Красавица и герцог - Куин Джулия

Хотя едва ли такое возможно.

А впрочем, как член королевской семьи, Мэггс наверняка наделена властью рубить головы неугодным. Герцогиня как-то говорила, что в той стране все еще царят феодальные нравы.

Грейс задумчиво почесала затылок, желая убедиться, что голова крепко сидит на плечах. Нет, пожалуй, не стоит рисковать ею понапрасну. Она с удвоенной решимостью дернула на себя верхний ящик секретера и невольно поморщилась, услышав противный визгливый скрип. Дрянной секретер, ему не место в Белгрейве.

В верхнем ящике бумаги не оказалось. Грейс обнаружила лишь одинокое перо. Похоже, в последний раз им пользовались еще до начала Регентства.

Грейс выдвинула второй ящик и пошарила в глубине, надеясь найти бумагу там, как вдруг позади нее послышался шум.

Кто-то вошел в комнату.

Это был Томас. Он остановился в дверях, неподвижно глядя на девушку. Даже в тусклом сумеречном свете Грейс отчетливо разглядела его изможденное лицо и налитые кровью глаза.

Ее снова пронзило острое чувство вины. Томас такой славный. И надо же было ей влюбиться в его соперника! Грейс готова была возненавидеть себя за это. Нет, не так. Ей мерзко было думать, что мистер Одли — соперник Томаса. Нет, вся эта чертова история выводила ее из себя.

— Грейс, — произнес Томас и замолчал.

Когда в последний раз они беседовали дружески, легко и непринужденно? Как давно это было? Грейс с усилием сглотнула. Конечно, они не испытывали друг к другу враждебности, но что может быть хуже этой чопорной вежливости?

— Томас, — заговорила Грейс, — я думала, вы уже легли.

Герцог безучастно пожал плечами:

— Сейчас не так уж и поздно.

— Да, пожалуй. — Грейс посмотрела на часы. — Герцогиня уже в постели, но еще не спит.

— У вас всегда полно работы, не так ли? — горько усмехнулся Томас, проходя в глубь комнаты.

— Увы, — подавив вздох, кивнула Грейс и тут же устыдилась жалости к себе. — Наверху кончилась бумага, — поспешно объяснила она.

— Для писем?

— Да, ею пользуется ваша бабушка. Мне ведь некому писать. — Господи, неужели это правда? Грейс никогда раньше не задумывалась об этом. За все годы жизни в Белгрейве она не написала ни одного письма. — Вот разве что когда Элизабет Уиллоби выйдет замуж и уедет… — Грейс внезапно замолчала. Ждать разлуки с подругой, чтобы было кому писать письма? Как это грустно. — Я буду скучать по ней.

— Да, — протянул герцог. Он казался смущенным и растерянным, от его былой уверенности не осталось и следа.

«Как он изменился, — подумала Грейс. — Впрочем, чему здесь удивляться?»

— Вы ведь близкие подруги, правда? — добавил Томас.

Грейс кивнула, выдвигая третий ящик. На этот раз ей повезло.

— Ну вот, наконец-то. — Она достала тонкую пачку бумаги и тотчас поняла, что радоваться нечему: теперь ей придется вернуться к своим обязанностям. — Я должна идти, мне нужно заняться письмами вашей бабушки.

— Разве она не сама их пишет? — удивился Томас. Грейс едва не рассмеялась.

— Она так думает. Но на самом деле ее кошмарный почерк невозможно разобрать. Даже мне не всегда это удается. Приходится импровизировать, переписывать, вставляя выдуманные фразы.

Грейс опустила голову и принялась выравнивать бумагу, постукивая о крышку стола сначала одним краем пачки, потом другим. Когда она решилась поднять глаза, Томас стоял совсем близко и внимательно смотрел на нее.

— Я должен извиниться перед вами, Грейс.

Боже, только не это. Грейс не желала слышать извинения, когда саму ее терзало чувство вины.

— За сегодняшнюю сцену? — с напускной беспечностью спросила она. — Нет, пожалуйста, не глупите. Все это так ужасно, никому и в голову не придет упрекнуть вас…

— За многое, — перебил ее Томас.

Его глаза так странно блестели, что Грейс невольно задумалась, не пьян ли он. В последнее время Томас часто прикладывался к бутылке. Но бранить его у Грейс не хватало духу — не всякий на его месте держался бы столь же достойно.

— Пожалуйста, — взмолилась она, надеясь положить конец этому мучительному разговору. — Я не представляю, за что вам следовало бы просить у меня прощения, но поверьте, если бы и было за что, я простила бы вас от всего сердца.

— Спасибо, — искренне поблагодарил он и неожиданно добавил: — Мы уезжаем в Ливерпуль через два дня.

Грейс кивнула. Она уже знала и готовилась к путешествию. Томасу скорее всего было об этом известно.

— Представляю, сколько у вас хлопот перед отъездом.

— Почти никаких, — произнес он глухим, изменившимся голосом и настороженно замер, словно ожидая вопроса Грейс. Горький смысл его слов нетрудно было угадать. Прежде все дни герцога были заполнены делами, уезжал ли он, или оставался в замке.

— О, наверное, это приятная перемена, — пролепетала Грейс, не найдя лучшего ответа.

Томас чуть наклонился вперед, и от него резко пахнуло спиртным. «Милый Томас, как ему, должно быть, больно». Грейс готова была заплакать от жалости. Ей хотелось сказать: «Мне, как и вам, невыносимо думать, что все может измениться. Я молю Бога, чтобы вы оставались герцогом, а Джек — просто мистером Одли. Как бы я хотела, чтобы все это поскорее кончилось».

Грейс желала знать правду, даже если сбудутся самые худшие ее опасения, но заговорить об этом вслух она не посмела. Только не с Томасом.

Герцог смотрел на Грейс своим пронизывающим взглядом, как будто знал все ее секреты. Знал, что она влюбилась в мистера Одли, уже целовалась с ним, и даже не один раз, и самое ужасное — мечтала продлить это безумие.

Она зашла бы еще дальше, если бы Джек не остановил ее.

— Я понемногу привыкаю, как видите, — проговорил Томас.

— Привыкаете?

— Проводить дни в праздности. Возможно, мне следует поучиться у вашего мистера Одли.

— Он не мой мистер Одли, — тотчас выпалила Грейс, понимая, что Томас нарочно ее дразнит.

— Ему не о чем беспокоиться, — продолжал Томас, будто ничего не слышал. — Я оставил дела в полном порядке. Все бумаги проверены, итоги подведены, баланс подсчитан, каждая цифра на своем месте. Если Одли пустит состояние по ветру и владения придут в упадок, это останется на его совести.

— Томас, довольно! — воскликнула Грейс, не в силах вынести этот кошмар. — Не говорите так. Нам ведь не известно, действительно ли он герцог.

— Неужели? — Губы Томаса искривились в усмешке. — Полно, Грейс, мы оба знаем, что найдем в Ирландии.

— Нет, — упрямо возразила Грейс, чувствуя фальшь в собственном голосе. Ее вдруг охватила слабость, казалось, ноги вот-вот подкосятся, она рухнет и разобьется, точно фарфоровая кукла.

Томас все смотрел на нее, и Грейс стало не по себе от его неподвижного взгляда.

— Вы его любите? — неожиданно спросил он. Грейс почувствовала, как кровь отхлынула от лица. — Вы любите его? — повторил Томас резким, скрипучим голосом. — Я говорю об Одли.

— Я знаю, о ком вы говорите, — вырвалось у Грейс прежде, чем она успела обдумать ответ.

— Не сомневаюсь.

Грейс с трудом заставила себя разжать стиснутые кулаки. Бумага жалобно хрустнула под ее пальцами, едва ли она теперь годилась для письма. Лицо Томаса исказилось, в одно мгновение виноватое выражение сменилось гримасой ненависти. Жгучая боль грызла его изнутри, Грейс видела это, но больше не испытывала сочувствия. Ее душила горечь.

— Как давно вы здесь? — задал вопрос герцог.

Грейс чуть отвернулась и попятилась. Странный взгляд Томаса смущал ее все больше.

— В Белгрейве? — нерешительно проговорила она. — Пять лет.

— И за все эти годы я не… — Уиндем сокрушенно покачал головой. — Не понимаю почему.

Грейс отодвинулась еще на шаг, но дальше отступать было некуда, дорогу преграждал стол. «Господи, что творится с Томасом?»

— О чем вы говорите? — настороженно произнесла она.

Герцог усмехнулся, словно вопрос показался ему забавным.

— Будь я проклят, если сам знаю. — И пока Грейс пыталась найти достойный ответ, с горьким смехом прибавил: — Что с нами будет, Грейс? Мы обречены, вы и сами знаете. Мы оба знаем.