Дикая стая - Эльмира Нетесова

— Ты сетку у него забрал?

— Спрашиваешь! Само собой! Нешто оставил бы ее душегубу? Упредил, что до тебя доведу его шкоду, а ты не простишь его!

— Это точно! Много он наловил?

— Кто знает! Дома не глядел, а вот за палаткой большая куча рыбы была, но уже с душком. Оттого Степка не взял оттуда. Да и выпотрошенная вся, на икру ловил. Видать, на зиму свое взял! Сам знаешь, у Сазоновых семья огромадная! Им все мало. Гребут под себя, что попадет. Ничем не требуют. Сам на стройке в каменщиках. Так у него цемента больше, чем на складе! И кирпича наворовал столько, что дом спокойно выложит. Ну, да это хрен с ним, не мое не жалко, а вот Степку… За что ты его позабыл? — глянул на Гошку из-под бровей.

— Сам понимаешь, мать у него — одиночка. Я всего-то несколько раз их навестил, а поселковые уже окрутили нас. Я ж без задумок, просто так заходил. Вот и посуди, зачем нам лишние брехи?

— Ты не виляй! Я ить сам мужик! Просто так заходил… Ты чего из меня придурка лепишь? Это

снеговику болтай, у него едино мозгов нету! Мужики к бабам не появляются просто так, а лишь с умыслом, с прицелом. Оно, конечно, случается промах, — но это только от тебя зависит!

— Чего ты меня сватаешь? Не хочу я Аньку, не лежит к ней душа! Отворотило. Лучше один буду жить, как теперь дышу.

— А зачем? Ты приглядись к ей. Она душевная, только малость подморожена. И Степка теплый пацан. Как услыхал про тебя, аж просиял насквозь. Про битье запамятовал. Про тебя спрашивал. Хотел я его: с собой взять, да он боится, что мать осерчает. Не дозволяет она сыну виснуть на тебе. Ругает и совестит, мол, не позорь ни нас, ни его. Но, главное, что уж очень тянет к тебе мальчонку, свидеться хочет. Пощадил бы его. Ведь вот оба они рыбу любят, а просить не насмелились. Своей сетки у них нет, да и поставить ее не решились бы. Тебя боятся. Ты ж ментам дозволил ловить, а эти еще и не попробовали рыбы. Ведь кто о них вспомянет и позаботится?

— Ладно, навещу их, — пообещал скупо.

Вечером, подъезжая к поселку, Корнеев оставил лодку неподалеку от дома Анны. Едва вышел на берег, увидел мчащегося к нему со всех ног Степку,

— Дядь Гош, к нам идете?

— Куда ж еще? Понятное дело! Я тебе рыбы привез. Она под брезентом. Чуть стемнеет, перенесем; в дом, а то соседи снова трепаться начнут, — сдвинул брови мужик и спросил, — мать дома?

— Конечно! Она вперед меня вас увидела и мне сказала. Я думал, мимо промчите, как всегда, — со- пнул мальчишка носом и, шагая рядом, похвалился, — а у меня теперь друг есть!

— Я и не думал, что так скоро меня заменят в этом доме, — остановился Гоша в нерешительности.

— Вон он бежит! Хвостом метет как веником! — указал Степка на пса, мчавшегося к ним от дома. Он прыгнул на грудь мальчишке, заодно лизал Гошкины руки, радостно визжал.

— Ну, и ты признал, — гладил пса поселенец.

— Как зовут его? — спросил у мальчишки.

— Дружок!

— А он лодку сможет постремачить? А то рыбу украсть могут.

— Понятное дело, конечно, посторожит. Он умный, все понимает, — отвел Степан пса в лодку, велел сторожить.

Дружок устроился на брезенте, не подавая голоса.

Гоша поднялся к дому. Анна встретила его во дворе, улыбнулась приветливо:

— Каким ветром к нам занесло?

— Рыбы привез. На первый случай немного, но, сама понимаешь, не хочу, чтоб соседи увидели и трепались об нас.

— А как увидят? Я сегодня и засолю, разом уложу в бочку. Кто заметит? Бочка в сарае стоит. Туда никто чужой не войдет, — ответила Анна. — Пошли в дом, — предложила тихо.

— Степ, расскажи мне, что случилось у тебя с Мишкой Захаровым? — попросил Гоша.

Пацан ерзнул на стуле, с опаской покосился на мать. Та удивленно посмотрела на сына.

— Колись, кент! — потребовал Гошка.

— Он к мамке приставал. В сарай пришел, а тут я… Ну и прогнали его вдвоем, — ответил мальчишка, краснея.

— Зачем рыбу из его сетей тыздил?

— А как еще мог? Мне тоже обидно за мамку! Ладно б, молча приставал, а то говорит ей: «Ну, давай, вдовая кляча, осчастливлю тебя, пока охота имеется. Не то до конца веку больше мужика не познаешь. Я тебе, считай, что подарком с неба свалился. Можно сказать, еще горячий! Радуйся, дура, и не мешкай!». Мамка его враз лопатой по башке огрела. Дядька Мишка удержался и не упал, даже не пошатнулся.

Наоборот, кинулся на мамку, давай с нее юбку рвать. Тут я подоспел. Взял засов сарайный, как вмазал г спине со всей силы. Он аж глаза закатил и свалил с мамки на пол. Я его тетку позвал, чтоб забрала он свое чмо. Мамка ей все рассказала. Ох и врубил она своему дядь Мише! Гнала его палкой до самого дома и все грозилась вырвать то, что меж ног гори Он падал, она еще сильней колотила. Все поселковые видели и узнали, за что его жена отвалтузила Теперь никогда не очистится. Люди до упаду хохота ли над ним. А когда у него все зажило, и мозги опят на место вскочили, шел он мимо нашего дома, увидел меня и пригрозил, что не только яйцы оторвет^ а и башку скрутит. Я и ответил, мол, к твоей жене не лез, не за что мне грозить. У него глаза стали шире тазиков. Он как заорет: «Ты? К моей жене? Ишь, блоха кастрированная! Сушеный катях! Вначале человеком, мужиком стань, а уж потом про баб гундось!». Обозвал он меня по-всякому! Ни за что! Вот и захотелось отплатить за все, но не получилось. Поймал меня. Зато лесник Егор так отметелил Мишку, что тот домой на четвереньках пополз. И плакал. Не столько от боли, сколько сеть жалко стало. Она хоть и не последняя, зато новая была. Теперь Мишка решил лесника сжечь. Как зашел в свой двор, кулаком начал грозить и заорал: «Спалю тебя середь ночи, лешак облезлый!». Предупредить его надо! — икнул Степка.

— Не стоит, кент. Егора ему не погубить. У него в зимовье прирученные волки. Дом Егора пуще логова стерегут. Чужого не подпустят ни за что. Это много раз проверено. Я не позавидую тому, кто туда сунется без ведома Егора. А уж Мишке стоит их увидеть, медвежьей болезнью до конца жизни станет маяться, — усмехнулся Гоша.

Анна, слушая, на стол накрыла. Позвала Гошу с сыном и, сев вместе с ними, спросила поселенца:

— Как у тебя на работе? Расскажи про себя. Очень обижают поселковые?

— Не стоит о них. Народ нынче всюду одинаковый. Только и смотрит, где чего стянуть. На все идут гады. Я знал еще с зимы, что народец здесь мерзкий и мелочный, но не на столько же! Друг друга высвечивают, закладывают, фискалят! Мужики бабьем прикрываются.

— Как? — уронила ложку Анна.

— Да вот так! Подошел к костру, там двое их было, мужик с бабой. Завидели меня и все на том. Мужик напролом через кусты в поселок убежал, бросил бабу, а она беременная, на сносях. Ей не то бегать, ходить тяжко. Стоит, слезы рекой бегут и говорит: «Прости, дядечка! Так рыбы захотелось!». Я и спроси ее, кем доводится убежавший, мужем или другим родственником? Кто он? А баба в ответ: «Не тронь их! Бери меня! Сама за все отвечу!». Да кто ее возьмет? Кому нужна? Кто посмеет отказать беременной? Успокоил бабу, велел от моего имени набить рожу убежавшему. Коль в отцы готовится, пусть сперва мужиком станет. Стыдно бабьим животом прикрываться и прятаться за ребенка, который еще и родиться не успел. Вот и пожалел бабу. Куда наказывать ее, если сама судьба таким мужиком обидела? Козла вместо мужа подкинула! Таких средь поселковых полно. Иных мало, чтоб вступились и защитили жену, — глянул на Анну и увидел ее глаза.

Этот взгляд женщины перевернул всю душу. В нем тепло и нежность, страдание и боль, страх и радость переплелись воедино.

— Анна, какая ты красивая! — вырвалось невольное. Гошка сам смутился, заметив, как покраснела женщина.

Куда-то мигом исчез Степка, женщина и поселенец остались вдвоем.

— Аня, ты знаешь, что ждать больше некого? Не вернется твой муж. Мне Рогачев сказал, что нет его в живых, и ты… вдова, — умолк на полуслове П оргий.

— Знаю, Гоша, но снится он мне каждую ночь. И все прощения просит, говорит, что теперь люб даже больше, чем раньше. Ведь мы долго встречались, а вот пожили мало. Наверное, я была не то которая нужна ему. Потому не сложилось у нас. И Степушка совсем не помнит, забыл отца.