Весь Кир Булычев в одном томе - Кир Булычев
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
— А может, стоило вам остаться, — возразил я. — Вы бы заявили, что открыли их на чердаке, и вам бы цены не было.
— А потом бы меня разоблачили как мистификатора, — серьезно сказал Морис. — Кстати, мое приключение чуть было не закончилось трагически.
— Почему?
— У меня оставалось пять рублей. Я поймал такси, вернулся к парку, протянул шоферу пятерку и, думая совсем о другом, попросил у него сдачи. «Ты чего мне суешь?» — спросил шофер. «Деньги, — говорю я, — три рубля сдачи, пожалуйста». А сам уж открыл дверцу, чтобы выйти. «Где же это ты раздобыл такие деньги?» — спросил шофер зловеще. И тут только до меня дошел весь ужас моего положения. Еще секунда, и я навсегда — пленник мира, где не знают зрелого Пушкина! Я стрелой вылетел из машины и бросился к поляне, слыша, как сзади топочет шофер. Я первым успел к ложбине, и стоило мне пробежать ее, как вокруг послышались голоса: рабочие сколачивали забор. А ведь секунду до того на поляне никого не было. «Стой!» — закричал шофер, пролетая вслед за мной в наш мир. И крепко вцепился в меня обеими руками. Но я уже был в безопасности. Я спокойно обернулся и спросил: «В чем дело, товарищ водитель?» «А в том дело, — он потрясал моей пятеркой, как плеткой, — что мне фальшивые деньги не нужны». «Фальшивые? Минуточку. Пошли к людям, разберемся». И говорил я так уверенно, что он послушно отправился за мной к плотникам, которые с интересом наблюдали за нами: ни с того ни с сего на поляне возникают два незнакомых человека и вступают в конфликт. Я взял у шофера пятерку, протянул ее рабочим и спросил: «Скажите мне, пожалуйста, что это такое?» «Деньги, — сказал один из них. — А чего?» «А то, — закричал шофер, — что таких денег не бывает!» «А какие же бывают?»
Тут шофер вытащил из кармана целую кучу денег. Очень похожих на наши, только других цветов. Пятерка, например, там розовая, а три рубля — желтые.
Плотники смотрели на шофера, буквально выпучив глаза. Один из них достал пятерку и показал шоферу.
«А у меня тоже не деньги?» — спросил он с некоторой угрозой в голосе. «Да гони ты его отсюда, — сказал второй плотник. — Может, шпион какой-нибудь или спекулянт-валютчик». «Какой я шпион! — возмутился шофер. — Вон моя машина стоит, из третьего парка». И показал, где должна была бы стоять его машина. Сами понимаете, что никакой машины там не было. «Ой, — сказал шофер, — угнали!» И попытался броситься к тротуару напрямик. Мне стоило немалых усилий перехватить его так, чтобы провести сквозь ложбинку. И он благополучно исчез.
— А плотники?
— Что плотники? Говорят мне: «Ты куда шпиона дел?» «Сбежал он», — отвечаю. Вот и все. И я поспешил к вам.
Я набил трубку, раскурил. Три дня не курил, проявляя силу воли.
— Спасибо, — сказал я, — за увлекательный рассказ.
— Вы мне не верите? Вы полагаете, что я обманул вас?
— Нет, вам никогда такого не придумать.
— Тогда я пошел.
— Куда?
— К Наташе. Я ей все расскажу. У меня такое облегчение! Вы не представляете… Жалко, что его убили молодым. Представляете себе целый мир, не знающий зрелого Пушкина?
— Все на свете компенсируется, — сказал я. — Не было Пушкина, был кто-то другой.
— Конечно, — сказал Морис, продвигаясь к двери. Он уже предвкушал, как ворвется к Наташе и начнет плести любовную чепуху.
— Да, — повторил я, — должна быть компенсация… Кстати, Морис, а тот дом, в который вы приехали, я имею в виду Пушкинский музей, в нем что?
— Тоже музей.
— Какой же?
— Музей Лермонтова, — сказал Морис. — Ну, я пошел.
— Лермонтова? А разве нельзя допустить…
— Чего же допускать, — снисходительно улыбнулся мой молодой коллега. — Там написано: «Музей М. Ю. Лермонтова. 1814–1879».
— Что? — воскликнул я. — И вы даже не заглянули внутрь?
— Я пушкинист, — ответил Морис с идиотским чувством превосходства. — Я пушкинист, и этим все сказано.
— Вы не пушкинист! — завопил я. — Вы лошадь в шорах!
— Почему в шорах? — удивился Морис.
— Вы же сами только что выражали сочувствие миру, лишенному «Евгения Онегина». Неужели вы не поняли, что обратное также действительно? Сорок лет творил русский гений — Лермонтов! Вы можете себе представить…
Но этот утюг остался на своих бетонных позициях.
— С точки зрения литературоведения, — заявил он, — масштабы гения Пушкина и Лермонтова несопоставимы. С таким же успехом мы могли бы…
— Остановись, безумный, — прорычал я. — Я тебя выгоню с работы! Ты недостоин звания ученого! Единственное возможное спасение для тебя — отвести меня немедленно в тот мир! Немедленно!
— Понимаете, — начал мямлить он, — я собирался поехать к Наташе…
— С Наташей я поговорю сам. И не сомневаюсь, что она немедленно откажется общаться со столь ничтожным субъектом. А ну, веди!
Наверно, я был страшен. Морис скис и покорно ждал, пока я мечусь по кабинету в поисках золотых запонок, которые я рассчитывал обменять в том мире на полное собрание сочинений Михаила Юрьевича.
Когда мы выскочили из машины у парка, было уже около двенадцати. Морис подавленно молчал. Видно, до него дошел весь ужас его преступления перед мировой литературой.
Поляна уже была обнесена забором, и плотники прибивали к нему последние планки. Не без труда нам удалось проникнуть на территорию строительства.
— Где? — спросил я Мориса.
Он стоял в полной растерянности. По несчастливому стечению обстоятельств, строители успели свалить на поляну несколько грузовиков с бетонными плитами. Рядом с ними, срезая дерн, трудился бульдозер.
— Где-то… — сказал Морис, — где-то, очевидно…
Он прошелся за бульдозером, неуверенно остановился в одном месте, потом вернулся к плитам.
— Нет, — сказал он, — не представляю… Тут ложбинка была.
— Чем помочь? — спросил бульдозерист, обернувшись к нам.
— Тут ложбинка была, — сказал я тупо.
— Была, да сплыла, — сказал бульдозерист. — А будет кафе-закусочная
