Warhammer: Битвы в Мире Фэнтези. Омнибус. Том I - Гэв Торп

Соглядатаи намеревались увидеть, как вор выходит из храма, и сперва никак не могли поверить, что тот тайком пробирается в зараженный дом. Они повскакивали со своих укромных мест и с изумлением уставились на Эмиля. Замешательство длилось недолго. Зажатый подмышкой гусь был веской уликой.

— Взять его, — прошипел Унгер, выходя из темноты.

Трое крестьян набросились на Эмиля прежде, чем тот успел сделать хоть шаг. Один выхватил гуся, двое других решили проучить при помощи дубинок. Не сводя с юноши злобного взгляда, Унгер широким шагом пересек дорогу.

— Проучите эту свинью, — прорычал он.

Тело Эмиля взорвалось болью, когда крестьяне взялись за него с удвоенной силой. Они колотили его по ребрам и по ногам. Когда он упал было наземь, ополченцы подхватили его под руки, чтобы он мог стоять. Несмотря на всю его решимость, крики боли срывались с его дрожащих губ, вызывая у мучителей смешки и довольную, глумливую ухмылку на лице Унгера.

Рукоять молота с хрустом врезалась в лицо старосты, и улыбка стерлась багрово-кровавым пятном. Выплевывая зубы и пытаясь закричать со сломанной челюстью, мужчина повалился на землю. Отец Антон стоял над вопящим человеком с тяжелым боевым молотом в иссохшихся руках и в черной сутане, надетой на худое тело. Лицо его ужасало больше, чем капающая с молота кровь. Живость и цвет, казалось, были высосаны и выбелены чумой. Отвратительные язвы и нарывы покрывали его тело, веки и ресницы отпали, так что на лице, как и на голове, больше не осталось волос. Рот был широко раскрыт — неестественно растянут болью от чумы.

Однако самыми ужасными казались его глаза. Истлев и оставив взамен ужасающую обреченность, исчез, освещавший их, суровый, но доброжелательный огонек. Глаза — это зеркало души, любил повторять отец Антон. Если в этом утверждении была правда, то, что за ужас поглотил сердце зигмарита, с содроганием подумал Эмиль.

Отец Антон окинул безжалостным взглядом ополченцев и их жертву.

— Псы! — сплюнул он. — Безверные шавки! И это наследие Могучего Зигмара? Неужели в этот судный час гордыня заставит нас обратиться друг против друга, чтобы заглушить страхи и сомнения? — Он поднял усохший почти до кости палец, указывая на возвышающийся над храмом шпиль. — Никто так не слеп, как тот, кто не желает видеть! — прокричал он. — Чума, которую вы так страшитесь… Это не погибель! Это наше спасение!

Безобразная кривая улыбка, растягивающаяся на лице жреца с каждым словом, была страшнее едкого презрения, сквозившего в его голосе жреца. Окружившие Эмиля ополченцы дрожали от страха. Почтительному отношению к жрецам Зигмара их учили с самого детства, и они выказывали им уважение и покорность почти такое же, как и благородным господам. Все, что было заложено в их головах, рушилось теперь, разъедаемое ядовитым страхом.

Сначала отодвинулся один ополченец, затем другой. Хватило нескольких шагов, чтобы робкое отступление превратилось в бегство. Эмиль жалобно смотрел им вслед, напуганный тем, что придется остаться один на один с ужасным призраком отца Антона. Но совсем скоро увидел, как из темноты появились тени и накинулись на бегущих. Юноша закрыл глаза и заткнул уши, чтобы не слышать их криков и звуков отчаянной, но недолгой борьбы.

Когда он отважился открыть глаза, отец Антон пристально смотрел на него. Злое пламя чуть потускнело в его взгляде, и слабое эхо прежней доброты пыталось пробиться наружу.

— Уходи, — произнес он, указывая молотом на дорогу. — Ты уже доказал свою верность Зигмару.

Он заметил, что Унгер зашевелился и повернулся к нему. Староста вяло извивался в руках двух черных фигур, которые тащили его к храму.

— Иди, — повторил отец Антон, теперь его голос эхом гремел по всей площади. — И не страшись тьмы, ибо для того, кто хранит в себе веру в Зигмара, в ней нет ничего.

Содрогающийся от ужаса юноша с радостью подчинился приказу жреца и побежал прочь от призраков. В облике похитителей было что-то неестественное и богохульное, а от их плащей разило чумной вонью.

— Из деревни нужно бежать, — сказал Эмиль.

Любовники спрятались в темноте на сеновале Рольфа Венера. Здесь их точно никто не побеспокоит, ведь Рольф умер от чумы две недели назад, и его хижина и другие строения во дворе были помечены белым крестом. Границы владений Морра в Хельмштедте никто не смел переступать.

По крайней мере, раньше так было. При мысли о той ужасной ночи, когда отец Антон появился из храма, чтобы забрать с собой Унгера и его ополченцев, Эмиль едва сдерживал дрожь. Никого из тех крестьян больше не видели. Впрочем, староста и его люди были только началом. Стали пропадать и другие, целые семьи исчезали по ночам. Был на двери чумной крест или нет, кажется, нигде уже нельзя было укрыться от рыщущей по деревне погибели.

— Я не оставлю родных, — в который раз уже возразила Ренате. Со слезами любви и сожаления она поцеловала руку Эмиля. — Я не могу уйти от них, особенно, когда все так обернулось.

Эмиль отпрянул от ее объятий. Он пытался здраво смотреть на вещи, пытался понять ее, но никак не мог вбить ей в голову мысль, и злился от досады.

— Ты же просто не видишь, — проворчал он. — Если мы останемся здесь, мы умрем! Вот, как все у нас обернулось!

Он поднялся и распахнул ставни, выходящие дорогу. Почти сразу до них издалека долетел едкий голос отца Антона.

— Послушай! — выпалил Эмиль. — Вот, что чума сделала с самым добрым жителем Хельмштедта! Она превратила его в обезумевшего монстра! Раньше он говорил о надежде и милости божьей, теперь же проповедует о суде и очищающем огне Зигмара!

Ренате покачала головой.

— Прошу, Эмиль. Я не могу их покинуть! — всхлипывая, пролепетала она.

Столько муки было в ее голосе, что юноша насупился, и чуть было не уступил ей. Но та же любовь, что заставила его сомневаться, дала ему сил, настоять на своем.

— Все эти пропавшие люди: Маухер с семьей, Унгер, даже старая Катрина? Они никуда не пропадали! Я хоть сейчас могу их найти! — выпалил он, щелкнув для эффекта пальцами. — Они заперты в храме, и отец Антон готовит их к очищению для Зигмара!

С этими словами Эмиль глянул на деревню. В сгущающихся сумерках было видно, как по улицам скользят фигуры в плащах. Это «праведники» отца Антона отправились за очередной семьей грешников, чтобы жрец мог спасти их. От этого зрелища сердце его похолодело, а к горлу подкатил желчный ком.

— Я не могу пойти, — рыдая, настаивала Ренате.

— Послушай парня! — рявкнул грубый голос.

Любовники обернулись и возле лестницы, ведущей на сеновал, с изумлением увидели Юргена Альтштёттера. Прежде чем они смогли заговорить, фермер уже шагал к ним.

— Герр Альтштёттер… — начал было Эмиль, но тот метнул в него злобный взгляд.

— Не знаю, сколько ты уже таскаешься за моей дочерью, — прорычал Юрген. — Лапаешь ее своими грязными штуккартовскими руками… — он приумолк и закрыл глаза, чтобы восстановить самообладание. — Меня это не волнует, главное, забери ее отсюда.

— Папа! — закричала Ренате, бросившись к нему. — Я не оставлю вас с мамой одних!

Не глядя, Юрген отпихнул ее в сторону, его злобные глаза были устремлены прямо на Эмиля.

— Увези ее из Хельмштедта, — произнес он. — Плевать, кем был твой отец, сделай это и получишь мое благословение.

Изумленный юноша не мог вымолвить ни слова, от невероятного поворота событий у него голова шла кругом. Во всей манере Юргена была явственно видна едва сдерживаемая ярость. Только отчаяние побудило его обратиться к сыну человека, которого он считал своим злейшим врагом, и лишь оно смогло побороть его жгучую ненависть.

Сообразив, что за соглашение устанавливалось между ее отцом и любовником, Ренате запротестовала:

— Не пойду!

Но упрямо стиснутая челюсть и непреклонный характер Юргена заставили ее поспешить с мольбой к Эмилю. Она бросилась к юноше и обвила его своими руками, и тот почувствовал, как внезапно напружинилось ее тело. За его спиной, девушка заметила фигуры в плащах, шныряющие по улицам. Более того, она увидела, куда и к какому дому крались эти разбойники.

— Мама! — завопила Ренате.

Она вырвалась из объятий Эмиля и, прежде чем Юрген смог вмешаться, бросилась к лестнице. Отец бросился за дочерью в тот же миг, но Эмиль замешкался и, взглянув в окно, увидел, что заставило девушку пуститься в бегство. Последователи отца Антона собирались вокруг хижины, принадлежащей семье Альтштёттеров.

С руганью и замирающим от ужаса сердцем юноша кинулся к лестнице, чтобы присоединиться к погоне за Ренате. Если не поймать ее до того, как она доберется до дома… Если она войдет в хижину, когда там буду люди жреца!..

Эмиль попытался прогнать эти мысли из головы. Готовая уже сорваться с губ, молитва стихла. Отчего-то ему казалось, что в борьбе с одним из своих жрецов Зигмар не станет помогать простому крестьянину.