Пришпоренный - Сесил Скотт Форестер

Он поднялся на ноги и твердым шагом вошел в каюту, как человек, против воли идущий на дуэль. Он не хотел этого, каюта вызывала у него отвращение, но на крохотном суденышке ему некуда было больше идти. Он должен привыкать. Пришлось отбросить жалкую мысль, что можно перебраться в твиндек за перегородку, а сюда переселить, скажем, унтер-офицеров. Это повлекло бы за собой бесконечные неудобства, а главное — бесконечные кривотолки. Он должен жить здесь, и чем больше он будет себя в этом убеждать, тем меньше ему будет этого хотеться. Он так устал, что едва держался на ногах. Он подошел к койке: в мозгу тут же возникла картина, как Гримс стоит на коленях, просунув голову в петлю. Хорнблауэр заставил себя хладнокровно принять эту картину как дело прошлое. Сейчас — это сейчас. Он рухнул на койку в башмаках, с ножнами, не вынув из кармана мешочка с песком. Не было Гримса, чтоб помочь ему раздеться.

11

Хорнблауэр успел написать адрес, дату и слово «сэр», прежде чем осознал, что составить рапорт будет совсем не просто. Он был совершенно уверен, что письмо это появится в «Вестнике», но это он знал с тех самых пор, как собрался его писать. Это будет «письмо в „Вестник“, одно из немногих писем, которые выбираются для публикации из сотен рапортов, поступающих в Адмиралтейство. Это будет его первое появление в печати. Он сказал себе, что напишет стандартный прямолинейный рапорт, и все же ему пришлось задуматься. Это было совсем не то волнение, которое испытывает актер перед выходом на сцену. Публикация письма означает, что его прочтет весь мир. Его прочтет весь флот, значит, его прочтут подчиненные Хорнблауэра, и он хорошо, слишком хорошо знал, что ранимые молодые люди будут пристально изучать и взвешивать каждое слово.

И вот что еще существенней: письмо прочтет вся Англия, а значит, его прочтет и Мария. Письмо приоткроет для нее щелочку в жизнь мужа, куда ей доселе заглянуть не удавалось. В интересах карьеры стоило бы честно, хотя и скромно описать все опасности, которым он подвергался. Но это будет прямо противоречить тому бодрому, легкомысленному письму, которое Хорнблауэр собирался написать жене. Мария — проницательная маленькая особа, ее так просто не проведешь. Если она прочтет «Вестник» после его письма, она растревожится в то самое время, когда носит под сердцем будущего наследника рода Хорнблауэров. Это может плохо сказаться и на Марии, и на ребенке.

Хорнблауэр все взвесил, и выбрал в пользу Марии. Он не станет подробно описывать все тяготы и опасности. При этом остается надежда, что флот прочтет между строк то, о чем не догадается в своем неведении Мария. Хорнблауэр снова обмакнул перо в чернильницу и закусил его кончик, задумавшись на мгновение, все ли «письма в „Вестник“ вызывали у их авторов подобные затруднения. Наконец он решил, что в большинстве случаев так оно и было. Ладно, надо писать. Этого не избежишь — даже не отложишь. Обязательные предварительные слова — „во исполнение Вашего приказа“ — помогли начать. Главное — ничего не забыть. „Мистер Буш, мой первый лейтенант, весьма любезно предложил свои услуги, но я приказал ему принять под командование судно“. Дальше не трудно было написать:

«Лейт. Чарльз Котар, с Его Величества судна „Мальборо“, вызвался участвовать в экспедиции и оказал неоценимую помощь благодаря знанию французского языка. С глубоким сожалением вынужден Вам сообщить, что в результате полученного ранения он перенес ампутацию, и жизнь его все еще в опасности». Еще кое-что надо упомянуть. «Мистер» — как имя? — «мистер Александр Карджил, помощник штурмана, по моему приказу руководил эвакуацией и провел ее к глубокому моему удовлетворению». Следующий абзац порадует Марию. «Семафорная станция была захвачена отрядом под моим личным руководством без малейшего сопротивления, предана огню и полностью уничтожена после изъятия конфиденциальных документов». Умные флотские офицеры гораздо выше оценят операцию, проведенную без потерь, чем ту, отчет о которой сопровождается чудовищным списком погибших.

Теперь о батарее — тут надо поосторожнее. «Капитан королевской морской пехоты Джонс, смело овладев батареей, к несчастью, попал под взрыв порохового погреба, и я с глубоким прискорбием вынужден сообщить Вам о его гибели. Несколько других морских пехотинцев из его отряда погибли или пропали без вести». Один из них и мертвым оказался весьма полезен. Хорнблауэр одернул себя. Он и сейчас не мог без дрожи вспоминать те минуты у двери порохового погреба. Он вернулся к письму. «Лейтенант королевской морской пехоты Рэйд охранял фланг и прикрывал отступление с малыми потерями. Его поведение заслужило мое безграничное одобрение».

Это была правда, и писать это было приятно. Приятно было писать и следующий абзац. «С глубоким удовлетворением сообщаю Вам, что батарея полностью уничтожена. Парапет обрушился на пушки, лафеты разбиты, что естественно, учитывая, что на батарее взорвалось не менее тонны пороха». Там были четыре тридцатидвухфунтовки. Один заряд для такой пушки весит десять фунтов, а в погребе, расположенном глубоко под парапетом, должно было быть пороха минимум на пятьдесят выстрелов для каждой пушки. На месте парапета осталась воронка.

Теперь осталось написать совсем немного. «Отступление прошло дисциплинированно. Список убитых, раненых и пропавших без вести прилагаю». Черновой список лежал перед Хорнблауэром, и он начал внимательно его переписывать. Вдовы и родители убитых могут найти некоторое утешение, увидев имена своих близких в официальном бюллетене. Один матрос был убит и несколько легко ранены. Хорнблауэр переписал их имена и начал с красной строки. «Королевские морские пехотинцы. Убиты: капитан Генри Джонс; рядовые…» В этот момент ему пришла в голову мысль. Перо замерло в воздухе. Имя в «Вестнике» это не только утешение: родители и вдовы получат за погибших невыплаченный остаток жалования и небольшое пособие. Хорнблауэр еще думал, когда в каюту поспешно вошел Буш.

— Капитан, сэр. Я хотел бы кое-что показать вам с палубы.

— Очень хорошо. Иду.

Он помедлил еще мгновение. В абзаце, начинавшемся словами «Матросы, убиты:» было всего одно имя — «Джеймс Джонсон, рядовой матрос». Хорнблауэр добавил еще одно — «Джон Гримс, капитанский вестовой», положил перо и вышел на палубу.

— Посмотрите сюда, сэр. — Буш с чувством указал на берег и протянул подзорную трубу.

Пейзаж все еще казался непривычным — семафор исчез, а там, где была когда-то батарея, возвышался земляной курган. Но Буш имел в виду другое. По склону ехал довольно большой отряд всадников: Хорнблауэру казалось, что в подзорную трубу он различает плюмажи и золото позументов.