Благие намерения - Ингмар Бергман

Выражение лица у нее как у обреченного на смерть самурая. Мать и Як с улыбкой смотрят друг на друга. На более ранних фотографиях мать никогда не смеялась. Сейчас она весела, раскованна, благожелательна. Из этих свидетельств можно вывести не слишком рискованное заключение, что первые годы совместной жизни Анны и Хенрика были вполне благополучны, о чем, кстати, родители не раз вспоминали.

Одно, быть может, несколько портило радость — мать Анны ни разу не навестила пасторскую усадьбу. В письмах она вечно ссылалась на разные причины. В июле молодожены наносят краткий визит на дачу. Даг появился на свет в октябре в Академической больнице Уппсалы. Спустя несколько недель, понадобившихся на выздоровление, семья возвращается в Форсбуду. Первенец родился здоровым и крепким, по ночам орет во всю глотку, обстоятельство, которое в письмах комментируется с усталой бодростью.

В первый день нового 1915 года приходит сообщение о приезде брата Эрнста. Он едет из Христиании в Стокгольм, но сделает крюк через Фалун, пересядет в Макмюре на одноколейку и прибудет в Форсбуду в два часа дня.

Мощные сугробы, ясно и безветренно, солнце погружается в пылающую дымку, скрипят подошвы, паровоз выпускает клубы дыма, кипит вода в нагревательных шлангах вагонов, весь маленький поезд окутан влажным паром. Поэтому Анна никак не может найти брата, поэтому он обнимает ее сзади — бурная радость без слов. Оба изменились, но не сильно: красивые, милые, ухоженные, излучающие тепло, еще не тронутые жизнью. Да, Эрнст женился — на темноволосой полнотелой красавице знатного происхождения, которую фру Карин и остальные родственники приняли сразу и безоговорочно. Они живут в соседней стране и приезжают весьма редко. Даже свадьба не стала семейным событием, бракосочетание было гражданским — в то время явление новое, и тут же отбыли в Египет. Семью информировали почтой. Комментарии были на удивление кроткими: да, у Эрнста своя голова, с него где сядешь, там и слезешь. Другой вариант: Мария всегда поступала по-своему, с этим ничего не поделаешь. И Эрнст, и Мария были любимчиками, семьи качали головой, но одновременно улыбались. Сейчас Мария беременна и потому осталась в Христиании. Эрнст, стало быть, приехал один. Получив из багажного отделения дорожный сундук и проследив, чтобы его поставили сзади на сани, брат с сестрой закутываются в полости, высокая рыжая девушка садится на облучок, и они со свистом несутся сквозь льдисто-синие сумерки.

Могу предположить, что разговор несколько экзальтированный, ведь они так давно не виделись. Столько было ожиданий, в письмах о многом умалчиваешь, они взахлеб говорят о каких-то мелочах, но это неважно, мы будем вместе целых четыре дня, времени масса!

Анна. Хенрик просил обнять тебя особо, вместо него, и сказать, что ты и его брат тоже и что он счастлив будет увидеть тебя, старый Недотепа. Кстати, это правда, что тебя называли Недотепой? — вот уж не знала. Как и твоих делишек с девицами, я и половины не знала.

Эрнст. Мария, разумеется, тоже передает привет. Ей бывает ужасно плохо по утрам, поэтому она предпочитает сейчас никуда не ездить. Мы очень хотим, чтобы вы приехали к нам летом. У нас дача в Сандефьорде, прямо на берегу моря. Это дача Марии, конечно, отец подарил ей на свадьбу. Тебе понравится Мария, я совершенно уверен. Очень похожа на тебя, только чуть повыше. Поскольку я не мог жениться на тебе, пришлось выбрать Марию, и пока у меня не было причин раскаиваться. Сама увидишь. У меня с собой прекрасные фотографии.

Анна. Тебе не холодно? Ну, ясно, уши замерзли, вот ненормальный — возьми мою шаль и обмотай голову, утром было двадцать три градуса, а к вечеру еще похолодает, наверняка до тридцати дойдет. Нет, оставь, сними свою дурацкую шляпу, я укутаю тебя шалью. Вот теперь ты выглядишь замечательно. Ты вообще замечательный. Наверное, самый замечательный на свете. Ты даже не представляешь себе, как я по тебе соскучилась. Именно потому, что мне так хорошо. Когда человек так счастлив, он становится ненасытным!

Пасторская усадьба приветствует гостя подвесными фонарями на столбиках ворот и на лестнице, свечами в окнах, оставшимися от Рождества запахами. «Добро пожаловать в мой дом», — говорит Анна, когда они переступают порог и освобождаются от многочисленных одежек и сапог. — «Ты будешь жить в моем кабинете», — продолжает она, открывая дверь. Подвешенная к потолку керосиновая лампа освещает светлую мебель и светлые обои — внимательный человек узнал бы кое-что из комнаты Анны на Трэдгордсгатан. Рыжая Мейан и темноволосая Миа, рослые девицы, сестры, в опрятных синих платьях, ловкие, пахнущие потом, весело хихикая, втаскивают громадный сундук. «Сейчас будет кофе со свежими булочками, которые испекла Миа, — решительно говорит Анна. — Но сначала ты должен взглянуть на Дага. Пошли, познакомься с племянником».

«Хороший малыш, — говорит Эрнст без всякого интереса. — По-моему, похож на Карла. Только пенсне не хватает», — «Он спит днем, а ночью буянит, погоди, ты у себя внизу тоже его услышишь». «Ночные привычки тоже от Карла», — говорит Эрнст. «Все, хватит, — шепчет Анна, выталкивая Эрнста из детской. — Идем! Ты не оценил моего сына по достоинству, и я вообще-то немного обижена, но кофе ты все-таки получишь. Хенрик — самый добрый и хороший отец на свете, лучшего и пожелать нельзя. Если бы я ему не препятствовала, он бы менял сыну пеленки». «А почему бы и нет, если ему это нравится?» — спрашивает Эрнст. «Ну нет, это было бы просто неприлично, — наставительно отвечает Анна. — Давай садись сюда! Елку зажжем после обеда».

За окном со светлыми занавесками качается, переливается северное сияние. Далеким органом звенит водопад, гудит огонь за железными дверцами кафельных печей, теплый воздух пропитан ароматом Рождества и березовых дров.

Анна. …ну, а как мама?

Эрнст. …я видел ее в прошлом месяце, да, в середине декабря. Она была в хорошем расположении духа. Как мне показалось.

Анна. …ей одиноко?

Эрнст. Я не понимаю, что ты имеешь в виду под словом «одиноко». С ней фрёкен Лисен. У них было по горло дел со всеми рождественскими подарками, которые предстояло разослать.

Анна. Значит, на Рождество она была одна?

Эрнст. Не одна. С фрёкен Лисен.

Анна (нетерпеливо). Да, да, конечно. Я хочу сказать, к ней никто не собирался приехать? Ее никто из братьев не пригласил к себе?

Эрнст. Вроде бы нет. По крайней мере, она об этом не упоминала.

Анна. А у вас с Марией не возникло мысли пригласить ее на Рождество?

Эрнст. Это было невозможно. Мы справляли Рождество у родителей Марии.

Анна. А вы не могли…

Эрнст. Почему ты сама ее не пригласила?

Анна. Ты же знаешь отношение Хенрика. Я даже предложить не решилась.

Эрнст. Неужели он так чертовски злопамятен?

Анна. Он с трудом забывает унижения.

Эрнст. Да, мы вели себя не лучшим образом в то время.

Анна. Не лучшим.

Эрнст. Время лечит все раны. (Похлопывает ее по плечу.)

Анна. Он переживал, что я рожала не здесь, а в Академической больнице Уппсалы. Как только мама приходила меня навещать, Хенрик уходил. И наоборот. Кстати, он вовсе не страдал. Он был в бешенстве. И отказывался бывать в Трэдгордсгатан. Все время меня пилил, говорил, что я предала женщин здешнего прихода. Акушерка в Форсбуде тоже была обижена. У меня на несколько дней почти пропало молоко. Так я переживала. Хотя сейчас все опять наладилось. Правда, иногда вдруг всплывает масса прошлых обид. Чтобы в таком милом и добром человеке, как Хенрик, скрывалось столько ненависти — непостижимо. Мне хочется помочь ему, но…

Анна замолкает и проводит рукой по лицу — ото лба вниз, к подбородку и шее.

Эрнст. Мама говорила о Хенрике весьма дружелюбно. О том, что ты сейчас рассказала, она не упоминала. Она сказала, что вы счастливы, что у вас все хорошо, что ты, кажется, довольна, и она этому рада.

Анна. Да. (Молчание.) В октябре он получил письмо, написанное дрожащим, почти неразборчивым почерком. От деда. (Молчание.) Его дед просил о примирении. (Молчание.) Он хотел, чтобы мы с Хенриком приехали. Писал, что хочет попросить у своего внука прощения. (Молчание.) Хенрик показал письмо мне. Я спросила его, что мы будем делать. Он ответил совершенно спокойно, что не видит оснований для примирения с этим человеком.

Эрнст. А ты?

Анна. Я? А что я могла сделать? Иногда я ничего не понимаю. Иногда передо мной разверзается пропасть. И я отхожу в сторону, чтобы не упасть туда.