Р26/5/пси и я (СИ) - Коуни Майкл Грейтрекс

Ледовые черви живут долго. Некоторые успевают совершить много путешествий к полярным льдам и обратно.

Ему снова представилась Валинда, плывущая к нему, яркая вспышка и рваная рана на том же самом месте.

Представился Лежур, улыбающийся в радиопередатчик.

Он потянул на себя рычаг замедлителя реактора — на пульте тут же вспыхнул предупреждающий индикатор.

Скандер повел субмарину вперед.

Эркеленс стоял на краю айсберга, глядя на вязкую поверхность моря. Подошел Росскид.

— Я послал аварийный сигнал, — сказал он. — Похоже, где-то совсем недалеко есть корабль, и нас скоро снимут. Они не особенно обрадовались тому, что придется делать крюк через залитое нефтью море, но я дал им понять, что мы земляне.

Эркеленс взглянул на него и горько усмехнулся.

— Что с айсбергом? — продолжил Росскид. — Мы его просто оставим здесь?

— Такое уж у нас везение. Толку от него теперь никакого: червь умер, а на буксир такую махину не возьмешь.

— Это точно. — Росскид проводил взглядом удаляющийся айсберг Лежура, потом вдруг удивленно спросил: — Что это?

Блестящая ледяная гора в полумиле от них внезапно потеряла четкие очертания, окутавшись снежным облаком, в котором радужно преломились лучи низко сидящего над горизонтом солнца. Море у основания айсберга медленно поднялось фонтанами сияющих брызг.

— О господи! — прошептал Росскид в ужасе. — Он раскалывается…

Словно от удара гигантским топором, айсберг разломился посередине. Обе половины медленно отошли в стороны, и устремившаяся в пролом вода рванулась монолитной колонной вверх.

Потом до них докатился грохот страшного подводного взрыва, и айсберг задрожал. Чтобы не упасть, они сели на снег и увидели, как поднявшийся фонтан опал, море успокоилось и снова стало темным и мрачным. Лишь два ледяных пика, словно надгробные камни, торчали из вязкой воды.

Росскид с испугом и молчаливым вопросом в глазах взглянул на капитана.

Эркеленс кивнул.

— У Скандера был зуб на него, — сказал он. — Не знаю, в чем там дело. Может быть, что-то, чего нам с тобой просто не понять. Кантеки неспокойная раса: вечно у них войны. Я иногда думаю, что нам их никогда по-настоящему не понять.

Они долго стояли рядом на краю медленно раскачивающегося айсберга, вглядываясь в загадочный горизонт. Вскоре стемнело.

Эркеленс двинулся к палатке, оставив напарника одного под окаменевшими звездами.

— Где же этот чертов корабль? — раздраженно спросил Росскид, обращаясь ко всей планете Кантек.

Эсмеральда

Весь следующий день после посещения меднаблюдателя Агата и Бекки обсуждали цель его визита, и необъяснимая атмосфера таинственности, сопровождавшая вчерашние интервью, внесла в эти обсуждения какую-то неуловимо-тревожную ноту.

Их древний дом стоял между оградой и морем — одинокое, похожее на ящик строение всего метрах в тридцати от берега. Двадцать миль плоской равнины отделяло его от ближайшего супер-города. Со свистом проносясь в перекрытиях крыши, с моря постоянно дул ветер. И Агате, и Бекки было уже за шестьдесят, они жили здесь одни, не имея никакой компании кроме друг друга, да постоянно ревущих за оградой бронтомехов, бездумно возделывающих огромные поля. И лишь совсем недавно у них появилась Эсмеральда.

— Меднаблюдателю не понравилась Эсмеральда, — заметила Бекки, вспоминая вчерашнее.

Чайка, сидящая на соломе в картонной коробке, наблюдала за ней, мигая своими желтыми глазами. Теперь ее перья стали чище: с помощью растворителя им удалось отмыть почти всю налипшую нефть.

— Он сказал, что чайка бесполезная птица, — согласилась Агата, — и лучше от нее избавиться.

— Но все равно новые люди вносят какое-то разнообразие. Уже... — Бекки задумалась. — Год или больше, как нас никто не посещал.

— Да, пожалуй, если не считать вертолавку.

Каждую неделю они вызывали из города летающую лавку, и через несколько минут она появлялась, с ревом опускалась на пляж, разбрасывая перепачканную нефтью гальку, и начинала рекламировать товары, выставленные на витрине, своим механическим голосом.

— Ты забыла масло, — вспомнила Агата. — В последний раз ты забыла масло. — Она намазала на хлеб тонкий слой масла и откусила маленький кусочек. — За каждый прилет они берут с нас отдельную плату. К следующей неделе масло кончится, но мы не можем вызывать вертолавку из-за одного только масла.

— Тебе мыть посуду, а я пойду покормлю кур, — сказала Бекки, поднимаясь из-за стола.

Она бросила курам зерно и вышла на берег моря.

Утро было сырое, клочья нефти плескались у самого края воды, где усталые волны, отягощенные грузом нечистот, бились о камни. Бекки медленно пошла вдоль береговой линии, разглядывая черные размывы, принесенные вчерашним приливом. Изредка она наклонялась и подбирала выброшенные на берег палки: древесина, пропитанная нефтью, хорошо горела, если ее просушить.

Начал накрапывать мелкий дождь, и Бекки заторопилась домой. В их возрасте приходится следить за здоровьем.

До сих пор им везло: здоровье у них было отличное. Бекки всегда испытывала гордость за свое здоровье, когда приезжал меднаблюдатель. Он обследовал ее, спрашивал, болит ли здесь, или здесь, и она никогда не жаловалась.

Вчера он сверился со своими записями и, когда обнаружил, что они сестры-двойняшки, приятно заулыбался. Все любят двойняшек, особенно близнецов. Агата еще спросила, заметил ли он, что они очень похожи. Но он ответил, что все старые люди выглядят для него одинаково. Этим он их сильно обидел. И может быть, поэтому его посещение уже не казалось таким приятным. Он оставил им какие-то пилюли, но забыл сказать, сколько принимать. Бекки пыталась отказаться, когда он хотел сделать ей укол от почти не беспокоившего ее давнего артрита, и он резко ответил, что ему некогда ездить сто раз по всей округе к людям, которые запускают свои болезни. На всякий случай он сделал укол и Агате, наказав, чтобы они остерегались холодного ветра и не ходили в сырой одежде.

Снова задул ветер, и Бекки пошла быстрее, но ступала осторожно, чтобы не поскользнуться на жирных грязных камнях. На глаза попалась мертвая чайка, и она вспомнила, как на прошлой неделе они нашли барахтающуюся в нефтяной жиже Эсмеральду. Но эта чайка уже умерла. Бекки перевернула ее ногой, и птица уставилась на нее пустыми глазницами. Вздрогнув, Бекки свернула от моря и направилась к изгороди, отделявшей их собственность от Государственной Земли.

Приближение знакомого ревущего звука заставило ее поднять взгляд. К забору подкатывал бронтомех. Бекки прислонилась к бетонному столбу изгороди и стала наблюдать. Машина была огромная и пугающая, хотя Бекки видела ее уже тысячи раз и, по идее, должна была к ней уже привыкнуть. Машина катилась по равнине на шести колесах — огромных бубликах по четыре метра диаметром каждый. На самом верху располагались сенсоры: датчики запахов вынюхивали признаки гниения, зрительные датчики поворачивались во все стороны, и, когда один из них уставился на нее холодным стеклянным взглядом, Бекки невольно задержала дыхание. Слуховые датчики — огромные тарельчатые уши, способные с двадцати метров засечь вредителя, напряженно прислушивались. Пока Бекки наблюдала, одно из ушей повернулось в ее сторону и замерло, но глаза определили, что это человек, и машина потеряла к ней интерес. Датчики шевельнулись и сконцентрировали внимание на какой-то точке впереди машины. Короткий импульс яростного света ударил в это место, выжигая дочерна маленький клочок земли, и Бекки показалось, что во вспышке огня она расслышала последний писк маленькой полевой мыши.

Одновременно сзади машины выливалась смесь жидкого навоза и травяной сечки с определенной порцией семян. Бронтомех за один проход скашивал злаки, обрабатывал и удобрял поле, высаживая на этот раз саженцы быстрорастущей озимой суперкапусты.