Пока Майдан не разлучит нас - Ольрика Хан

Захожу в Интернет. Да, есть. Русская православная. Батюшка Дэвид. Прекрасно. Пишу письмо. Только переселилась. Хочу исповедаться и причаститься. Хочу поговорить… Ответ приходит вечером. «Приходите в субботу на вечернюю молитву – исповедаться можно будет после нее». Ах, как хорошо! Спасибо, батюшка! Приеду!!

Понедельник, первый день занятий. Несчастливое число, но я в эти номера не верю. Иду, окрыленная открывшейся церковной перспективой.

– Здравствуйте, меня зовут Кристина. Я родом из Украины, но во мне течет разная кровь – португальская, русская, и даже советская.

Класс смеется.

– «Советская кровь» звучит смешно, да? А почему «португальская кровь» не так слух режет? Что значит «национальная кровь»? Что значит национальность? Можно ли нацию определить по группе крови? Нет? А тогда что же это такое – нация – если биологически ее определить нельзя? Как можно определить по-другому? Как вы определите, что человек француз? Потому что говорит по-французски? А как же тогда быть с теми жителями Люксембурга, Монако, Бельгии, Швейцарии, Канады, для которых французский язык – родной? И есть ли разница в национальном смысле между жителями тех стран и континентов, что говорят на одном языке – английском? Или португальском? Или испанском? Есть, конечно, правда? Значит, дело не в языке? А в чем?..

Территории? Давайте думать. Как быть с палестинцами, которые считают себя народом, не имея своей национальной территории? Как быть с курдами? Басками? Каталонцами? Сотнями других сообществ, которые считают себя нациями, не имея своих национально ограниченных территориальных пространств?..

Итак, не группа крови, не язык, не территория. Тогда что? Что еще может определять нацию и отличать ее от других национальных сообществ?.. Общая история? Близко. Общая культура? Да. Но что мы понимаем под культурой? Это очень важный вопрос, к которому мы будем возвращаться на протяжении всего семестра. А начнем все-таки не с культуры. Начнем с воображения. С теории «воображаемых сообществ» Бенедикта Андерсена. По его мнению, воображаемые сообщества – это любые коллективы, члены которых не имеют шанса знать друг друга лично. Например, нации. Говоря «я – испанец», «я – русский» или «я – американец», мы причисляем себя к воображаемому коллективу людей, которым мы приписываем определенные свойства. Воображаемому – потому что мы не имеем возможности быть знакомым с каждым членом коллектива – слишком он велик. И в этом воображении кроется большая опасность. Часто нам кажется, что другие люди такие же, как и мы. Мы не хотим или не умеем видеть их непохожесть…

Пять рабочих дней. Шесть вводных лекций. Мировая колониальная система и рождение современности с центром в Западной Европе. Евроцентризм и создание образа «варвара». Прогрессивные «мы» и отсталые «они». Модернизация и вестернизация как средство порабощения других народов. «Бремя белого человека». Кризис западной модели современности. Возвращение «репрессированного» – месть изувеченной природы и униженных «других». Энрике Дуссе, Эдвард Саид, Чарльз Тэйлор, Иммануэль Валлерстайн, Дилип Гаонкар…

К концу недели валюсь с ног. Не понимаю, как при такой нагрузке можно выдержать целый семестр. Начинаю понимать тех, кто хочет работать непременно в исследовательских институтах. Преподавать тяжело. Нужно увлекать и зажигать искрами своей энергии. У меня ее нет. Я зажигаю, отдавая искры, но восполнить мне их нечем. Мысль о том, чтобы зарядиться энергией от Лешки отметаю. Каждый наш разговор в последнее время – это схватка ценою в новый приступ тоски. Господи, дай мне сил выстоять!

С ангелами разговариваю каждый вечер, но, провалявшись всю субботу в постели, я понимаю, что в церковь не попаду. На улице темно, холодно и сыро. У меня нет сил. Господи, прости. У меня просто нет сил… Лежа в постели, плачу.

В воскресенье с утра иду в спортивный комплекс. Боже мой, сколько же здесь студентов! Чувствую на себе взгляды и не чувствую желания на них отвечать. Искриться нет сил. Пряча глаза, ищу выход. Задыхаюсь. Слишком много людей. Слишком много приглушенного света. На воздух! Скорее на воздух! Фух… Прислонившись к стене, поднимаю глаза к небу. В нем нет ничего: ни звездочек, ни солнца. Темная серость, поглотившая разноцветье жизни. Мне плохо…

С трудом добираюсь до дома. Еле передвигая ноги, поднимаюсь к себе в дупло. Смотрюсь в зеркало… Какие измученные глаза… Что с тобой, Белка? Белочка… Закрывая глаза, представляю Лешку. Другого Лешку. Того, что был раньше. «Белочка, Белочка, ты слышишь меня? Я люблю тебя, мой Бельчонок! Пожалуйста, не плачь! Мы всегда будем вместе! И в горе, и в радости! Пока смерть…» Распахиваю глаза. Нет, только не об этом. О смерти думать не нужно. Встряхиваю головой. Решительно вытираю слезы. Хватит. Хватит ныть. Хватит себя жалеть. Нужно жить. Как бы ни было больно. Как бы ни было тяжело. Нужно приходить в себя. Завтра на работу.

Открываю компьютер, лежа на кровати. Мне письмо. «Хелло, Кристина. Это отец Дэвид. Мне показалось, или тебя не было на службе вчера? Возможно, ты хочешь исповедоваться отдельно от всех? Тогда приезжай в церковь в четверг утром, часам к десяти. Это будет удобно? Пожалуйста, дай знать».

Откидываюсь на спинку кровати. Кажется, или комната наполняется светом? Это моя улыбка освещает ее. Письмо. Одно письмо. Господи, как чудесно! Спасибо тебе, Господи! Спасибо, ангелы! Спасибо, что не оставили меня. Встаю с кровати, подхожу к окну. Небо по-прежнему затянуто в тучи. И только очень далеко в горах я вижу узкую полоску света. Вспоминаю сказку: «Горе! Горе! Крокодил солнце в небе проглотил!» Улыбаюсь шире. Кто там победил это вороватое зеленое чудовище? Кто освободил солнышко? «Не стерпел медведь, заревел медведь, и на злого врага налетел медведь. Уж он мял его, и ломал его: «Подавай сюда наше солнышко!» Испугался крокодил, завопил, заголосил, а из пасти из зубастой солнце вывалилось, в небо выкатилось! Побежало по кустам, по берёзовым листам…Рады зайчики и белочки, рады мальчики и девочки, обнимают и целуют косолапого…»

Улыбаюсь, глядя в небо. Там, где только что было беспросветная серость, веселятся белочки… Целуют и обнимают косолапого… Моего косолапого. Моего дорогого и любимого Мишутку. Моего героя, отвоевавшего у крокодила солнышко. Мишка-Мишка, ты ведь отвоюешь для меня солнышко, да? Освободишь меня из этого заточенья? Я ведь тут только для того, чтобы ты получил визу, и мы снова были вместе?

Засыпаю под хоровод счастливых зверушек. Танцую с ними в лучах ясного солнышка, но героического Мишки с нами почему-то нет… Мишка, ты где? Ты где, Мишка?? Мишка… Просыпаюсь…

– Алло, Леш… Ты спишь?

– Да, что-то случилось?