Страшный зверь - Фридрих Незнанский

— Ну да, — насмешливо отреагировал Александр Борисович, — от которого, как говорится, трудно отказаться. Что ж, Костя, я с тобой согласен. Когда выхода нет, надо принимать продиктованные условия. Даже на уровне руководства Генеральной прокуратуры. Это нынче модно, ссылаться на политическую необходимость. Так вот, можешь им ответить хоть сейчас, что их трусливое желание выжить под прессом полностью совпадает с моим. Я действительно собрался уехать. В первый же рабочий день следующей недели. Если не раньше. Но до отъезда или отлета — один хрен, мне надо сделать парочку ответственных звонков и дождаться от абонентов ответа. Поэтому с данной минуты переходи на закрытую связь, буду отзываться только на звонки по секретному мобильному телефону.

— Понял. Разумно.

— Ответ-то когда должен дать? — ухмыльнулся Турецкий.

— А я думаю, он им и не потребуется, настолько они уверены в своей силе. Боюсь, Саня, что наша с тобой история вышла на очередной виток, который мы уже проходили в самом начале девяностых, если помнишь. Когда нас пытались уже расстреливать. Я подозреваю, что этот Краев крепко связан с кем-то очень важным из спецслужб, который не собирается сдавать его правосудию. И сделает все, чтобы прижать любых оппонентов. А это они всегда умели, не тебя учить… Вот и думай себе… А совет-то о чем?

— Да вот я уже и думаю, стоит ли по телефону? Даже по мобильному?.. А впрочем?… В Штаты хочу улететь, Костя. Осточертело здесь. А они там уже приглашали меня. Говорили: с вашими-то знаниями!.. Или к Питеру, в Германию, давно зовет. Только обрадуется. Буду лекции читать о бессмертной «русской мафии» и несгибаемой никакими президентами и законами, российской коррупции. Поучительно хоть. Где-то борются, а мы размножаемся. Пока сами себя жрать не станем.

— Ладно, это все — беллетристика. А к кому в Штаты?

— К боевой подруге. К Катеньке. Вот уж точно обрадуется, да?.. Чего молчишь?

— Думаю… — И вдруг заговорил сварливым тоном: — Не понимаю тебя, Саня, все — как об стенку горохом! Говори — ни говори! Когда же тебе, наконец, надоест? Когда совесть проснется?! Когда ты перестанешь по девкам своим таскаться?! — голос стал грозным. — Доколе, Саня?! Нет, видно, горбатого только могила исправит… — Он тяжко вздохнул. — М-да… Катенька… помню я эту девочку. Неужто уже выросла? И как тебе не совестно? Ах, только молчи! Что ж, на время можешь, вероятно, и у нее устроиться. Даже привет передать от дяди Кости, если она меня еще помнит… Ох, время, время, растут дети, вырастают… И с такими вот, как ты, мошенник, любовь крутят, надо же!

— Ну, так я тогда…

— Да, давай, давай, исчезай поскорее. Потому что я чувствую, что у них назревает какой-то конфликт, в котором свидетелей, как правило, не оставляют. А ты — свидетель, и опасный, вот и надо убраться с глаз. Я рад, что ты согласен со мной. Когда будешь готов, позвони, постараюсь проводить. По старой памяти. Понял меня? Ну, не теряй дорогого времени.

— А чего его терять? Меня ничто здесь больше не связывает. В квартирах полный бардак. Убирать не хочу. А тебе еще, возможно, позвоню, если спать не ляжешь, — он засмеялся и нажал «отбой».

Потом Александр Борисович задумчиво поглядел на молчащую трубку телефона, перевел взгляд на замершую в тревожном ожидании Алевтину.

— Ну, что скажешь? Достают?

— Мне страшно за тебя, Сашенька.

Кажется, она уже приготовилась плакать, но мужественное ожидание обещанной радости пересилило ее душевное волнение. А Турецкий посмотрел на нее, такую красивую и готовую к любым испытаниям любви, с легким сожалением. Но, видит Бог, он не виноват, дела, дела, сплошная полоса важных дел.

— Аленька, дорогая моя, — полились с языка привычные эмоции, — ты такая красивая, и плакать или хмуриться тебе вовсе не идет. Ты прекрасна именно своим неиссякаемым оптимизмом, так не огорчай же меня, не волнуйся, все равно того, что есть, не отнимешь, а того, чего нет, не прибавишь. Кажется, так сказано в Библии, или что-то похожее. А в принципе, все суета сует и всяческая суета. Вот тут точно цитирую. Это еще царь Соломон сказал, задолго до нас.

— Я знаю, что ты — умный, но от этого мне не легче. Ты обещал быть со мной, а сам где-то далеко, вот я и переживаю.

— Я вернусь, вернусь обязательно, — пообещал он. — Вот съезжу быстренько в одно место, правда, на другом конце Москвы, и тут же вернусь. Думаю, управлюсь быстро. А ты ложись пока спать, я приду и обещаю немедленно разбудить тебя, чтобы не спать уже до завтрашнего обеда. Ну, а ты пока набирайся сил, их тебе потребуется много…

Так, за шутками, он быстро собрался, вышел, оглядываясь на всякий случай, из подъезда и сел в припаркованную у тротуара машину. На улице не было мороза, и двигатель заработал сразу: вот оно, преимущество иномарок, — в отличие от отечественных «Жигулей», на которых долгое время ездил Турецкий, проклиная их зимой каждое утро.

Ехать надо было действительно через всю Москву: от метро «Войковская» до середины Ленинского проспекта. «За спиной» никого не было, если только в машине уже не стоял «жучок», определяющий его место пребывания. Подумав об этом, Александр Борисович остановил машину, прижавшись к обочине, вышел и позвонил Алевтине.

— Аленька, забыл предупредить: закрой дверь на все замки и запоры, погаси в квартире свет и ложись. Будут звонить, никак не реагируй. Я позвоню, когда буду уже на этаже. Все, не волнуйся и жди.

Интересно, как же это она не будет волноваться? Перед уходом он спросил у девушки проникновенным голосом:

— Аленька, дружочек, а у твоего папы есть именное оружие? Наверняка ведь держит где-то?

Она посмотрела на него с сомнением, потом ответила, что есть, только зачем оно Сашеньке нужно? Он ответил, что на всякий случай, Стрелять наверняка не придется, но иной раз предъявить случается необходимость. Короче, уговорил, что исключительно в целях личной безопасности. А как вернется, так они сотрут все пальцевые отпечатки и уберут оружие обратно в сейф, никто и не узнает.

Это был обычный «Макаров» с металлической пластинкой на рукояти, свидетельствующей о том, что министр обороны высоко ценил трудовые и личные качества своего многолетнего помощника. Полная обойма лежала в ящичке сейфа отдельно. Турецкий привычно, будто с утра до вечера только этим и занимался, вставил со щелчком обойму и передернул затвор, после чего сунул оружие в карман дубленой куртки.

Носившей еще недавно форму с погонами, Алевтине явно понравилось то спокойствие, с которым проделал обычную операцию ее Сашенька. И, слава богу, может, хоть это ее успокоит. И тут же засмеялся: вспомнился смешной эпизод, совсем недавно, практически, только что.

Алька вышла из своей комнаты, закутанная в широкое полотенце и готовая немедленно пасть в объятья собственной сладкой мечты. Но «мечта» взглянула на нее и рассмеялась, едва не обидев девушку.

— Ты чего? — спросила она, и ухватилась за углы полотенца, которое несколько своевольно, но очень уместно распахнулось на ее груди, представив стройную розовато-молочную фигурку во всем ее великолепии здоровой молодости. У Турецкого же перед глазами мелькнуло другое видение. Гостиничный номер, поднимавшаяся из постели и шагнувшая ему навстречу Валя. Чертовски красивая, но не девушка, а зрелая женщина. И вроде видения аналогичные, а ощущения в корне разные. Страсть и нежность, — вот и разберись, что в данный момент тебе важнее, Турецкий.

Теперь-то ясно: необходимость срочно увидеться с Костей Меркуловым. Раз зашла речь о прощании «по старой памяти», значит, у Кости имеется срочная и особо важная информация для него, и это обстоятельство, в свою очередь, указывало на то, что немедленная встреча не только желательна, но и обязательна. Вот и мчался на Ленинский проспект, где жил Меркулов. Намекнув при этом, что попозже позвонит. Не по телефону, в дверь. Это Костя тоже понял. Главное, не привести к нему «хвост», который спокойно мог и прятаться где-нибудь, надеясь на установленный в его машине «маячок». Знать бы, где, да искать некогда. Ну, ладно, обойдется. Причем без всяких там «авось».

Место, где проживала семья Меркуловых, Турецкий хорошо знал. Неподалеку, — вот ведь как сложилось! — была квартира Ванюшиных, новые ключи от которой Александр Борисович вез с собой. Как и свои собственные. Их, если придется задержаться, или что случится, Костя обязательно передаст хозяевам.

А чуть подальше, ближе к «Юго-Западной», была квартира Дениса Грязнова, закрывшего «дядь Саню» собой, когда рванула бомба юной террористки. Бесхозная теперь стоит квартира, запечатанная. У Славки рука не поднимается продать ее. Да, как память дорога, тяжкая память прошлого…

За Меркуловым, Турецкий был почти уверен, наверняка установлено наблюдение: как же, друзья-приятели. Да и Махотин наверняка «раскололся», прижатый к стене «старшими товарищами» — по значению, не по возрасту. Ну, сейчас-то, посреди ночи, вряд ли кто «пасет» его, тем не менее приходится соблюдать осторожность.