Вишнёвый луч - Елена Черникова

Бабушка распахнула мне свою малахитовую дверь.

- Заходи, будем думать, что с ними делать.

- С кем? - Я зашла.

- С мужиками безмозглыми.

- От слова мужик, бабушка, меня тошнит.

- Меня тоже. Пойдём покажу.

В спальне я увидела то, что там было: мой сосед-насильник, некогда гроза всей женской вселенной, лежал связанный, мыча между бессвязными существительными. В прекрасных глазах светилось прекрасное чувство.

- Вот так, - вздохнула бабушка. - Он переполнен любовью. Плюс абсолютная импотенция. Власть его больше не интересует. Эксперимент прошёл безупречно и может быть распространён на сколько угодно других мужиков.

- Бабушка, не говори это слово. Скажи: муж. Мужчина. Что угодно, только не мужик.

- Вот ещё глупости! Какая цаца! Слов бояться! Муж - это святое. А мужики - поджигатели. Разрушители. Слово очень плохое, как и его звуки, смыслы, тоже мне...

Бабушка попыхтела, включила мне телевизор и направилась в кухню варить кофе:

- Забудь про все эти мужиковские глупости! Рекламистка хренова! Чтоб им всем ни дни ни покрышки...

Не успев и двух шагов ступить, она услышала утробный вой.

Она резко повернулась: это я кричала.

Я смотрела на экран телевизора и кричала, и выла, отступая к противоположной стене, подальше от экрана. Я споткнулась и плюхнулась на спутанного Давида, образовав на постели человекосвалку. Я задыхалась. Бабушка посмотрела на экран.

Заканчивая выпуск новостей, центральный телеканал сообщил о трагической кончине прекрасного человека, известного актёра и режиссёра - Александра. В возрасте сорока пяти лет он погиб на съёмках очередной кинокартины, упав со скалы. В центре кадра, окаймлённого чёрным, он дружески улыбался кому-то, не вошедшему в этот кадр...

Бабушка вгляделась в экран, потом очень пристально - в Давида, потом опять зыркнула на экран, на меня, отвернулась и всё-таки ушла варить кофе, даже не покачав головой, не обронив ни единого утешительного слова. Похоже, она и сама хотела умереть, но, как известно, не могла.

Не помню, я уже говорила вам, что бабушка не может умереть? Нет? Ну так говорю. Она больна бессмертием. Её жизнь не кончится никогда, если даже планета расколется. Бабушка будет жить где-нибудь ещё. Она в очень интересном положении. Ой, ну как же я забыла сказать вам об этом... Словом, она, цитирую, - тоже Его перчатка, но в сравнении с нами, лайковыми одноразовыми, телесными, - она железная. Так она сама мне сказала, давно, это я просто запомнила и забыла вам передать. Запомнила. И забыла.

Не в силах понять новость, я потёрла уши, глаза, будто надеялась проснуться, и переключила ящик на другой канал. Там сообщение о гибели Александра повторили, добавив неправдоподобную деталь: каскадёр погиб, выполняя трюк.

Этого быть не могло абсолютно.

Он был не просто каскадёр, а лучший в России.

Он был не просто актёр, а настоящий.

Он был, в конце концов, директором проекта "Выжить везде" и воспитывал шальных мальчишек. Он не мог упасть с сорокаметровой скалы. Столкнуть его тоже не могли: я видела, как его любят и близкие, и далёкие. Даже если была на свете хоть одна завистливая душа, сосредоточившая свою разрушительную мощь исключительно на этом чудесном и красивом человеке, то она не пробила бы защитный любовный слой, окружавший Александра, как бронескафандр.

Я перелистала все телеканалы: где-то сказали, что нет, не трюк; Александр упал со скалы по другой причине, которая уточняется...

Почему же он упал?

Пришла бабушка, принесла кофе. Я всхлипывала, привалившись к Давидову плечу. Давид бормотал:

- Смерть... Любовь моя... Смерть... Любовь...

- Вот и ещё одно побочное действие хирургии, - усмехнулась бабушка, вливая в рот Давиду ложечку кофе. - Остались только основные темы. Дискурсивные оболочки концепта...

- Что? - перепугались мы с Давидом.

- Так, ничего. Научная пошлость. Такая же, как постмодернизм, постиндустриальное общество, информационный век и глобализация штампа.

- Зачем ты бормочешь такую чушь, когда я нуждаюсь в простом человеческом утешении?

- Ты? - Бабушка мигом состарилась на сто лет. - Достаточно? Может, мне умереть тут у тебя на глазах, изобразив, как больно расставаться, а потом воскреснуть, чтобы ты ещё помучилась загадками? Развяжи Давида. Посмотрим, что он будет делать.

Я привыкла, что от бабушки не дождёшься жалости. В самом нежном варианте, она просто поворчит. И всё. Я ей чем-то мешаю.

Я развязала Давида. Он тут же подполз к её ногам и положил голову на туфли. Бабушка погладила его по затылку. Давид полез было к ней под юбку, но, видимо, вспомнил про верёвки.

- Молодец, - похвалила его бабушка. - Будешь пока дом сторожить. Барбос. Давид. Барвид.

- А потом? - невольно залюбопытствовала я.

- А потом я верну ему что-то вроде мозгов. Его родные мозги давно в Москва-реке, а про запас наука уже что-то изобрела из нечеловеческой печени. Или из дефицитных стволовых клеток. Или выдумала механическую субстанцию. Словом, неважно. Сделают. Они установили, наконец, что мозгом думать невозможно. И что память где-то рядом, но и тут мозги не при чём. Будет как новенький.

- Ты не любишь его? - сказала я чудовищную глупость.

- Интересно, с какой стороны это может волновать тебя?

- Хочу спуститься на землю. Меня занесло так высоко, что очень холодно стало...

- Выражайся яснее: слишком высоко, слишком холодно - что за цирк в холодильнике?

- Ты же видела, - я кивнула на экран. - Я же написала обещанный ему сценарий.

- Это не имеет значения. Ты не виновата.

- А что имеет значение? - с надеждой спросила я.

- Личные поступки. Собственные мысли. Выбор. Путь.

- Мысли о женщинах, мечты о фильмах, фантазии, участие в рекламных кампаниях - это достаточно личные поступки?

- Да, но для полёта с сорокаметровой скалы этого маловато. Мечты, фантазии малы, поскольку безглагольны. Не путай с мыслями. Особо важны твёрдые намерения. Только намерения воплощаются.

- Бабушка, тогда объясни, что случилось.

- Ещё раз интересуюсь и злюсь: что тебе до всего этого?

- Бабушка, он был "мистер мужик". Лицо бренда. Когда я работала в треклятом рекламном агентстве, а ты возилась с Давидом, я часто видела этого человека. Он был хороший. Его любили родные, близкие, далёкие и недалёкие. Просто все. Я во всём этом лично участвовала.

- Вампиры. Порвали его. Он пил?

- Иногда. В смысле, мог выпить. А наутро работать.

- Есть люди, которым нельзя наутро работать.

- Всё равно. Дело было не в выпивке.

- Значит, в любви. Скорее всего, страстной.

- А это ещё почему?

- Детка, ты когда-нибудь сравнивала энцефалограммы оргазма и эпилептического припадка?

- Разумеется, нет.

- А ты сравни, - посоветовала бабушка.

- Ага. При случае. Ну так что там с оргазмом?

- Значит, так. Стакан цикуты, растворённый в большой бочке воды - это гомеопатическое лекарство. Стакан цикуты, растворённый непосредственно в Сократе, это историческая осечка афинской демократии, символ неправедного суда над интеллектуалом. Приговор, приведённый в исполнение. Переходим к аналогии. Оргазм обычный, даже если очень хорош, есть довольно сладостная конвульсия, ведущая к дремотному состоянию. Эпилептический приступ, даже слабый, это чрезвычайно болезненная тотальная судорога, пережив которую человек может смело объявить, что побывал на генеральной репетиции своей смерти. Как ты помнишь, у древних сон и смерть - близняшки.

- Эпилептики всё забывают и засыпают. Оргазмирующие граждане, как правило, всё помнят и желают повторить.

- Во-первых, не все эпилептики теряют сознание. Есть несчастные, которые не теряют и всё помнят. Всю эту жуть - наяву! А граждане, как ты выразилась, оргазмирующие, представь себе, в некоторых случаях вовсе не желают повторить, потому что чувствуют подспудно, как была близка смерть.

- Ты хочешь сказать, что выявленная литературой парочка "любовь и смерть" не только романтический всхлип?

- Конечно. Продолжаю. Мужчины чем всю дорогу занимаются? Смертью. Воюют, например, изобретают оружие, опять воюют. И у них, заметь, оргазм неизбежен. Тоже микрорепетиция смерти. А женщины, как правило, не воюют и пушек не изобретают. Более того: рожают детей. И - заметь особо - женщина легко может пережить всю жизнь без оргазма. Он ей не назначен как неизбежность. Мужчине назначен, а женщине оставлен выбор: хочешь - трясись, хочешь - лежи спокойно. Не хочешь лежать спокойно - сходи к доктору, тебе мигом какую-нибудь аноргазмию вылечат. Так вот. Мужчина, будучи неизбежно оргазмирующим воином, всегда при смерти. Он при ней, как генерал при адъютанте.

- Она при нём, как адъютант при генерале.

- В этой формулировке - упрощение. Моя точнее. Генерал присматривает за своим помощничком. Свита. Символ. Генерал свысока взирает на свиту, но что он будет делать один?

- Словом, смерть - адъютант мужчины.

- Скажем так. - И она погладила Давида по голове. - Мужчина при оргазме, как при смерти, - вечно. Женщина всегда при жизни. Вот и пара. Любовь и смерть - это женщина и мужчина. Настоящее мужское поведение - это смерть.