Очаровательный соблазнитель - Александра Хоукинз

Они свернули в безлюдный переулок подальше от спешащей толпы. Кинан прислонился к кирпичной стене, испытывая неловкость оттого, что позабыл старого друга. Казалось, с каждым шагом, который он делал в новую жизнь, о которой мечтал, он все больше отдалялся от своего боксерского прошлого.

– Я занимаюсь ремонтом своего нового дома, – ответил Кинан, нахмурившись.

Он надеялся, что его приятель поймет намек и больше эту тему поднимать не станет.

Голландец прищурил серо-голубые глаза, почуяв в его словах недосказанность, и без обиняков спросил:

– Ты развлекался с красоткой, за которой увивается твой братец, да? – Его вздох, в котором прозвучало откровенное отчаяние, эхом отозвался в переулке. Голландец взъерошил свои непокорные черные волосы. – Признайся: на самом деле причина несколько иная…

– По-моему, тебя это не касается, – холодно ответил Милрой.

Но Голландец, казалось, не понимал, что уже преступил грань дозволенного.

– Ну и дурак же ты! Безголовый от рождения! – проревел он. – Это тебе не дешевая девка, которой можно швырнуть пару монет!

Кинана захлестнула слепая ярость. Показной лоск слетел с него. Он бросился на Голландца, схватил его за грудки и, несмотря на то что приятель превосходил его в весе, сумел оторвать его от земли и отбросить к противоположной стене.

– Что ты несешь! Еще одно слово о ней – и я сломаю тебе другую руку!

Кинан еще разок встряхнул приятеля, давая понять, что не шутит, и отпустил его.

Голландец потер грудь, ухватившись за стену, чтобы не упасть.

– А еще, Милрой, вырви себе сердце и брось его в Темзу, если думаешь, что эта дама предпочтет тебя твоему братцу. И плевать на ее чувства: чувство долга у знатных особ всегда одерживает верх над любовью.

Кинан рукавом сюртука вытер пот со лба. Не хватало еще ему выслушивать рассуждения Голландца о любви, в то время как ему на ухо шепчут собственные демоны. Черт, он ведь разумный человек и понимает, что любовь – это мечта, к которой стремятся только идиоты и романтики. Но даже если то, что возникло между ним и Уинни, – лишь иллюзия, пусть она продолжается как можно дольше.

– Я искал ее не ради этого, Голландец, – произнес Кинан, пытаясь убедить в этом то ли приятеля, то ли себя самого.

Заслышав в голосе Милроя горечь, Голландец тут же перестал на него злиться. Он посмотрел на главную улицу; никто из прохожих не обратил на них внимания.

– Что ж… – Голландец скрестил руки на груди, не сводя с Кинана задумчивого взгляда. – Тогда я приношу этой даме свои соболезнования. Если ты ее обесчестишь, на нее не позарится не только твой братец, но и любой другой благородный кавалер, который мог бы сделать ее своей женой.

– О каком бесчестье ты говоришь? У ее семьи столько денег, что этой девушке не придется прозябать на улице! – прорычал Кинан, вспоминая о том, что его матери повезло в жизни гораздо меньше.

– И все же, – упрямо протянул Голландец, готовый провернуть свою мысль, словно нож, – надеюсь, ты обращался с ней любезно и был очень осторожен. Сколько бы денег у нее ни было, внебрачный ребенок ее погубит.

Милрой, устыдившись, отвернулся. Он вспомнил самые яркие моменты их близости. От страсти он забыл обо всем на свете.

Кинан обхватил лицо руками. О боже! Ребенок. Черт побери, об этом он совершенно не подумал! Все, о чем он тогда думал, – это ее соблазнительное тело и ее любовь. Любовь… Черт возьми! Если бы они были осторожнее, опасность зачать внебрачного ребенка была бы исключена. Кинан пытался отогнать эту мысль, но его сковал ужас. Одна-единственная проведенная вместе ночь не могла закончиться рождением ребенка! Кинан спал и с другими женщинами, но ни одна из них не заявляла, что беременна от него. Он ухватился за этот факт, как за талисман.

Молчание Милроя было красноречивее слов. Голландец чертыхнулся, с отвращением сплюнул на землю и пошел прочь.

– Уинни! Надо же, какая встреча! – радостно воскликнула Брук, когда они устроились в «Ферри-Хилл», небольшом уютном заведении, где богатые дамы могли отдохнуть после посещения магазинов. – Одна, без сопровождения… – Она неодобрительно фыркнула. – Дивлюсь твоей смелости! Мой муж немедленно отослал бы меня в деревню, если бы я решилась на что-либо подобное.

Уинни промолчала, вспомнив последний разговор с лордом А’Куром. Этот человек явно гордился своим собственническим отношением к жене. Женщина в его руках должна прогибаться и даже ломаться. К сожалению, Уинни частенько встречала таких мужчин.

– Смелость тут ни при чем, Брук! Со мной служанка и лакей…

Уинни никогда не осмелилась бы назвать подруге истинную причину своего дерзкого поступка. Где-то по улицам Лондона бродил Кинан Милрой. Он искал ее. К их обоюдному разочарованию, поддерживать тайную связь в городе оказалось намного сложнее, чем они предполагали. Чтобы устраивать случайные встречи, не вызывая при этом подозрений у семьи и избегая опасности стать объектом сплетен, необходимо было мыслить стратегически, но ни Милрой, ни Уинни этого не умели. Теперь девушка понимала, почему Типтону так не терпелось жениться на ее сестре. Кинану совершенно не нравилось, когда их планы рушились. Но что было делать? Только что из коляски ее заметила Брук, и Уинни никак не могла придумать предлог, чтобы поскорее распрощаться с ней.

– Все же, – продолжала Брук, – лорд Невин готов вот-вот сделать тебе предложение, и поэтому было бы благоразумнее сдержать свою жажду жизни и продемонстрировать женскую скромность, которую джентльмен ожидает видеть в своей жене.

– Что за вздор! – удивилась Уинни.

Они с Брук дружили уже много лет. Должно быть, ее подруга из-за своего более низкого социального положения вынуждена была внимательно прислушиваться к тому, что диктует ей общество. И все же до сих пор Брук никогда не осуждала тех, кто не был образчиком добродетели.

– Я дам от ворот поворот любому мужчине, который будет настаивать на том, чтобы я вела себя как кроткая овечка. Какая скукотища – и на супружеском ложе, и за его пределами!

Упоминания об интимной близости Брук не вынесла. Все ее личико пошло красными пятнами размером с вишню. Женщина прикрыла ладонью рот и пару раз всхлипнула, нарушив тем самым драгоценные правила. Ей на глаза навернулись слезы и заструились по щекам. Еще никогда Уинни не казалась себе такой бессердечной. Она встала, подошла к расстроенной подруге и присела рядом с ней, чтобы заслонить ее от любопытных глаз.

– Я не хотела тебя обидеть, Брук, – примирительно прошептала Уинни. – Отец с детства учил нас говорить прямо. Случается, что я забываю: иногда разумнее промолчать.

Брук энергично покачала головой. Она взяла протянутый Уинни носовой платок и промокнула слезы.