Ночь триффидов - Саймон Кларк

На мою ладонь легла чья-то рука, я открыл глаза, увидел Керрис. Она смотрела на оркестр, легонько кивая в такт музыке.

Я снова смежил веки. Мелодия блюза очаровывала. Вскоре я ощутил покой и странное неземное блаженство.

После концерта Гэбриэл проводил нас к такси. Где-то над морем сверкали молнии, разливая по темному небу фиолетовые и розовые зарницы.

— Счастливого пути, мисс Бедеккер, — сказал Гэбриэл, открывая для Керрис дверцу машины. — Берегите себя, мистер Мэйсен.

— Постараюсь, Гэбриэл. И вам того же желаю.

Никогда не забуду эту минуту. Его широкую дружелюбную улыбку. То, как он тряс мою руку, стоя рядом с распахнутой дверцей машины.

Никогда не забуду — потому что в эту минуту из тени выступил человек с револьвером. Он толкнул Гэбриэла спиной на машину, отступил на шаг и выстрелил ему в грудь.

Гэбриэл стал сползать по кузову, верхняя часть его туловища оказалась на сиденье, голова едва не упала на колени Керрис. Я непроизвольно рванулся вперед, чтобы удержать падающее тело.

Но не успел — моя шея оказалась в удушающем захвате. Я ощутил болезненный укол в шею. Откуда-то издалека — крик Керрис.

Разноцветные огни гавани померкли, закружились в бешеной круговерти. Быстрее, быстрее — сливаясь в огненный круг. Этот круг поглотил меня, и я оказался в темноте. Абсолютной, бездонной тьме.

Глава 20

Иона

Наверное, я, как пророк Иона, оказался во чреве китовом. Я ощущал движение. Слышал журчание фильтруемой китовым усом жидкости, свист выдыхаемого воздуха, глухие удары могучего сердца. Какой-то потусторонний голос монотонно повторял: «Десять саженей... восемь саженей... пять саженей... четыре сажени».

Открыв глаза, я увидел металлические шпангоуты. Распахнулась дверь, за ней — залитый белым электрическим светом коридор. Надо мной склонилась черная тень. Я увидел иглу шприца, с нее капала жидкость. Игла вонзилась мне в руку. Я услышал стон и отстраненно осознал: этот стон — мой. Снова закружились огни. И снова водоворот света затянул меня в темную глубину.

Открыв глаза в следующий раз, я сразу понял, что обстановка кардинально изменилась. Воздух пах по-иному. Так благоухают травы. Размеры помещения, в котором я находился, существенно увеличились, а кровать расширилась. Звуки тоже стали совсем иными. Издали доносилось постукивание. Казалось, кто-то приглушенно играет на ксилофоне.

Но это был не ксилофон. Я не сразу догадался, что это. Голова была словно забита ватой, глаза слезились, сухой язык прилип к нёбу. Чувствуя себя как после грандиозной попойки (за что теперь приходилось расплачиваться), я с диким трудом принял сидячее положение.

На полу рядом с кувшином воды стояла жестяная кружка. Я долго тупо смотрел на эти предметы. Я знал, что смертельно хочу пить.. Мне хотелось немедленно наполнить водой кружку и вылить всю эту живительную прозрачную влагу в себя. Но связь между желанием и способностью двигать рукой каким-то непостижимым образом прервалась. Взгляд моих слезящихся глаз был устремлен на кувшин и кружку. Лишь очень нескоро мне удалось частично восстановить мышечный контроль. Вялыми, слабо скоординированными движениями я плеснул в кружку воды, поднял ее дрожащими руками, но не донес до рта, вылив все содержимое за ворот рубашки.

Тогда я решил действовать иначе — поднес к губам кувшин и залпом выпил все его содержимое. Такой вкусной воды, поверьте, я еще не пил! Влив в себя добрую кварту жидкости, я почувствовал себя чуть получше. Головная боль ослабела, у меня начал пробуждаться интерес к окружающему.

«Итак, мистер Мэйсен, — сказал я себе, — посмотрим, что мы имеем. Стены? Бревенчатые. Окна? Ни единого. Деревянные стропила под крышей из... гофрированного железа. Так точно, сэр. Из гофрированной, слегка поржавевшей и покрытой оранжевыми пятнами жести. Пол из хорошо утрамбованной земли. Единственная электрическая лампа без абажура болтается на шнуре под крышей. Других источников света нет. А вы, сэр, восседаете на... на походной койке... без одеял».

Двинемся дальше. Я с трудом поднялся и неверной походкой направился к двери, которая, судя по виду, когда-то была установлена в богатом доме. Теперь она закрывала вход в строение с не столь аристократическими замашками.

Дверь оказалась заперта. Это уже хуже.

Мой отравленный наркотиком разум продолжал проясняться, и я уже смог сообразить, что стал пленником. Вернувшись к кровати, я присел на край и задремал в этом весьма неудобном положении. Раздался стук открываемой двери. Я открыл глаза и увидел, как в помещение вошла стройная темноволосая женщина лет двадцати пяти. Ее голову украшала желтая повязка, в руках она держала пистолет-пулемет, ствол которого смотрел в мою сторону. Пребывая в блаженной полудреме, я при виде направленного на меня оружия даже и глазом не моргнул. Молодой человек ярко выраженного латиноамериканского вида наполнил кувшин из большой фляги и поставил на кровать рядом со мной тарелку с фруктами и хлебом. Мои тюремщики не проронили ни слова. Я тоже хранил молчание. Как только протекавшая в торжественном молчании церемония завершилась, молодые люди удалились. Поскольку в желудке у меня ощущались не слишком приятные движения, от приема пищи я воздержался, зато кувшин опорожнил за несколько долгих глотков. Церемония приношения воды повторялась несколько раз с интервалом в четыре часа. Под гофрированные своды моей темницы вступала та же пара: женщина с пистолетом-пулеметом и мужчина с большой флягой воды. Часть воды переливалась в кувшин на полу. Во время ритуала все хранили молчание. Наполнив кувшин, тюремщики удалялись, и я завершал церемонию, выпивая залпом всю воду. Через некоторое время я оправился настолько, что обрел способность различать детали обстановки. По стропилу ползал паук размером с блюдце. Я не сомневался, что его многочисленные глаза обращены вниз на невесть откуда взявшегося незнакомца. Вдруг сверху послышался стук. Казалось, по крыше застучали сотни барабанщиков. Я достаточно оправился, чтобы понять: это дождь. Ливень оказался непродолжительным и прекратился так же неожиданно, как и начался. Почти сразу же я ощутил запах влажной земли. Паук наверху, утратив интерес к моей персоне, принялся утолять аппетит сочной мухой. Еда...

Я опустил взгляд на поднос. Хлеб показался мне суховатым, но розовый кусок арбуза выглядел весьма аппетитно. Я впился в него зубами, рот наполнился сладким соком вкупе с множеством косточек. Вдруг страшно захотелось есть, и я, следуя примеру своего, если так можно выразиться, застольного товарища под потолком, смел все, что было на подносе.

Где-то недалеко снова послышался ритмичный стук. Склонив голову набок, я прислушался, не сразу сообразив, где раньше слышал этот звук.