Чертово колесо - Андрей Васильевич Саломатов

дальше. Пришел Боря вечером на танцы, походил вокруг, выбрал себе придурка поздоровее и попьянее и стал дожидаться, когда тот выйдет или окажется поближе. Наконец, дождался. Вывалился тот с танцплощадки, Боря подходит к нему, хватает за шиворот и грубо так обращается к нему: "Ну ты, козел, пойдем-ка со мной, побеседовать надо". Танцор, естественно, на дыбы - в темноте не видно, кто хватает и оскорбительные слова говорит. В общем, он разворачивается и одним ударом кладет Борю на землю.

- И правильно делает, - снова подал голос Синеев. - Подлый, менты, народ.

- А потом этот придурок начал окучивать Борю ногами и бил его так долго, что Боря позабыл, зачем пришел на танцы. Как водится, поднялся визг, набежал народ и танцора оттащили. Борю поставили на ноги, нашли его фуражку и даже помогли дойти до поликлиники. В общем, Боря снял-таки побои, позвонил в дежурку, рассказал, кто его при исполнении обидел и отправился в отделение, предъявлять свою разбитую рожу.

К утру танцор проспался, и Боря положил перед ним свежий протокол с медицинской справкой. Тот начал просить прощения, пообещал, что больше никогда в жизни не тронет ни одного мента и вообще, бросит пить, танцевать и обижать людей. А Боря ему говорит, что, мол, это все хорошо, но вот срок ему катит, и с этим надо что-то делать. Ты, говорит, приходи сегодня вечером ко мне домой с двумя штуками, а я тебе отдам и протокол и медицинскую справку о побоях.

Ударили они по рукам и разошлись. Боря сдал дежурство и счастливый пошел домой отсыпаться. А вечером к нему заявился танцор, но не с двумя штуками, как договорились, а с двумя бутылками водки, закуской и тремя рублями. Потом они выпили, сбегали за третьей и запили аж на несколько дней. У танцора, понятное дело, бабок не было, поэтому платил Боря. За это время они закорешились. Ну а с кореша, сам понимаешь, кто ж будет деньги брать? В общем, после пьянки остался Боря без денег и при своей разбитой морде. Правда, скоро он все-таки уволился из милиции, и устроился слесарем в ремонтную мастерскую. И как-то вечером пошел Боря на танцы, отдохнуть. Там-то он снова и встретил своего дружка. Танцор, как водится, уже был пьян в дупелину. Он вытащил бывшего мента с танцплощадки и так оторвался на нем, что Боря неделю провалялся в больнице.

- Получил свое, - сказал Синеев.

- Так что, Саня, не бывает людей везучих и невезучих. Есть только слабые и сильные, умные и дураки.

Им пришлось ехать на самую окраину Москвы, и после того, как они пересели в серебристую "ауди", Ломов позвонил заказчику. Разговор продолжался не долго. Ломов выслушал заказчика, отключил телефон и сразу повеселел.

- Ну вот, время у нас есть, поехали куда-нибудь, нормально пообедаем.

- Давай в парк Горького, - предложил Синеев. - Там в одном месте хорошие шашлыки дают. У меня там дружбан работает. Классный парень - я когда-то его тренировал.

- В парк, так в парк, - не стал возражать Ломов. - Мясо на воздухе вкуснее.

Шашлык действительно оказался отменным, пиво холодным, а приятель Синеева - вежливым и обходительным человеком с глазами бультерьера. Пока они сидели под большим красным зонтом и расправлялись с хорошо испеченым душистым мясом, Ломову пару раз позвонили и после второго звонка он бесстрастно сообщил Синееву:

- Все в полном порядке, "дипломат" уехал в Питер. Этот засранец уже сильно наследил: свою машину разбил и бросил на дороге, мента замочил.

- А если он специально там наследил, а сам потом в другую сторону подастся? - жуя, предположил Синеев.

- Вряд ли. Он глупый, неопытный, бежит сейчас как заяц. Наверное уже в Питере документы оформляет... если, конечно, заранее не позаботился.

Очередной звонок заказчика застал их в машине, и Ломову объяснили где и кого они должны ждать. Он посмотрел на часы, с удовольствием потянулся и не спеша отъехал от стоянки.

Всю дорогу до Птичьего рынка они молчали. После шашлыка Синеев удобно развалился на заднем сиденье и задремал. Он даже успел посмотреть сон, в котором его долго и неотступно преследовал некто, не имеющий лица. Синеев убегал от него какими-то запутанными коридорами и каждый раз, когда он думал, что оторвался, за спиной вновь раздавалось тяжелое, хриплое дыхание безликого убийцы.

Проснулся Синеев от того, что машина остановилась. Ломов загнал её под деревья, заглушил двигатель и обернулся к напарнику.

- Спишь? - спросил он.

- Фу ты, черт, - стряхивая с себя остатки сна, пробормотал Синеев. На лбу у него выступила горячая испарина, одежда прилипла к потному телу, и он оторвался от спинки, чтобы отлепить её. - Дрянь всякая снится.

- Небось, убегал от кого-нибудь? - усмехнувшись, спросил Ломов, и Синеев с отвращением подтвердил:

- Убегал. С этой работой и не такое приснится.

- Садись за руль, - распорядился Ломов и пояснил: - Когда подъедет Буздырь - черт, ну и фамилия у него - тихо-тихо подашь назад, выберешься на улицу, а оттуда посильнее газанешь и выскочишь к скверу. Полихач последние метров сто. Поставишь машину между его "опелем" и вон тем пятачком, то есть, у него на пути. Потом выйдешь, закроешь машину, погладишь её, ну, как-нибудь покажешь, что это твоя тачка, что ты долго мечтал о ней, любишь её больше жены и так далее. Потом поставишь её на сигнализацию и уйдешь за угол вон того дома, там кусты погуще. По дороге пару раз обернись - мол, жалко с тачкой расставаться. За углом встанешь и из кустов будешь наблюдать за мной. Как только я подам сигнал, быстро вернешься. Смотри, не забурись куда-нибудь за пивом. Все понятно?

- Понятно, - недовольно буркнул Синеев. Он перебрался на водительское сиденье, подождал, когда напарник влезет в машину и спросил: - Долго нам здесь сидеть?

- До темноты.

Солнце давно завалилось за верхушки кладбищенских деревьев. С Калитниковского пруда по-очереди возвращались молодые мамаши со своими чадами и колясками, пожилые пары и разновозрастные рыбаки с удочками и полиэтиленовыми мешочками, в которых кверху пузом плавали мелкие ротаны. Все эти жители окрестных домов шли вдоль кладбищенского забора в одну сторону - к пятиэтажкам, тогда как все пространство от кладбища до Птичьего рынка оставалось