спасибо, доченька.

—Отдохните, уста. Сегодня вам нельзя работать! — предупредила медсестра.

—Правда, уста, поберегите себя,— добавил кто-то из кузнецов.

—Ничего, отдохнем, когда война кончится,— сказал Махкам-ака.

Все разошлись по своим местам. Возле Махкама-ака остались медсестра и Коля. Медсестра еще раз взяла руку Махкама-ака, стала считать пульс. Коля развязал узелок с обедом и вдруг, вспомнив, воскликнул:

—Ой, дада, я и забыл! Пришло письмо от Батыра-ака! Оказывается, он был ранен. Теперь скоро приедет.

Махкам-ака оторопело уставился на Колю. На лбу у него выступили капельки холодного пота. Медсестра, заметив, как сразу участился пульс у кузнеца, испугалась, подняла голову.

—Пишет он, куда ранили?

—В ногу. Шлет всем привет и просит быстрее ответить ему.

—Слышала, доченька? От сына письмо пришло. Жив он! Эй, друзья!

В шуме и громе, которые стояли в мастерской, никто не расслышал слабого голоса Махкама-ака. Лишь Сали-ата, случайно заметив, как тот шевелит губами, подошел поближе.

—Приятная новость, дорогой.

Сали-ата громко свистнул. В один миг стук умолк. Все окружили Махкама-ака, стали поздравлять его. Махкам-ака расстелил платок и поставил на него чашку с обедом.

—Ну, прошу, подходите, угощайтесь.

—И вы хотите отделаться этим? — смеялись кузнецы.

—Давайте раскошеливайтесь. Завтра среда, не забудьте сходить на базар. Если барана не будет, мы согласны на козу.

—Заколю барана! — обещал Махкам-ака, сияя от счастья.— Вот Коля молодец! Какую весть принес!

Смех, радость, шутки все еще не кончились, когда в дверь вошел паренек Колиных лет. Он поздоровался и начал перебирать пачку бумаг, зажатую в руке.

—Хамидов! — прочитал он вслух и взглянул на кузнецов.

Вытерев руки фартуком, Хамидов взял бумажку.

—Ахмедов!

Очередь дошла и до Махкама-ака. Ему тоже вручили маленький белый листочек, знакомый в военное время всем,— повестку о явке в военкомат.

В повестке предписывалось явиться с вещами в военкомат на другой день в одиннадцать утра.

Веселый разговор прервался, все разошлись по местам, но никто сразу не взялся за работу. Кузнецы уже привыкли, что их ряды постоянно редеют: одни уходили на фронт, других переводили на военные предприятия. Однако сейчас все разволновались, всех заботила судьба семьи Махкама-ака.

—Ни больше ни меньше — тринадцать душ! Что с ними делать? — встревоженно повторял Сали-уста.

—Ты уже не маленький, сынок. Крепись,— стоя у дверей кузницы, говорил Коле Махкам-ака.— Останешься главой семьи, старшим. Будет трудно, но что делать? Авось вернется и Батырджан-ака... Ну, иди, наверное, мать уже беспокоится. А может, пока ничего не говорить ей?

—Придете домой, сами скажете,— согласился Коля.

—Хорошо, скажу ей осторожно, не сразу. Иди, сынок...— Махкам-ака провожал Колю взглядом, пока тот не перешел на другую сторону улицы. «Хорошо, что он у меня есть. Уже большой, понятливый».

Это был действительно необычный день. Пожалуй, второго дня, до такой степени насыщенного событиями, еще не было в жизни Ахмедовых.

—Ойи, можно я покрашу брови усьмой?[64] — ласкалась к матери Леся.

—И я тоже хочу,— присоединилась к Лесе Галя.

—Рано еще тебе, пучугим [65].— Мехриниса обняла Лесю.

—Не говорите так.— Девочка обиженно взглянула на мать.

—А как сказать? Ну, кичигим [66].

—Скажите ей лучше «кучугим»[67],— вмешалась Галя.

—Ты сама щенок, поняла? — Леся бросила на Галю сердитый взгляд.

Галя высунула язык и убежала. Во дворе опять стало шумно. Мехриниса улыбалась, глядя на детей. В руках она вертела рваную рубашку Остапа, прикидывая, куда лучше поставить заплатки.

«Что-то долго Коли нет,— с беспокойством подумала Мехриниса, посматривая на калитку.— Наверное, о письме Батыра разговаривают... Напрасно я не дала письмо... Нет, хорошо сделала. Иначе муж и сегодня остался бы на вторую смену. К вечеру он вернется домой, скажу ему: «Хорманг, отец, с вас подарок за приятную весть». Интересно, что он ответит на это?..»

Ляна, уложив Марику спать, села за уроки. Раскрыла тетрадь, учебник, но вдруг с острой тоской вспомнила родную мать. В последние дни Ляна часто приставала к Мехринисе с просьбой узнать, как чувствует себя ее мама. У Мехринисы от этих просьб больно щемило сердце. Ляна стала грустной, задумчивой. Мехриниса замечала, что девочка иногда плачет, прячась где-нибудь в уголке дома или двора. Мехриниса обычно старалась в эти минуты занять чем-нибудь Ляну, а потом решила сказать ей горькую правду.

—Почему вы не сказали сразу? Зачем обманывали меня? — Ляна зарыдала навзрыд.— Я должна была в последний раз посмотреть на мою мамочку. Неужели вы этого не понимаете?

—Прости, доченька! Другого выхода у меня не было.

В калитку вошел Коля. Он старался держаться спокойно и весело, но вид у него был удрученный. Увидев, как плачут мать и Ляна, Коля подумал: «Неужели узнала? От кого же?» Он тихонько прошел на айван, положил узелок возле столба, но сейчас никто на него не обратил внимания.

Нелегко было утешать Ляну. Мехриниса ласково гладила девочку по голове, по щекам, вытирала ей слезы, баюкала, прижимая к себе. Постепенно Ляна замолчала, но сидела, уткнувшись в плечо Мехринисы, совершенно потерянная.

Ближе к вечеру во дворе неожиданно появился Исмаилджан. Забыв поздороваться, он возбужденно заговорил:

—Вот беда! Все складывается, как назло, неудачно. Кадырходжа-ака уехал в командировку. Я сам ходил в военкомат, растолковывал им. Никто ничего не хочет и слышать! Приказ! Пошел я в горком партии, да забыл, что сегодня выходной день. Там одна дежурная сидела. Сказала, что с утра доложит секретарю.

Исмаилджан вытер платком пот со лба, закурил. Мехриниса пожала плечами и, воспользовавшись его молчанием, спросила:

—Исмаилджан, о чем вы так печетесь? Вы еще не слышали? От Батырджана пришло письмо!

—Ого, очень хорошо, это самое...— забормотал Исмаилджан.

—Жив-здоров сын! Ранен был,

—А? Хорошо, хорошо... Это самое... Пойду-ка я к Абду- хафизу, ведь он тоже...— Не договорив, Исмаилджан поспешил за калитку, но тут же вернулся снова.— Эй, Коля! Иди-ка, сынок, покажи мне, где живет Абдухафиз.

Коля вышел за ним. Мехриниса, стоя посреди двора, снисходительно улыбнулась и произнесла вслух:

—Что с ним делается? Бормочет что-то... Куда это он ходил, зачем? В своем ли он уме?..